- занервничал Евдокимов. - Не видно, что ли?
- Да видно... - Девочка вгляделась с подозрением.- А знаете что? Этот круг, что вы любопытничали- это инструмент, называется "мяло". Под него бросают глину для выделки кирпича, потом приделывают орудийное тяжелое колесо, лошадь тащит, колесо мнет глину - чтобы потом не было дырок в кирпиче! Это мы, русские, придумали, а исполняют - евреи. Они ведь безмозглые...
- Вы меня просветили, дети, и обрадовали! - искренне произнес Евгений Анатольевич. - Истинно русский, наш взгляд, благодарю...
- Так вы - русской, - она упорно произносила это слово так, как произносят "союзники", Евдокимов это знал. - Вот, мы вам и говорим: на наших глазах уволокли Андрюшу Ющинского. Вон-он туда. В печь. Мы оба видели.
Мальчик слез с "мяла" и стоял, переминаясь с ноги на ногу, опустив глаза.
- А тебя как зовут? - Евдокимов взял его за подбородок. Лицо было круглое, с веснушками, вихры нестриженые, но выглядел миленьким, симпатичным.
- Я - дворянин Киевской губернии Евгений Чеберяков. А она, - взял девочку за руку, - сестра моя родная, Людмила Чеберякова. Она хотела сказать...
- Я сама! - перебила Люда. - Так вот: если вы - русской - примите меры. Потому полиция и все скуплены евреями!
Что-то заученное, невсамделишное послышалось Евдокимову в ее словах.
- Кто научил вас так говорить? - спросил прямо. - Вы же не свои слова говорите?
- А мы - дети, - нахмурилась Люда. - Да. Так взрослые считают. А мы подумали и решили: зря не скажут. Опять же мы сами видели.
- А ты? - повернулся к Жене. - Ты согласен?
- Не знаю... - мрачно отозвался мальчик, вызвав у смущенного Евгения Анатольевича тяжкое раздумье. Что-то здесь было не так. И хотя слова звучали сладкой музыкой, но - только вроде. Поганое, разрушительное словечко...
- А вы знали Андрюшу? - спросил с доброй улыбкой, поглаживая Женю по голове. В них следовало пробудить доверие.
- А как же! - крикнула Люда. - Мы дружили с ним! Да тут дело верное, вы даже и не сомневайтесь! Судите сами: он добрый был, общительный и не то чтоб глупенький... Понимаете, вот мы с ним, - обняла брата за плечи, - мы хорошо знаем, кто такие евреи и на что они способны! Наш поп, ну священник - он всегда говорит: не общайтесь с евреями, не имейте с ними дел! Они обманщики и хитрецы! Хитрованы! Русскому человеку против еврея никак не выстоять!
- Позволь-позволь! - вскинулся. - Как же так? Не-ет, я не согласен!
- Так ведь батюшка говорит... - потишала Люда.
- Так и что? Батюшка... Нельзя так унижать наше племя, никак нельзя! Ты понимаешь?
- Я тоже поначалу спорила, но батюшка сказал, что я не понимаю. Что мы - да, мы сильны! Но они - они эта... Слово такое... Въедается в челове ка и губит, а?
- Бацилла? - догадался Евдокимов.
- Вот именно! - обрадовалась Люда. - Она въедается, а мы ничего не можем поделать!
- В здорового человека бацилла не вопьется... - заметил Евгений Анатольевич и испуганно замолчал.
Мысль прозвучала весьма крамольно. Неосторожность была тут же наказана - дети вспорхнули, словно два воробья, и помчались по склону с криками:
- Еврей, еврей!
"Черт те что... - искренне вздохнул. - Черт те что... Какие-то ненормальные дети... Что с нами происходит, Господи, дай ответ!" И, не получив ответа, Евгений Анатольевич направился к небольшому домику, от которого в обе стороны разбегался почерневший забор. "Там, верно, улица..." - догадался и осторожно постучал.
- Да-да, да-да! - послышался из-за дверей мужской голос. - Кто-то пришел, я никого не жду, а ты?
- Не сходи с ума! - иронично отвечал женский. - Ты скоро лопнешь от ревности!
- Имея столько детей? Мне кажется, что я давно уже сошел с ума от этого сплошного несчастья! Что я заведу женщину! Что ревновать должна ты!
- Открой двери, любовник... - отвечала она насмешливо, и двери открылись. На пороге перед Евдокимовым стоял невысокий, лет сорока, черноволосый, бородатый, усатый и пейсатый человек и с недоумением вглядывался.
- Ви? А ви кто?
- Меня прислал Борух... Борис Ионович. Он сказал, что я могу поселиться у вас.
- А он не сказал, что ви должны жениться на моей Эстер? Нет? Как странно... И что же?
- Так я могу?
- Что? Жениться?
- Нет. Поселиться.
- Таки где? Здесь? У мене на голове? Может быть - на голове у моих мальчиков? Их трое. Как раз три головы сделают вам удобную койку. А?
- Нет. - Евдокимов, сколь ни странно, даже не раздражился, ему было не то весело, не то занятно. Забавный человечек... - Нет. Я пишу в журнале. Знаете, что такое журнал?
- Конечно! Я тоже пишу в журнале! Отмечаю количество отпущенного кирпича в возах. Мы отпускаем возами. Если вам надобен очень хороший кирпич...
- Мне надобно поселиться. Кирпич у меня уже есть.
- Так ви немножко строите?
- Нет. Я немножко устал. Войдем? - и пропихнул хозяина в узкую дверь плечом. Тот покорно поддался, ни малейшего протеста не отразилось во взгляде.
Оба оказались в прихожей. Лежала вповалку одежда; на грубо сколоченных полках виднелась посуда - тарелки и потемневшие кастрюли; на подоконнике закопченная керосиновая лампа; тщательно покрашенная в белый цвет дверь вела в комнаты. Евдокимов поискал на белых же ("Должно быть, известью делали..." - подумал) стенах живых тараканов или следы от раздавленных клопов (как без них в утлом еврейском доме), но не нашел и очень обрадовался.
- У вас даже чисто...
- А почему мы должны иметь беспорядок?
- Ну, извините. Одежда валяется как попало.
- Нет, беспорядок - это когда грязно, а то, что валяется, а как иначе? Дети. Они все время бегают. У вас есть дети? Ви знаете других детей? Которые не бегают, не бросают, не шалят?
- Комната для меня найдется?
- Меня зовут Менахиль. Лучше - Мендель, - поклонился хозяин. - А вас?
- Евгений Анатольевич.
- У русских так длинно все... Я всегда удивляюсь. Так что?
- Я буду платить пять рублей в неделю. Одной золотой монетой.
- Таки вы - Рябушинский! Я сразу понял! Такие деньги! Эстер, Эстер, иди сюда, здесь золото дают бесплатно!
Появилась женщина с темно-каштановыми, тщательно подвязанными волосами и удивленным взглядом больших черных, навыкате глаз. Вытирая руки о передник, поклонилась:
- Я ихняя жена. А что? Что он здесь выдумывает? Вы ему не верьте. Он сказки рассказывает. Привык. У нас много детей...
- Я на самом деле предложил за комнату пять рублей в неделю.
- У нас только две комнаты. В одной мы спим. Во второй живем. Вам тесно будет...
От одной мысли, что придется спать вповалку, Евдокимову сделалось дурно.
- Нет, - сказал настойчиво. - Деньги большие. Мне заднюю комнату. Вам - эту.
Мендель еще долго говорил о том, что где-то надобно человеку и покакать, и "по-маленькому", что естественные надобности здесь во веки веков отправляются во дворе - даже в самый лютый мороз, - но Евгений Анатольевич, хотя и мутился душою, стоял на своем; дело-то какое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74