Вот когда Армстронг обнаружил, что он — знаменитость и что еще в Чикаго можно было бы заключить контракт на гастроли в Нью-Йорке. Но теперь было уже поздно. По пути их машины постоянно ломались, и в конце концов одну из них пришлось бросить. В Нью-Йорк музыканты прибыли страшно усталые, в растерзанном виде и в подавленном настроении. Позднее Армстронг вспоминал: "Этот сукин сын автомобиль пустил, знаете, пар — крышка [радиатора. — Авт .] отскочила. Коп подлетел и давай искать там оружие, номер-то у нас был чикагский" .
Рокуэлл был, конечно, озадачен и недоволен тем, что ему надо заботиться о целом оркестре. Но Армстронг не захотел расставаться со своими друзьями. С помощью контрабасиста Уэлмана Брауда, выходца из Нового Орлеана, им удалось получить ангажемент на одно выступление в негритянском театре в Бронксе, где они заменили оркестр Эллингтона. Когда поднялся занавес, сидевшие в оркестровой яме музыканты с удивлением увидели на сцене вместо оркестрантов Эллингтона каких-то незнакомых джазменов. «Но тут, — рассказывает Затти Синглтон, — раздались звуки трубы. Это Армстронг заиграл в высоком регистре, и музыканты все как один встали со своих мест» .
Полицейский (амер. сленг).
Meryman R. Louis Armstrong, p. 38.
Материалы Института джаза.
Вскоре Армстронг выехал в Филадельфию, чтобы репетировать с оркестром Хендерсона. Однако оказалось, что там царит полнейший хаос. Оркестр пополнился белыми музыкантами, главным образом скрипачами. Кроме того, под тем предлогом, что Хендерсон не имеет опыта работы в ревю, Юманс предложил поручить руководство оркестром другому дирижеру, некоему Роберту Гетцлю, который тут же начал выгонять друзей Хендерсона и заменять их белыми исполнителями. Джазмены Хендерсона всегда отличались разболтанностью, и, возможно, именно из-за этого их и уволили, но, как мне кажется, основная причина заключалась в том, что белые музыканты просто не хотели работать вместе с неграми. Ситуация довольно типичная. Даже в 1970-е годы некоторые белые музыканты крупнейших симфонических оркестров США отказывались играть рядом с чернокожими коллегами. Как всегда в таких случаях, Хендерсон повел себя крайне пассивно, и в конечном счете все его оркестранты, включая Армстронга, либо были уволены, либо, негодуя, ушли сами. Так прекратил свое существование один из самых замечательных оркестров тех лет. Многие из музыкантов Хендерсона не простили ему предательства и никогда с ним больше не работали. Как писала одна гарлемская газета, Армстронг был уволен, «поскольку не сумел приспособиться к требованиям, предъявляемым коммерческой эстрадой». В истории американской музыки, пожалуй, трудно встретить более нелепую оценку таланта. Впоследствии друзья Хендерсона в какой-то степени были отомщены тем, что, несмотря на великолепное музыкальное сопровождение, спектакль «Great Day» с треском провалился и Юманс понес значительные убытки. Приехав в Нью-Йорк, Армстронг поселился в Гарлеме. По сравнению с 1924 годом этот район изменился до неузнаваемости, поскольку во второй половине 1920-х годов начался удивительно быстрый процесс превращения некогда элегантной столицы негров в ужасающие трущобы. Одной из причин такой деградации была страшная перенаселенность. Низкий доход в сочетании с высокой квартирной платой вынуждал несколько семей селиться в одной квартире. Кроме того, бывшим сельским жителям крайне трудно оказалось приспособиться к городским условиям жизни. Наконец, так же, как и Чикаго, Гарлем страдал от засилья гангстеров. С введением «сухого закона» все кабаре оказались в руках подпольных шаек, контролировавших незаконную торговлю спиртными напитками и наркотиками. Процветали рэкет и проституция. В замаскированных под аптеки и кондитерские лавочки заведениях шла бойкая торговля вином. По улицам, не зная, чем себя занять, слонялись шести-семилетние дети с болтающимися на шее ключами от дома. Как пишет Ософски, «в течение каких-нибудь десяти лет Гарлем из района комфортабельных городских кварталов превратился в район острейших социально-экономических проблем и остается таким по сегодняшний день» .
Osofsky G., Harlem: The Making of a Ghetto, p. 135.
Но, несмотря на такие перемены, Гарлем, по словам того же Ософски, «в глазах большинства белых, да и многих негров тоже, был по-прежнему местом развлечений, где живут постоянно поющие и танцующие люди» . По вечерам там открывалось множество кабаре, кафе и клубов, в которых публике предлагались экзотические, приправленные изрядной долей эротики зрелища, очень нравившиеся белым посетителям. Там же они могли послушать и новую, «горячую» музыку. Выступая как-то перед членами одной негритянской общественной организации, известный газетный обозреватель Хейвуд Браун, сам того не подозревая, произнес пророческие слова: «В любой день может появиться великий негритянский деятель культуры, который своим творчеством поразит весь мир и сделает больше для преодоления расовой дискриминации, чем все мы, вместе взятые» . Предсказание Брауна оказалось удивительно верным. Правда, подразумевалось, что появится писатель, композитор или художник. И сам Браун, и его слушатели пришли бы в ужас, если бы им сказали, что таким деятелем станет малообразованный, склонный к полноте коротышка трубач, которого будут приглашать в такие заведения, где до него не смел появиться ни один цветной, и который будет развлекать там посетителей своими ужимками и исполнением малопристойных песен.
Osofsky G., Harlem: The Making of a Ghetto, p. 135.
Ibid., p. 182.
После провала спектакля «Great Day» на руках у Рокуэлла оказался не только безработный оркестр, но и безработная звезда. Теперь, чтобы удержать Армстронга в Нью-Йорке, ему надо было подыскать работу. Наибольшим спросом негритянские артисты пользовались тогда в кабаре Гарлема, которых насчитывалось более десятка: роскошных, предназначенных для изысканной белой публики, и маленьких, гораздо более скромных заведений для негров. В большинстве из них зрителям предлагалась довольно примитивная, часто «эксцентричная» программа. Но в некоторых кабаре, например «Коттон-клаб», где в течение пяти лет выступал «Дюк» Эллингтон, и в «Коннис-Инн», куда вскоре пригласили Армстронга, уровень представлений был гораздо выше, а номера отличались сравнительной пристойностью. Как и в Чикаго, в нью-йоркских кабаре выступали комедианты, танцоры, певцы и обязательно «пони» — молоденькие танцовщицы в фантастических, нередко чисто символических одеяниях. Как правило, разыгрывались скетчи. Об их характере можно судить по описанию известного историка джаза Маршалла Стенза: «Продравшись сквозь сделанные из папье-маше джунгли, светлокожий, великолепно сложенный негр оказывается на расположенной рядом со сценой танцплощадке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Рокуэлл был, конечно, озадачен и недоволен тем, что ему надо заботиться о целом оркестре. Но Армстронг не захотел расставаться со своими друзьями. С помощью контрабасиста Уэлмана Брауда, выходца из Нового Орлеана, им удалось получить ангажемент на одно выступление в негритянском театре в Бронксе, где они заменили оркестр Эллингтона. Когда поднялся занавес, сидевшие в оркестровой яме музыканты с удивлением увидели на сцене вместо оркестрантов Эллингтона каких-то незнакомых джазменов. «Но тут, — рассказывает Затти Синглтон, — раздались звуки трубы. Это Армстронг заиграл в высоком регистре, и музыканты все как один встали со своих мест» .
Полицейский (амер. сленг).
Meryman R. Louis Armstrong, p. 38.
Материалы Института джаза.
Вскоре Армстронг выехал в Филадельфию, чтобы репетировать с оркестром Хендерсона. Однако оказалось, что там царит полнейший хаос. Оркестр пополнился белыми музыкантами, главным образом скрипачами. Кроме того, под тем предлогом, что Хендерсон не имеет опыта работы в ревю, Юманс предложил поручить руководство оркестром другому дирижеру, некоему Роберту Гетцлю, который тут же начал выгонять друзей Хендерсона и заменять их белыми исполнителями. Джазмены Хендерсона всегда отличались разболтанностью, и, возможно, именно из-за этого их и уволили, но, как мне кажется, основная причина заключалась в том, что белые музыканты просто не хотели работать вместе с неграми. Ситуация довольно типичная. Даже в 1970-е годы некоторые белые музыканты крупнейших симфонических оркестров США отказывались играть рядом с чернокожими коллегами. Как всегда в таких случаях, Хендерсон повел себя крайне пассивно, и в конечном счете все его оркестранты, включая Армстронга, либо были уволены, либо, негодуя, ушли сами. Так прекратил свое существование один из самых замечательных оркестров тех лет. Многие из музыкантов Хендерсона не простили ему предательства и никогда с ним больше не работали. Как писала одна гарлемская газета, Армстронг был уволен, «поскольку не сумел приспособиться к требованиям, предъявляемым коммерческой эстрадой». В истории американской музыки, пожалуй, трудно встретить более нелепую оценку таланта. Впоследствии друзья Хендерсона в какой-то степени были отомщены тем, что, несмотря на великолепное музыкальное сопровождение, спектакль «Great Day» с треском провалился и Юманс понес значительные убытки. Приехав в Нью-Йорк, Армстронг поселился в Гарлеме. По сравнению с 1924 годом этот район изменился до неузнаваемости, поскольку во второй половине 1920-х годов начался удивительно быстрый процесс превращения некогда элегантной столицы негров в ужасающие трущобы. Одной из причин такой деградации была страшная перенаселенность. Низкий доход в сочетании с высокой квартирной платой вынуждал несколько семей селиться в одной квартире. Кроме того, бывшим сельским жителям крайне трудно оказалось приспособиться к городским условиям жизни. Наконец, так же, как и Чикаго, Гарлем страдал от засилья гангстеров. С введением «сухого закона» все кабаре оказались в руках подпольных шаек, контролировавших незаконную торговлю спиртными напитками и наркотиками. Процветали рэкет и проституция. В замаскированных под аптеки и кондитерские лавочки заведениях шла бойкая торговля вином. По улицам, не зная, чем себя занять, слонялись шести-семилетние дети с болтающимися на шее ключами от дома. Как пишет Ософски, «в течение каких-нибудь десяти лет Гарлем из района комфортабельных городских кварталов превратился в район острейших социально-экономических проблем и остается таким по сегодняшний день» .
Osofsky G., Harlem: The Making of a Ghetto, p. 135.
Но, несмотря на такие перемены, Гарлем, по словам того же Ософски, «в глазах большинства белых, да и многих негров тоже, был по-прежнему местом развлечений, где живут постоянно поющие и танцующие люди» . По вечерам там открывалось множество кабаре, кафе и клубов, в которых публике предлагались экзотические, приправленные изрядной долей эротики зрелища, очень нравившиеся белым посетителям. Там же они могли послушать и новую, «горячую» музыку. Выступая как-то перед членами одной негритянской общественной организации, известный газетный обозреватель Хейвуд Браун, сам того не подозревая, произнес пророческие слова: «В любой день может появиться великий негритянский деятель культуры, который своим творчеством поразит весь мир и сделает больше для преодоления расовой дискриминации, чем все мы, вместе взятые» . Предсказание Брауна оказалось удивительно верным. Правда, подразумевалось, что появится писатель, композитор или художник. И сам Браун, и его слушатели пришли бы в ужас, если бы им сказали, что таким деятелем станет малообразованный, склонный к полноте коротышка трубач, которого будут приглашать в такие заведения, где до него не смел появиться ни один цветной, и который будет развлекать там посетителей своими ужимками и исполнением малопристойных песен.
Osofsky G., Harlem: The Making of a Ghetto, p. 135.
Ibid., p. 182.
После провала спектакля «Great Day» на руках у Рокуэлла оказался не только безработный оркестр, но и безработная звезда. Теперь, чтобы удержать Армстронга в Нью-Йорке, ему надо было подыскать работу. Наибольшим спросом негритянские артисты пользовались тогда в кабаре Гарлема, которых насчитывалось более десятка: роскошных, предназначенных для изысканной белой публики, и маленьких, гораздо более скромных заведений для негров. В большинстве из них зрителям предлагалась довольно примитивная, часто «эксцентричная» программа. Но в некоторых кабаре, например «Коттон-клаб», где в течение пяти лет выступал «Дюк» Эллингтон, и в «Коннис-Инн», куда вскоре пригласили Армстронга, уровень представлений был гораздо выше, а номера отличались сравнительной пристойностью. Как и в Чикаго, в нью-йоркских кабаре выступали комедианты, танцоры, певцы и обязательно «пони» — молоденькие танцовщицы в фантастических, нередко чисто символических одеяниях. Как правило, разыгрывались скетчи. Об их характере можно судить по описанию известного историка джаза Маршалла Стенза: «Продравшись сквозь сделанные из папье-маше джунгли, светлокожий, великолепно сложенный негр оказывается на расположенной рядом со сценой танцплощадке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140