Выбил «башмаки» из-под колес, прыгнул на платформу, к тормозам.
Двухосная бронеплощадка, обложенная мешками с песком, гулко лязгая на стыках, пошла в атаку на мост.
Тормозить надобность отпала, когда они увидели, что в конце моста прямо на рельсах стоит лишенный башни Т-II. Но, когда бронеплощадка проскочила треть моста, прямо в мешки влетел снаряд немецкого танка. Чернышков увидел вспышку, а потом полетел…
Он летел над полями, над лесами… летел в грозу и в пургу… Он видел крылья свои и боялся подлететь слишком близко к Солнцу, ведь воск растает, а он помнил, чем кончилась история с Икаром. Но Солнце, хитрое, само приблизилось и, весело смеясь, растопило воск, в который влеплены были его перья.
– Не надо! Не шути так! – кричал Александр, но Солнце прожигало его насквозь жаром своим, и он сам стряхнул с рук крылья, и упал в теплые морские волны…
Когда он, отплевываясь, вынырнул, Солнце уже успело занять свое место на небосклоне, а под ним, этот небосклон перечеркивая, висел мост.
– Какой мост через море? Зачем Дедал обманул меня, утверждая, что другого пути с острова нет? – подумал Чернышков с удивлением, и снова волны сомкнулись над ним.
Следом с моста, сняв сапоги и ремень, уже летел Пилипенко.
Аэродром истребительного авиаполка КА. Бавария
Завывая, по летному полю аэродрома, скрытого в Баварском лесу, проехала полуторка. Накрыв самолет Осадчего принесенным облаком пыли, остановилась. Из машины вылез Петрович, командир эскадрильи.
– Ну что, Пашка, рисуй еще одну звездочку. Наземники подтвердили твоего последнего немца.
Петрович подошел, сунул руку для рукопожатия авиамеханику Василию Игнатьевичу Нестеренко. Именно так, а не иначе обращались молодые летчики к дяде Васе, которому, шутка ли, было уже больше тридцати и у которого была жена и, подумать только, двое детей. Тот подставил Петровичу предплечье, так как руки у него были в оружейном масле, крякнул и поинтересовался:
– А что там, у фрицев-то, самолеты еще остались? Не пора ли мне на флот?
– Да ты что, Василий Игнатьевич? У них еще знаешь сколько! Все валим и валим, а никак не кончатся! (Как будто сам он их валит, а не его подопечные летчики.)
Пашка, чья задница еще две секунды назад торчала из кабины, спрыгнул и подошел к замполиту.
– Ну, сынок, готовлю представление на «Героя», нет слов.
– Что, тот последний немчара какой-то особенный?
– Почему ты так решил?
– Ну, у других, тех, что раньше, самолеты как самолеты: помимо креста и свастики треугольник там нарисован, номер. А у этого последнего и кок винта был желтый, и дракон… Или мне померещилось?
– Да нет, не померещилось. Сегодня вечером разбор будет, о том и поговорим. К вечеру должен сам Яковлев приехать. Будет о самолетах спрашивать: как да что. Вы уж не ляпните чего. А то в Москве узнают.
– Да не маленькие, понимаем, – ответил дядя Вася.
– Сам? Тот, что самолет этот сделал?! – не поверил Пашка.
– Ну да.
– А о чем спрашивать-то будет?
– Я каждый день, понимаешь, с главным конструктором чай пью… Откуда мне знать, что его интересует? Ну, может, он хочет узнать, что еще в самолет приспособить, чтобы лучше летал…
Подъехал бензовоз. Солдат-заправщик привычным движением открыл заправочные люки, вставил в горловину шланг. Вокруг вернувшихся из боевого вылета самолетов начиналась привычная суета. Со стороны кажется, что слишком много лишних и непонятных движений делает обслуживающий персонал, но на самом деле все давно выверено. Еще не успел отойти бензовоз, как самолет, и так спрятанный между деревьями, накрыли масксетью.
Дядя Вася протянул провод от аэродромной сети, поставил аккумулятор на подзарядку, попинал тугие колеса шасси.
– Ну что, «Яшка», к бою готов? – спросил он, почесывая пузо через замасленный комбез, и сам себе ответил: Готов! Ну, тогда отдыхай…
Общее собрание, в просторечии, «разбор полетов», проходило в просторном помещении столовой. Вынесли столы, понатащили побольше стульев. В первом ряду – командование авиаполка, эскадрильи, сопровождающие главного конструктора.
Александр Сергеевич Яковлев, широкоплечий богатырь с громовым голосом, в новенькой военной форме, с иконостасом орденов на груди, похожий на Чкалова, Громова, Рычагова, Голованова, разительно отличался от того образа, который рисовали себе летчики, летавшие на истребителях ЯК. В их представлении, Яковлев должен был быть тихим интеллигентом с профессорской бородкой, невысокого роста, в светлом гражданском костюме и в шляпе.
Яковлев по бумажке прочитал некое подобие доклада о деятельности своего КБ. В нем говорилось о повышении одного и снижении другого на столько-то процентов, о неуклонном расширении третьего, что, по его мнению, было кардинально важно, но от чего практически всех, кто сидел далее третьего ряда, клонило в сон. Он так неожиданно закончил свой доклад, что и на заключительный вопрос: «Вопросы есть?» – реакции не последовало. С первого ряда поднялся командир авиаполка. Взглядом, разбудившим всех без исключения, он окинул зал.
– Товарищ Яковлев спрашивает, есть ли вопросы?! – гаркнул комполка и добавил: – А они, я знаю, есть.
Это нисколько не смутило главного конструктора.
В среднем ряду поднялся дядя Вася:
– Вот вы говорите о прогрессе да о прогрессе, а самолеты все делаете из дерева да из перкаля.
Конструктор помолчал несколько секунд, затем спросил:
– А вам как отвечать: для проформы или серьезно?
– Конечно, серьезно!
– Ну а чем вам не нравятся дельта-древесина и авиационная фанера? Перкаль мы опустим, так как ее использование сейчас ограничено. – Яковлев, глядя на этого простоватого с виду человека с хитринкой в глазах, и представить себе не мог, что авиамеханик Нестеренко всерьез интересуется всеми новшествами, проникающими в авиацию. Внимательно слушает разговоры летчиков, аккуратно собирает вырезки из популярных журналов, а книга по основам аэродинамики, испещренная карандашными пометками, распухшая от вклеенных вырезок, давно уже заменила дяде Васе Устав партии и «Капитал».
– Чем не нравится? Да всем! Металл при той же прочности весит намного меньше… И, что самое главное, – не горит!
– А давайте спросим у летчиков. Они хоть раз видели, чтобы у горящего самолета горела фанерная обшивка? В самолете горят сотни литров бензина, а энергия современных снарядов такова, что рвет в клочья и фанеру, и дюраль. Нагрузки же на ЯК-1 воспринимает силовой набор, который собран из металла.
– Но фанера и дельта-древесина менее прочны!
– Вы знаете… – («Василий Игнатьевич», – подсказал комэск), – эти материалы используются не от хорошей жизни. Да, прочность и дельта-древесины, и фанеры не равна металлу. Но дело в том, что металл обладает так называемой изотропностью, равной прочностью во всех направлениях:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Двухосная бронеплощадка, обложенная мешками с песком, гулко лязгая на стыках, пошла в атаку на мост.
Тормозить надобность отпала, когда они увидели, что в конце моста прямо на рельсах стоит лишенный башни Т-II. Но, когда бронеплощадка проскочила треть моста, прямо в мешки влетел снаряд немецкого танка. Чернышков увидел вспышку, а потом полетел…
Он летел над полями, над лесами… летел в грозу и в пургу… Он видел крылья свои и боялся подлететь слишком близко к Солнцу, ведь воск растает, а он помнил, чем кончилась история с Икаром. Но Солнце, хитрое, само приблизилось и, весело смеясь, растопило воск, в который влеплены были его перья.
– Не надо! Не шути так! – кричал Александр, но Солнце прожигало его насквозь жаром своим, и он сам стряхнул с рук крылья, и упал в теплые морские волны…
Когда он, отплевываясь, вынырнул, Солнце уже успело занять свое место на небосклоне, а под ним, этот небосклон перечеркивая, висел мост.
– Какой мост через море? Зачем Дедал обманул меня, утверждая, что другого пути с острова нет? – подумал Чернышков с удивлением, и снова волны сомкнулись над ним.
Следом с моста, сняв сапоги и ремень, уже летел Пилипенко.
Аэродром истребительного авиаполка КА. Бавария
Завывая, по летному полю аэродрома, скрытого в Баварском лесу, проехала полуторка. Накрыв самолет Осадчего принесенным облаком пыли, остановилась. Из машины вылез Петрович, командир эскадрильи.
– Ну что, Пашка, рисуй еще одну звездочку. Наземники подтвердили твоего последнего немца.
Петрович подошел, сунул руку для рукопожатия авиамеханику Василию Игнатьевичу Нестеренко. Именно так, а не иначе обращались молодые летчики к дяде Васе, которому, шутка ли, было уже больше тридцати и у которого была жена и, подумать только, двое детей. Тот подставил Петровичу предплечье, так как руки у него были в оружейном масле, крякнул и поинтересовался:
– А что там, у фрицев-то, самолеты еще остались? Не пора ли мне на флот?
– Да ты что, Василий Игнатьевич? У них еще знаешь сколько! Все валим и валим, а никак не кончатся! (Как будто сам он их валит, а не его подопечные летчики.)
Пашка, чья задница еще две секунды назад торчала из кабины, спрыгнул и подошел к замполиту.
– Ну, сынок, готовлю представление на «Героя», нет слов.
– Что, тот последний немчара какой-то особенный?
– Почему ты так решил?
– Ну, у других, тех, что раньше, самолеты как самолеты: помимо креста и свастики треугольник там нарисован, номер. А у этого последнего и кок винта был желтый, и дракон… Или мне померещилось?
– Да нет, не померещилось. Сегодня вечером разбор будет, о том и поговорим. К вечеру должен сам Яковлев приехать. Будет о самолетах спрашивать: как да что. Вы уж не ляпните чего. А то в Москве узнают.
– Да не маленькие, понимаем, – ответил дядя Вася.
– Сам? Тот, что самолет этот сделал?! – не поверил Пашка.
– Ну да.
– А о чем спрашивать-то будет?
– Я каждый день, понимаешь, с главным конструктором чай пью… Откуда мне знать, что его интересует? Ну, может, он хочет узнать, что еще в самолет приспособить, чтобы лучше летал…
Подъехал бензовоз. Солдат-заправщик привычным движением открыл заправочные люки, вставил в горловину шланг. Вокруг вернувшихся из боевого вылета самолетов начиналась привычная суета. Со стороны кажется, что слишком много лишних и непонятных движений делает обслуживающий персонал, но на самом деле все давно выверено. Еще не успел отойти бензовоз, как самолет, и так спрятанный между деревьями, накрыли масксетью.
Дядя Вася протянул провод от аэродромной сети, поставил аккумулятор на подзарядку, попинал тугие колеса шасси.
– Ну что, «Яшка», к бою готов? – спросил он, почесывая пузо через замасленный комбез, и сам себе ответил: Готов! Ну, тогда отдыхай…
Общее собрание, в просторечии, «разбор полетов», проходило в просторном помещении столовой. Вынесли столы, понатащили побольше стульев. В первом ряду – командование авиаполка, эскадрильи, сопровождающие главного конструктора.
Александр Сергеевич Яковлев, широкоплечий богатырь с громовым голосом, в новенькой военной форме, с иконостасом орденов на груди, похожий на Чкалова, Громова, Рычагова, Голованова, разительно отличался от того образа, который рисовали себе летчики, летавшие на истребителях ЯК. В их представлении, Яковлев должен был быть тихим интеллигентом с профессорской бородкой, невысокого роста, в светлом гражданском костюме и в шляпе.
Яковлев по бумажке прочитал некое подобие доклада о деятельности своего КБ. В нем говорилось о повышении одного и снижении другого на столько-то процентов, о неуклонном расширении третьего, что, по его мнению, было кардинально важно, но от чего практически всех, кто сидел далее третьего ряда, клонило в сон. Он так неожиданно закончил свой доклад, что и на заключительный вопрос: «Вопросы есть?» – реакции не последовало. С первого ряда поднялся командир авиаполка. Взглядом, разбудившим всех без исключения, он окинул зал.
– Товарищ Яковлев спрашивает, есть ли вопросы?! – гаркнул комполка и добавил: – А они, я знаю, есть.
Это нисколько не смутило главного конструктора.
В среднем ряду поднялся дядя Вася:
– Вот вы говорите о прогрессе да о прогрессе, а самолеты все делаете из дерева да из перкаля.
Конструктор помолчал несколько секунд, затем спросил:
– А вам как отвечать: для проформы или серьезно?
– Конечно, серьезно!
– Ну а чем вам не нравятся дельта-древесина и авиационная фанера? Перкаль мы опустим, так как ее использование сейчас ограничено. – Яковлев, глядя на этого простоватого с виду человека с хитринкой в глазах, и представить себе не мог, что авиамеханик Нестеренко всерьез интересуется всеми новшествами, проникающими в авиацию. Внимательно слушает разговоры летчиков, аккуратно собирает вырезки из популярных журналов, а книга по основам аэродинамики, испещренная карандашными пометками, распухшая от вклеенных вырезок, давно уже заменила дяде Васе Устав партии и «Капитал».
– Чем не нравится? Да всем! Металл при той же прочности весит намного меньше… И, что самое главное, – не горит!
– А давайте спросим у летчиков. Они хоть раз видели, чтобы у горящего самолета горела фанерная обшивка? В самолете горят сотни литров бензина, а энергия современных снарядов такова, что рвет в клочья и фанеру, и дюраль. Нагрузки же на ЯК-1 воспринимает силовой набор, который собран из металла.
– Но фанера и дельта-древесина менее прочны!
– Вы знаете… – («Василий Игнатьевич», – подсказал комэск), – эти материалы используются не от хорошей жизни. Да, прочность и дельта-древесины, и фанеры не равна металлу. Но дело в том, что металл обладает так называемой изотропностью, равной прочностью во всех направлениях:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93