А на следующий день - исчез, мать прибежала, да я их всех назубок здесь знал, я же хожу-брожу... Ну, поговорили...
Выслушав этот красочный рассказ, Евгений Анатольевич терпеливо дождался, пока фонарщик соберется уходить (мелькнуло - не подпоить ли? - да нельзя, - свалится сердечный, какой от него толк?), проводил по улице до трамвайной остановки, долго это было, устал, потом решил подойти и начать разговор. Мужчина уже трезвел на ветру и смотрел вполне осмысленно.
- Я из Охранного... - представился жестко, кратко, глаз - тупой, сразу должен понять, с кем имеет дело. Он и понял. Заволновался, но уже первые слова объяснили волнение:
- Какая честь! Какая честь! До сих пор все вшивая и глупая полиция, а тут такой человек... Идите за мной, я недалеко обретаюсь, там в спокойной обстановке и договорим...
Проехали остановку на трамвае, он жил в двухэтажном доме с кирпичным низом и бревенчатым, в обшивку, верхом.
- У меня квартирка во втором этаже, тихо, уютно, вот и поговорим.
Поднялись, достал ключ из-под половика при дверях, уюта никакого не было - грязь, немытая посуда на столе, на блюде с обглоданным рыбьим хвостом сидел огромный таракан и забавно шевелил усами. Сбросив незваного гостя щелчком, хозяин пригласил садиться и сел сам.
- Так чего же вы изволите?
- А где твоя жена? - поежился Евдокимов. - Грязно у тебя, братец...
- Главное - чистый внешний вид. А сюда - кто зайдет? Да никто и не зайдет! А жена... Что "жена"? Ну, есть. А где она - почем я знаю? Мы двадцать лет женаты. Тут ведь, сами знаете, первый год - жена, второй чужая, третий - соседка, это от лени, а потом и вообще никто не надобен... Шляется... Я к тому, что в тот самый день байстрюк этот и пропал...
- А почему "байстрюк"?
- А кто же? Отца его нету, неизвестно где, мать - за другим, он никому и не нужен, разве не понятно? Вы слушайте... Через четыре дня говорит мне сынок Чеберячки, Женька...
- А это кто - Чеберячка?
- Да Верка, блядь местная, воровка, к ней ворье шастает, как в трактир какой, девки ходют... Женька меня встретил и говорит: "Дяденька Шаховской, - это моя фамилия, но я, упаси Бог, не князь, а гораздо хуже... - и говорит, значит: - Мы пошли кататься на мялах в завод Зайцева я, сестры мои, Андрюша. Вдруг, откуда ни возьмись, неизвестный человек с черной бородой. Хвать Андрюшу - и уволок в печь". С того дня и пропал мальчик. Вы как представитель Охранного хорошо понимаете: еврейская это работа. Я вот - бедный. Таракан на блюде сидит. А почему? А потому, что они мацу пекут и напрочь загубили русского человека! - Во взгляде Шаховского сияло мистическое торжество, и чувство исполненного долга расплылось в мятых, невыразительных чертах мелко устроенного лица.
- Но это еще совсем не все... - придвинул стул к Евдокимову, наклонился к уху, дыша смесью перегара и дерьма. - Слушайте, слушайте! Но предупреждаю: только для вас, на агентурном, так сказать, уровне. Я понимаю, с кем имею дело. Так вот: на самом деле Женька заманил Ющинского в печь по наущению своей матери Верки. Андрюшка что-то такое слыхал у нее в квартире, во время блатной сходки - ну, и подгадали. Еврейская пасха наступает, понятно, что жиды ищут жертву,- Женька и подстроил под них, а они его кончили - на мацу, а Верке выгода, воры не проданы оказались! Жуткая история...
Это была каша - Евдокимов так и ощутил. Выудить правдивую информацию из алкогольного бреда было - на первый взгляд - никак невозможно, но заволновался надворный советник: что-то мелькнуло в рассказе безумного фонарщика эдакое; это непременно следовало отделить от плевел и использовать... "Ладно, не будем торопиться..." - сказал себе под нос, вспрыгивая на подножку трамвая и опасливо заглядывая в салон: а вдруг опять треклятая "маска"?
Но уже на следующей остановке поджидала Евгения Анатольевича совсем уж неожиданная встреча. Едва сошел - схватили под руки, выкрутили и поволокли, зажимая рот дурно пахнущей перчаткой. И глаза сразу же закрыли колючим шарфом, грубый голос прохрипел:
- Будешь паинькой - может, и жив останешься, подсевайла жидовская...
И Евгений Анатольевич понял, что находится в руках истинно русских. "Это ничего, - подумал облегченно,- это совсем ничего, все равно следовало познакомиться, сделаем это теперь. А злы, однако, сподвижнички..." Письмо к единомышленникам от Парамона ожидало своего часа в боковом кармане, так что бояться оснований не было. "Они еще вздрогнут, дураки..." - подумал лениво.
Посадили в закрытый экипаж, повезли, долго длилась дорога, поначалу пытался замечать повороты и расстояния, но - плюнул. Не было сноровки Мищука. "Вот бы его сюда... - подумал с горечью, - он бы сразу вычислил куда везут... Влип, конечно, и сопротивляться никак нельзя - убьют, не разобравшись, публика ведь..." В это словечко вложил и презрение к их прямолинейной тупости, и к методам. Далеко ли уедешь с такими методами...
Наконец приехали куда-то, повели под руки, сразу вспомнилось толстовское, о Пьере Безухове, когда того принимали в масоны. "Ложное это все... - летело в голове. - Ложное и глупое. За Русское государство иначе бороться надобно..." Но как именно - не знал. Внезапно почувствовал, как холод улицы сменился тишиной и домашним теплом, развязали глаза, оказалось, что стоит посреди большой комнаты, а вокруг человек тридцать типично "союзнического" вида, среди них двое или трое выделялись вполне интеллигентным обликом и одеждой. Подошел Голубев (узнал сразу и нервное лицо, и глаза, горящие неземным пламенем, и мелко дергающийся рот).
- Мы за вами следим, потому что следим за больницей. Это очаг еврейского заговора. Если хотите что-нибудь сказать - говорите. А то поздно будет.
- Не пугайте... - обиделся. Да как он, мальчишка, смеет? - Я не пугливый. Объяснения нужны? Извольте. Из журнала, "Новое время" называется. Если приходилось читать...
- Читали, читали... - послышалось. - Национальный журнал, наш.
- Зачем же вы, русский человек, оказались в доме у еврея? И не просто еврея, а подозреваемого?! - крикнул Голубев.
- Как вы прямолинейны, господа... - сказал хмуро.- А если я собираю информацию?
- Это зачем? Это что? - Слово, судя по всему, многим было незнакомо.
- Это сведения. Я написать хочу. О евреях. Как живут. Что делают. О чем думают. Уверен: это полезно выйдет. Больше понимания - меньше подозрений.
Они переглядывались, кто-то сказал:
- А чего на него глядеть? Тем более что русский. Об них не писать надо, их убивать следует!
- Ну, этого в программе "Союза" нет, - сказал уверенно. - Там ведь как? Признать их всех иностранца ми и всячески способствовать, чтобы уезжали. На историческую родину. Гуманно и действенно.
Голубев покачал головой.
- Это программа союза, которым руководит выкрест Дубровин. Он дела не сделает, потому что еврей еврею глаз не выклюет. Мы вам не верим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Выслушав этот красочный рассказ, Евгений Анатольевич терпеливо дождался, пока фонарщик соберется уходить (мелькнуло - не подпоить ли? - да нельзя, - свалится сердечный, какой от него толк?), проводил по улице до трамвайной остановки, долго это было, устал, потом решил подойти и начать разговор. Мужчина уже трезвел на ветру и смотрел вполне осмысленно.
- Я из Охранного... - представился жестко, кратко, глаз - тупой, сразу должен понять, с кем имеет дело. Он и понял. Заволновался, но уже первые слова объяснили волнение:
- Какая честь! Какая честь! До сих пор все вшивая и глупая полиция, а тут такой человек... Идите за мной, я недалеко обретаюсь, там в спокойной обстановке и договорим...
Проехали остановку на трамвае, он жил в двухэтажном доме с кирпичным низом и бревенчатым, в обшивку, верхом.
- У меня квартирка во втором этаже, тихо, уютно, вот и поговорим.
Поднялись, достал ключ из-под половика при дверях, уюта никакого не было - грязь, немытая посуда на столе, на блюде с обглоданным рыбьим хвостом сидел огромный таракан и забавно шевелил усами. Сбросив незваного гостя щелчком, хозяин пригласил садиться и сел сам.
- Так чего же вы изволите?
- А где твоя жена? - поежился Евдокимов. - Грязно у тебя, братец...
- Главное - чистый внешний вид. А сюда - кто зайдет? Да никто и не зайдет! А жена... Что "жена"? Ну, есть. А где она - почем я знаю? Мы двадцать лет женаты. Тут ведь, сами знаете, первый год - жена, второй чужая, третий - соседка, это от лени, а потом и вообще никто не надобен... Шляется... Я к тому, что в тот самый день байстрюк этот и пропал...
- А почему "байстрюк"?
- А кто же? Отца его нету, неизвестно где, мать - за другим, он никому и не нужен, разве не понятно? Вы слушайте... Через четыре дня говорит мне сынок Чеберячки, Женька...
- А это кто - Чеберячка?
- Да Верка, блядь местная, воровка, к ней ворье шастает, как в трактир какой, девки ходют... Женька меня встретил и говорит: "Дяденька Шаховской, - это моя фамилия, но я, упаси Бог, не князь, а гораздо хуже... - и говорит, значит: - Мы пошли кататься на мялах в завод Зайцева я, сестры мои, Андрюша. Вдруг, откуда ни возьмись, неизвестный человек с черной бородой. Хвать Андрюшу - и уволок в печь". С того дня и пропал мальчик. Вы как представитель Охранного хорошо понимаете: еврейская это работа. Я вот - бедный. Таракан на блюде сидит. А почему? А потому, что они мацу пекут и напрочь загубили русского человека! - Во взгляде Шаховского сияло мистическое торжество, и чувство исполненного долга расплылось в мятых, невыразительных чертах мелко устроенного лица.
- Но это еще совсем не все... - придвинул стул к Евдокимову, наклонился к уху, дыша смесью перегара и дерьма. - Слушайте, слушайте! Но предупреждаю: только для вас, на агентурном, так сказать, уровне. Я понимаю, с кем имею дело. Так вот: на самом деле Женька заманил Ющинского в печь по наущению своей матери Верки. Андрюшка что-то такое слыхал у нее в квартире, во время блатной сходки - ну, и подгадали. Еврейская пасха наступает, понятно, что жиды ищут жертву,- Женька и подстроил под них, а они его кончили - на мацу, а Верке выгода, воры не проданы оказались! Жуткая история...
Это была каша - Евдокимов так и ощутил. Выудить правдивую информацию из алкогольного бреда было - на первый взгляд - никак невозможно, но заволновался надворный советник: что-то мелькнуло в рассказе безумного фонарщика эдакое; это непременно следовало отделить от плевел и использовать... "Ладно, не будем торопиться..." - сказал себе под нос, вспрыгивая на подножку трамвая и опасливо заглядывая в салон: а вдруг опять треклятая "маска"?
Но уже на следующей остановке поджидала Евгения Анатольевича совсем уж неожиданная встреча. Едва сошел - схватили под руки, выкрутили и поволокли, зажимая рот дурно пахнущей перчаткой. И глаза сразу же закрыли колючим шарфом, грубый голос прохрипел:
- Будешь паинькой - может, и жив останешься, подсевайла жидовская...
И Евгений Анатольевич понял, что находится в руках истинно русских. "Это ничего, - подумал облегченно,- это совсем ничего, все равно следовало познакомиться, сделаем это теперь. А злы, однако, сподвижнички..." Письмо к единомышленникам от Парамона ожидало своего часа в боковом кармане, так что бояться оснований не было. "Они еще вздрогнут, дураки..." - подумал лениво.
Посадили в закрытый экипаж, повезли, долго длилась дорога, поначалу пытался замечать повороты и расстояния, но - плюнул. Не было сноровки Мищука. "Вот бы его сюда... - подумал с горечью, - он бы сразу вычислил куда везут... Влип, конечно, и сопротивляться никак нельзя - убьют, не разобравшись, публика ведь..." В это словечко вложил и презрение к их прямолинейной тупости, и к методам. Далеко ли уедешь с такими методами...
Наконец приехали куда-то, повели под руки, сразу вспомнилось толстовское, о Пьере Безухове, когда того принимали в масоны. "Ложное это все... - летело в голове. - Ложное и глупое. За Русское государство иначе бороться надобно..." Но как именно - не знал. Внезапно почувствовал, как холод улицы сменился тишиной и домашним теплом, развязали глаза, оказалось, что стоит посреди большой комнаты, а вокруг человек тридцать типично "союзнического" вида, среди них двое или трое выделялись вполне интеллигентным обликом и одеждой. Подошел Голубев (узнал сразу и нервное лицо, и глаза, горящие неземным пламенем, и мелко дергающийся рот).
- Мы за вами следим, потому что следим за больницей. Это очаг еврейского заговора. Если хотите что-нибудь сказать - говорите. А то поздно будет.
- Не пугайте... - обиделся. Да как он, мальчишка, смеет? - Я не пугливый. Объяснения нужны? Извольте. Из журнала, "Новое время" называется. Если приходилось читать...
- Читали, читали... - послышалось. - Национальный журнал, наш.
- Зачем же вы, русский человек, оказались в доме у еврея? И не просто еврея, а подозреваемого?! - крикнул Голубев.
- Как вы прямолинейны, господа... - сказал хмуро.- А если я собираю информацию?
- Это зачем? Это что? - Слово, судя по всему, многим было незнакомо.
- Это сведения. Я написать хочу. О евреях. Как живут. Что делают. О чем думают. Уверен: это полезно выйдет. Больше понимания - меньше подозрений.
Они переглядывались, кто-то сказал:
- А чего на него глядеть? Тем более что русский. Об них не писать надо, их убивать следует!
- Ну, этого в программе "Союза" нет, - сказал уверенно. - Там ведь как? Признать их всех иностранца ми и всячески способствовать, чтобы уезжали. На историческую родину. Гуманно и действенно.
Голубев покачал головой.
- Это программа союза, которым руководит выкрест Дубровин. Он дела не сделает, потому что еврей еврею глаз не выклюет. Мы вам не верим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74