И стало тихо, так тихо, что Катя сразу позабыла, зачем пришл а, и, торопливо приведя одежду в порядок, решила немедленно вернуться в квартиру Чеберяковой.
- Она открыла мне сразу, - Катя волновалась все больше и больше, - мне показалось, что на ней лица нет! "Случилось что?" - спрашиваю, мнется, по плечу меня гладит. "Ты, - говорит, - ступай, ложись, а я сейчас, за тобой".
В спальне было темно, так темно, что темень за окном воспринималась, как брезжущий день. Ощупью добралась до широкой кровати, полог откинут был, подушки взбиты, но беспокойство нарастало и нарастало, не в силах справиться с ним - поднялась и без цели, просто так, направилась в коридор - чтобы пройти на кухню. Захотелось выпить чаю. С трудом, ушибившись и вскрикнув от боли, пробралась к дверям и уже хотела открыть их, как вдруг отчетливо услышала низкий мужской голос, он принадлежал Ивану Латышеву, вспомнила сразу. "Кажись, все теперь... - бурчал Латышев. Кончился. Мотайте его в ковер..." Снова послышались шелестящие, тяжелые звуки, будто нечто объемное и в самом деле с трудом закатывали в ковер. "До утра полежит... Ты, Верка, ничего, значит, не бойся... - это уже Сингаевский. - Я тебя в обиду не дам! Вечером мы его отнесем, куда надо, и сразу слиняем в Москву, а предварительно магазин фотографических принадлежностей колупнем, чтобы, значит, отвод вышел без задоринки!" - "Вас найдут! - не то кричала, не то шипела Вера, - дураки вы! Подумаешь, донес о "Софии"! Да вы еще и не сделали ничего!"- "Однако упредить..." Рудзинский будто ухмылялся, так уж противно звучал его голос.
- И я тихо вернулась в спальню, легла, потом пришла Вера, толкнула в бок: "Подвинься", я спрашиваю: "У тебя кто-то был?" Отвечает: "Никого". "А мне показалось, что Андрюша Ющинский к тебе поднялся..." - "Это зачем?" Села на кровати, дышит мне в лицо перегаром. "Да ведь он к тебе за рубашкой, что ли? Ты зашить обещалась?" Легла: "Верно, обещала, только завтра. Ты спи. А то ты чаю опилась, начнешь бегать вниз, меня будить. Если что- ведро в коридоре..." Чувствую- спит она...
Евдокимов слушал, словно ребенок сказку на ночь: приоткрылся рот, широко распахнулись глаза, выпятились губы. Да и все остальные прониклись рассказом - молчали, замерев.
Толкнула тихонько: "Спишь, что ли?" Не отозвалась, и тогда осторожно слезла с кровати, босиком (не дай бог, даже самый маленький шум!), на цыпочках двинулась к дверям. Тронула, они не заскрипели, коридор, заставленный всякой дрянью, тоже миновала без происшествий, наконец, нащупала дверную ручку и надавила. Но не тут-то было... Двери оказались запертыми. И тогда, укрепившись в подозрениях (что-то случилось именно на кухне и именно с мальчиком), вернулась в спальню, ощупью нашла одежду Веры и в ней связку ключей. В дверном замке перепробовала всю связку, штук двадцать, но все же открыла. Вот деревянная ванна ("Я в ней детей купаю, еще накануне объяснила Чеберякова. - Древняя, ей лет сто..."), под пальцами - ворс ковра - развернуть этот ковер, как можно скорее развернуть! И вот руки нащупывают что-то теплое еще, что-то скользкое, мягкое...
Дрожь била Зинаиду Петровну, в глазах застыли испуг и удивление.
- Ужас какой... - произнесла едва слышно, Катя закивала мелко-мелко.
- Я думала - щас умру!
- Кто же там был, в ванной этой? - спросил Мищук.
- Мальчик... - одними губами произнесла Катя. - Кто же еще...
- Но вы убедились? - настаивал Красовский.
- Как я могла? - Катя развела руками. - Свет не зажжешь - я даже не знаю, где она держит спички и где лампу ставит на ночь; щупать же его, тискать - не-е... Я в поту смертном стояла, как вы думаете? К тому же - она меня закричала, и я вернулась.
- Понятно... - кивнул Мищук.
- А я, господа, уверен, что так и есть, - с жаром сказал Красовский. Смотрите: скользко - это кровь. Мягко - это тело. Заманили и убили - ясно, как день! Воры его не стеснялись, а позже мальчишки прутики не поделили он и отомстил!
- Я еще слышала... - вдруг вступила Катя. - Когда они, воры, на кухне бубнили, Рудзинский и говорит: "А чтобы нас на понт сыскари не взяли надобно его разделать. Под жидов. Нас тогда вовек не найдут!"
- Вы... Это точно слышали? - Мищук заметно взволновался.
- Зачем мне сочинять? - бесстрастно возразила Катя.- Я не актриса, мне популярности не надобно.
- Ишь, словцо... - заметил Красовский. - Образованны вы, Екатерина Ивановна...
- Господа, - решительно поднялся Мищук. - Евгений Анатольевич проводит Екатерину Ивановну, а мы, Николай Александрович, решим наши некоторые, чисто уголовные проблемы, в них господин Евдокимов нам без надобности.
- Не доверяете... - покривился Евдокимов. - Мы уходим.
- Оставьте. Доверяем. Но будут названы конкретные люди - из числа моей личной агентуры. - Мищук объяснял, словно ребенку. - Правило вы знаете: посторонним- ни-ни!
- Я не посторонний... - обиженно сказал Евгений Анатольевич. Впрочем, вам виднее - кому верить, а кому нет.
Мищук укоризненно покачал головой:
- Красовский мой временный заместитель, ему я могу сказать.
Воцарилось молчание. Мищук сосредоточенно постукивал ложечкой о край блюдца. Красовский курил у окна, держа папироску по-босяцки - тремя пальцами. Зинаида Петровна стояла в красном углу, у иконы Николая Угодника, тихо молилась. И долетели слова:
- ...облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение...
Красовский покачал головой, сунул папироску в пепельницу - давил так, словно врага убивал.
- Что ж, Зинаида Петровна, слова великие, да мы, грешные, несовершенны зело... То - Господь, а то - мы...
Улыбнулась.
- А вы слушайте сердцем: совлекшись человека ветхого с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его. Разве недоступно?
- Недоступно. Может, после нас, через тысячу лет появятся люди и услышат. А мы, Зинаида Петровна, ненавистью живем. И всей разницы, что одни ненавидят и делают как бы во имя Любви, а другие - Диаволу служат, вот и все.
Она рассмеялась.
- Путаник вы великий, но всяк из нас, увы, в себе и своем скорбном времени...
Мищук слушал с напряженным интересом, Зинаида Петровна заметила:
- А ты как думаешь?
Евгений Францевич будто проснулся.
- Просто думаю. Вот что, Красовский... На Лукьянов ке есть сиделица винной лавки, Зинаида Малицкая ее зовут... Это мой осведомитель. Зайдите только не в своем облике, разумеется, поговорите, ну, чтобы все получилось - сошлитесь на меня, ее псевдоним "Бабушка". Я так себе представляю, что она как раз в доме Чеберяковой живет или рядом - я не помню теперь точно.
- Сделаю. - Красовский был краток, он все понял: если "Бабушка" хотя бы в полглаза подтвердит рассказ о Чеберяковой - дело, считай, раскрыто.
- Только не торопитесь делать выводы... - усмехнулся Мищук. - Я один раз поторопился, что вышло - вы знаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74