Он хохотал так, что у него даже в боках закололо, а нахохотавшись до изнеможения (на что понадобилось времени немало, так как он смеялся так же медленно, как размышлял и говорил), уселся поудобнее, спиной к дому, вытянув ноги на скамью, прикрыл лицо фартуком и крепко уснул.
Не скажу вам, сколько времени он спал, но проснулся он не скоро, когда закат уже погас, мрачные тени ночи быстро окутывали все вокруг, а на небе мерцали яркие звезды. Куры все убрались на свои насесты, маргаритки на лужайке сомкнули нежные венчики, жимолость, обвивавшая крыльцо, благоухала вдвое сильнее, словно в это? тихий час она утратила стыдливость и страстно отдавала ночи всю сладость своего аромата, а темная зелень плюща едва-едва колыхалась. Как безмятежно спокоен и прекрасен был этот летний вечер!
Но разве тишину его не нарушало ничто, кроме легкого шелеста ветвей и веселого стрекотания кузнечиков? Чу! В воздухе задрожали какие-то очень слабые и отдаленные звуки, намного напоминавшие жужжание в морской раковине. Они становились то громче, то тише, то совсем замирали. Вот донеслись явственно, потом утихли, потом опять наполнили воздух, то усиливаясь, то слабея, – и, наконец, перешли в какой-то гул и рев: звуки эти доносились с дороги и менялись в зависимости от ее поворотов. Внезапно стали совершенно отчетливо слышны голоса и топот ног множества людей.
Вряд ли даже тут до сознания старого Джона дошло бы, что это идут мятежники, если бы не крики его служанки и поварихи. Женщины бросились по лестнице на чердак и заперлись там, испуская все время пронзительные вопли – вероятно, они надеялись таким способом сделать свое убежище потайным и совершенно безопасным. Впоследствии они клятвенно уверяли, что мистер Уиллет в смятении произнес только одно слово, прокричал его им наверх громовым голосом шесть раз подряд. Но слово это, безобидное, когда относится к некиим четвероногим, которых так называют, совершенно недопустимо в обращении к женщинам безупречного поведения – и потому многие склонны были думать, что служанка и повариха просто ослышались, что они от сильного страха стали жертвами галлюцинации слуха.
Как бы то ни было, Джон Уиллет, которому крайняя степень тупого удивления и растерянности заменила мужество, остался стоять на крыльце в ожидании бунтовщиков. На миг ему смутно припомнилось, что у дома ведь есть дверь, а у двери – замок и засовы. Тут же осенила его неясная мысль о ставнях на окнах нижнего этажа. Но он не шелохнулся, стоял, как пень, и смотрел на дорогу, откуда быстро приближался шум. Он даже не вынул рук из карманов.
Ждать пришлось недолго. Скоро на дороге показалась какая-то темная масса в облаке пыли. Бунтовщики, ускорив шаг, в беспорядке кинулись к дому с гиканьем и дикими криками. Еще минута – и Джон, как мячик, перелетая из рук в руки, очутился в самой гуще толпы.
– Эй! – крикнул хорошо знакомый ему голос, и обладатель этого голоса стал проталкиваться вперед. – Где он? Давайте его сюда, не трогайте его! Ну, как дела, Джонни? Ха-ха-ха!
Мистер Уиллет поднял глаза, узнал Хью, но ничего не сказал, да и никакая мысль не шевельнулась у него в мозгу.
– Ребята хотят пить! – крикнул Хью, толкая Джона к дому. – Живее, старикашка, шевелись! Подай нам самого лучшего вина, самого крепкого, того, что ты бережешь для себя!
В ответ Джон слабым голосом пролепетал:
– А кто будет платить?
– Слышите, он спрашивает, кто будет платить! – Хью оглушительно захохотал, и толпа громко вторила ему. Затем он обернулся к Джону: – Кто будет платить? Да никто.
Перед широко открытыми глазами Джона мелькало множество лиц – смеющиеся, свирепые, освещенные огнем факелов, видные смутно или совсем расплывающиеся во мраке. Одни глядели на него, другие – на его дом, иные – друг на друга. Сам не зная как, думая, что он все еще стоит на месте и смотрит на них, он очутился у себя за стойкой. Сидел в кресле и смотрел, как они разоряли его дом, уничтожали его имущество. Казалось, перед ним разыгрывалась какая-то игра или представление, ошеломляюще странное, но ничуть его не касавшееся.
Да. Вот он, буфет, его буфет, куда самый дерзкий смельчак никогда не входил без особого приглашения; Это святилище, таинственное, всеми чтимое, было теперь битком набито людьми с дубинами, палками, факелами, пистолетами; здесь стоял страшный шум, можно было оглохнуть от ругательств, выкриков, хохота и свиста, комната внезапно превратилась в какой-то зверинец или сумасшедший дом, в настоящий ад. Люди лезли и выскакивали не только через дверь, но и в окна, разбивая стекла. Отвернув все краны, они пили вино и пиво из фарфоровых чаш для пунша, сидели верхом на бочках, курили из его собственных, заветных трубок, ломали священную лимонную рощу, кромсали его знаменитый сыр, взламывали неприкосновенные ящики и набивали карманы чужим добром, у него на глазах делили его деньги, бессмысленно разрушали, ломали, рвали и портили все, что попадалось под руку. Для них не было ничего святого. Везде толпились люди – наверху, внизу, в спальнях, на кухне, во дворе, в конюшнях. Лезли в окна, хотя двери были открыты настежь, прыгали вниз из окон, хотя к их услугам были лестницы, скакали через перила в коридоры… Каждый миг появлялись все новые фигуры, орали, пели, дрались, били стаканы и кружки, все что не допьют, выливали на пол, дергали звонки до тех пор, пока не срывали их, или разбивали их кочергами. И все новые и новые люди, как муравьи, кишели повсюду… Шум, табачный дым, то свет, то тьма, разнузданное веселье, ярость, хохот, стоны, грабеж, ужас и разгром!
Почти все время подле Джона, ошеломленно созерцавшего эту картину, стоял Хью. И, хотя он был самым наглым, буйным и безжалостным из громил, он за эти часы сто раз спасал жизнь своему бывшему хозяину. Даже когда захмелевший мистер Тэппертит, чтобы показать свою власть, мимоходом любезно пнул Джона Уиллета ногой в ляжку, Хью предложил Джону отплатить «капитану» такой же любезностью. И если бы старый Джон был в состоянии понять то, что ему нашептывал Хью, и воспользовался бы его советом, он под таким покровительством мог был проделать это безнаказанно.
Наконец громилы стали опять собираться перед домом и скликать тех, кто еще хозяйничал внутри, крича, что они и так потеряли много времени. Когда ропот усилился и перешел в рев, Хью и кое-кто из пировавших в буфете – это явно были вожаки – стали совещаться, что делать с Джоном, как заставить его молчать, пока они не управятся со своим делом в Чигуэлле. Одни предлагали запереть его в доме и дом поджечь, другие – стукнуть его по черепу так, чтобы ему на время память отшибло, третьи – взять с него клятву, что он не встанет с места до завтрашнего вечера, а некоторые советовали заткнуть ему рот кляпом и вести с собой под надежным конвоем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Не скажу вам, сколько времени он спал, но проснулся он не скоро, когда закат уже погас, мрачные тени ночи быстро окутывали все вокруг, а на небе мерцали яркие звезды. Куры все убрались на свои насесты, маргаритки на лужайке сомкнули нежные венчики, жимолость, обвивавшая крыльцо, благоухала вдвое сильнее, словно в это? тихий час она утратила стыдливость и страстно отдавала ночи всю сладость своего аромата, а темная зелень плюща едва-едва колыхалась. Как безмятежно спокоен и прекрасен был этот летний вечер!
Но разве тишину его не нарушало ничто, кроме легкого шелеста ветвей и веселого стрекотания кузнечиков? Чу! В воздухе задрожали какие-то очень слабые и отдаленные звуки, намного напоминавшие жужжание в морской раковине. Они становились то громче, то тише, то совсем замирали. Вот донеслись явственно, потом утихли, потом опять наполнили воздух, то усиливаясь, то слабея, – и, наконец, перешли в какой-то гул и рев: звуки эти доносились с дороги и менялись в зависимости от ее поворотов. Внезапно стали совершенно отчетливо слышны голоса и топот ног множества людей.
Вряд ли даже тут до сознания старого Джона дошло бы, что это идут мятежники, если бы не крики его служанки и поварихи. Женщины бросились по лестнице на чердак и заперлись там, испуская все время пронзительные вопли – вероятно, они надеялись таким способом сделать свое убежище потайным и совершенно безопасным. Впоследствии они клятвенно уверяли, что мистер Уиллет в смятении произнес только одно слово, прокричал его им наверх громовым голосом шесть раз подряд. Но слово это, безобидное, когда относится к некиим четвероногим, которых так называют, совершенно недопустимо в обращении к женщинам безупречного поведения – и потому многие склонны были думать, что служанка и повариха просто ослышались, что они от сильного страха стали жертвами галлюцинации слуха.
Как бы то ни было, Джон Уиллет, которому крайняя степень тупого удивления и растерянности заменила мужество, остался стоять на крыльце в ожидании бунтовщиков. На миг ему смутно припомнилось, что у дома ведь есть дверь, а у двери – замок и засовы. Тут же осенила его неясная мысль о ставнях на окнах нижнего этажа. Но он не шелохнулся, стоял, как пень, и смотрел на дорогу, откуда быстро приближался шум. Он даже не вынул рук из карманов.
Ждать пришлось недолго. Скоро на дороге показалась какая-то темная масса в облаке пыли. Бунтовщики, ускорив шаг, в беспорядке кинулись к дому с гиканьем и дикими криками. Еще минута – и Джон, как мячик, перелетая из рук в руки, очутился в самой гуще толпы.
– Эй! – крикнул хорошо знакомый ему голос, и обладатель этого голоса стал проталкиваться вперед. – Где он? Давайте его сюда, не трогайте его! Ну, как дела, Джонни? Ха-ха-ха!
Мистер Уиллет поднял глаза, узнал Хью, но ничего не сказал, да и никакая мысль не шевельнулась у него в мозгу.
– Ребята хотят пить! – крикнул Хью, толкая Джона к дому. – Живее, старикашка, шевелись! Подай нам самого лучшего вина, самого крепкого, того, что ты бережешь для себя!
В ответ Джон слабым голосом пролепетал:
– А кто будет платить?
– Слышите, он спрашивает, кто будет платить! – Хью оглушительно захохотал, и толпа громко вторила ему. Затем он обернулся к Джону: – Кто будет платить? Да никто.
Перед широко открытыми глазами Джона мелькало множество лиц – смеющиеся, свирепые, освещенные огнем факелов, видные смутно или совсем расплывающиеся во мраке. Одни глядели на него, другие – на его дом, иные – друг на друга. Сам не зная как, думая, что он все еще стоит на месте и смотрит на них, он очутился у себя за стойкой. Сидел в кресле и смотрел, как они разоряли его дом, уничтожали его имущество. Казалось, перед ним разыгрывалась какая-то игра или представление, ошеломляюще странное, но ничуть его не касавшееся.
Да. Вот он, буфет, его буфет, куда самый дерзкий смельчак никогда не входил без особого приглашения; Это святилище, таинственное, всеми чтимое, было теперь битком набито людьми с дубинами, палками, факелами, пистолетами; здесь стоял страшный шум, можно было оглохнуть от ругательств, выкриков, хохота и свиста, комната внезапно превратилась в какой-то зверинец или сумасшедший дом, в настоящий ад. Люди лезли и выскакивали не только через дверь, но и в окна, разбивая стекла. Отвернув все краны, они пили вино и пиво из фарфоровых чаш для пунша, сидели верхом на бочках, курили из его собственных, заветных трубок, ломали священную лимонную рощу, кромсали его знаменитый сыр, взламывали неприкосновенные ящики и набивали карманы чужим добром, у него на глазах делили его деньги, бессмысленно разрушали, ломали, рвали и портили все, что попадалось под руку. Для них не было ничего святого. Везде толпились люди – наверху, внизу, в спальнях, на кухне, во дворе, в конюшнях. Лезли в окна, хотя двери были открыты настежь, прыгали вниз из окон, хотя к их услугам были лестницы, скакали через перила в коридоры… Каждый миг появлялись все новые фигуры, орали, пели, дрались, били стаканы и кружки, все что не допьют, выливали на пол, дергали звонки до тех пор, пока не срывали их, или разбивали их кочергами. И все новые и новые люди, как муравьи, кишели повсюду… Шум, табачный дым, то свет, то тьма, разнузданное веселье, ярость, хохот, стоны, грабеж, ужас и разгром!
Почти все время подле Джона, ошеломленно созерцавшего эту картину, стоял Хью. И, хотя он был самым наглым, буйным и безжалостным из громил, он за эти часы сто раз спасал жизнь своему бывшему хозяину. Даже когда захмелевший мистер Тэппертит, чтобы показать свою власть, мимоходом любезно пнул Джона Уиллета ногой в ляжку, Хью предложил Джону отплатить «капитану» такой же любезностью. И если бы старый Джон был в состоянии понять то, что ему нашептывал Хью, и воспользовался бы его советом, он под таким покровительством мог был проделать это безнаказанно.
Наконец громилы стали опять собираться перед домом и скликать тех, кто еще хозяйничал внутри, крича, что они и так потеряли много времени. Когда ропот усилился и перешел в рев, Хью и кое-кто из пировавших в буфете – это явно были вожаки – стали совещаться, что делать с Джоном, как заставить его молчать, пока они не управятся со своим делом в Чигуэлле. Одни предлагали запереть его в доме и дом поджечь, другие – стукнуть его по черепу так, чтобы ему на время память отшибло, третьи – взять с него клятву, что он не встанет с места до завтрашнего вечера, а некоторые советовали заткнуть ему рот кляпом и вести с собой под надежным конвоем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205