Придавил каблуком затылок, впечатав лоб в холодную, стерильно-белую керамику, пустил воду. Повторил пару раз, поднял. И опять без всяких эмоций, как автомат, как китайский болванчик, спросил:
– Готов слушать?
– Да… – Гарри тряс головой. (Да, да, только скажи, что сделать, чтобы ты меня не бил больше!)
– Слушай. Завтра утром ты найдешь у себя в почтовом ящике пакет. Пакет не вскрывай. Отнесешь его в германское посольство. Если не сделаешь этого, я буду тебя бить до смерти.
– Не надо!!! Я сделаю…
– Смотрю, тебе нравится подраться. Завтра в это же время я приду. Побьемся с тобой, как сегодня. Иди в посольство, Гарри. До этого не ходи, не звони, не езди никуда.
Негр махнул лопатой ладони снизу вверх перед лицом советника и, словно выключив свет, погасил сознание Трумэна.
Трумэну казалось, что он видел сон, когда плавал в забытьи. Пауль Зиберт в длинной навыпуск рубашке, опоясанный бечевкой, гонит прутиком гусей – этот кадр из детства. Пауль повзрослее толкает перед собой тачку, груженную кирпичом. А вот Пауль летит на краснозвездном планере. Вот он что-то пишет в огромной аудитории, заполненной девчатами в красных платочках. Над грифельной доской непонятными, похожими на арабскую вязь буквами – лозунг. Рядом портрет лысого мужчины, так похожего на карикатурного русского Ленина, которого уже давненько изображал «Уилл-Стрит джорнэл». Вот Пауль Зиберт стреляет. Стреляет явно в немецкого офицера, хотя пейзаж вроде средиземноморский, похоже, испанский. Пауль Зиберт плывет на пароходе. Он в Америке, но говорит со своими друзьями не по-немецки.
Что-то важное пыталось подсказать подсознание бессознательному Трумэну. Эх, если бы советник президента США был чуточку полюбознательнее! Округлое лицо, русые волосы, нос уточкой. Слегка приподнятые скулы. Чуть раскосые глаза. Этого парня рисовали художники. Тысячи плакатов на одной шестой территории суши прославляли его. «Даешь Магнитку – дай Кузбасс!», «Комсомолец – на самолет!», «Мы не рабы – рабы не мы!». Он должен был его узнать! А он не узнал, как не знал до сих пор, что в России живут люди, а не только белые медведи, пьющие с комиссарами водку из самовара. Комиссаров он представлял карликами с большой лысой головой и бородкой клинышком а-ля Мефистофель. Комиссары, по его разумению, должны были в перерыве между застольями с медведями спать под одним общим, почему-то заплатанным одеялом, с общими же бабами. Баб он представлял эдакими старухами, похожими на злобных толстых фей из «Страны Оз».
Он рывком вернулся в сознание и тихонько заскулил. Первым делом бросился к телефону:
– Третий канал, пятая, слушаю, – весело щебетнула телефонистка.
– Мне службу безопасности президента, телефон…
– Иди в посольство, Гарри, иди в посольство. Спокойной ночи.
Он медленно положил трубку. Надо взять себя в руки! Подскочил к окну. Медленно отогнул край шторы. Под светом фонаря никого. В темноте, окружающей конус света, не видно ничего. Ну и ладно. Двери!!! Он метнулся в прихожую. Запер на засов двери. Снова к телефону.
– Третий канал, восьмая.
– Дайте мне полицию, срочно!
– Иди в посольство, Гарри, иди в посольство, – сказал другой, более низкий женский голос.
– Я Гарри Трумэн, советник президента…
– Гарри, не зли нас, иди в посольство.
Он бросил трубку. Снова выглянул в окно. Никого. Выходить на улицу не хотелось. Проклятые нацисты! Обложили со всех сторон! Есть от чего их не любить англичанам.
– Третий канал, первая.
– Это я, мне такси.
– Спи, Гарри, такси будет утром, чтобы ехать в посольство. Спокойной ночи, Гарри.
– Ну, я… мне…
– Спи, Гарри, сходишь завтра в посольство, и все кончится. Спокойной ночи, шалун.
Москва. Кремль
– Да, вот еще что… – Шапошников замялся, не зная, как сформулировать свое самое неприятное открытие. – Товарищ Сталин, товарищи. Наступление, как в Румынии, так и в Польше показало врожденную слабость управления войсками.
– Как это? – Сталин замер на полушаге за спинами членов Ставки.
– Прошу понять меня правильно, товарищ Сталин. Управляемость Красной Армии на порядок лучше, чем у противника, не говоря уже о других армиях. Но, пока войска действуют по заранее разработанным планам, все идет блестяще. А как только вносится элемент неожиданности, а это, согласитесь, является неотъемлемой частью войны, корпуса в их сегодняшнем виде не могут проявить оперативность и гибкость. Как Жукову, так и Павлову, и Кирпоносу приходилось в сложные моменты брать на себя руководство войсками, до батальона включительно, минуя корпусное и дивизионное звено управления.
Сталин устало опустился на свой стул. Произнес одно слово:
– Почему?
– Видимо, дело все-таки не в массе войск и вооружения, как мы считали ранее. В соприкосновение с противником входят только передовые части, остальные без толку месят грязь сзади, не помогая передовым громить врага. А когда передовые повыбиты, они занимают их место, и все повторяется вновь. Нет той лавины огня, на которую мы рассчитывали до войны. Плюс к тому наши высшие командиры ещё не научились в должной мере управлять такими сложными организмами.
– А почему это раньше не могли выяснить! Что вы предлагаете?
– Сейчас, как я говорил, у нас будет впереди оперативная пауза. На это время запланировано много мероприятии, такие как введение «Гвардии», новой формы обмундирования, включая погоны. Предлагаю, используя этот случай, вновь ввести бригадную организацию армии. Хотя бы для мехкорпусов…
– Вы представляете себе объем работы! Да еще в воюющей армии! А последствия потери управления в результате этой реорганизации, а я бы сказал, дезорганизации!
Тускло блеснуло пенсне Лаврентия Павловича, в воздухе отчетливо потянуло лагерным дымком…
– Дезорганизации не будет. Объем работы представляем, на то мы и Генштаб. А реорганизацию будем делать по такому плану…
– У вас что, уже и план есть?
– Конечно, обязательно.
– Ну, так доложите его всем присутствующим…
… план был принят единогласно. Воздержавшихся не было. Как и тех, кто остался бы без своего участка работы и без ответственности за результат на этом участке.
– Хорошо, так и будем действовать. Все свободны. – Сталин сделал паузу. – Товарищ Вакуленко, подождите в приемной. Товарищ Жуков, а вас я попрошу задержаться.
Когда все вышли, Сталин обошел стол заседаний, сел напротив неестественно прямо сидящего Жукова, начал набивать трубку, искоса поглядывая на генерала.
– Товарищ Жуков, зачем вы ведете дневник?
Жуков опешил. О его записной книжке, где он фиксировал самые свои сокровенные мысли, не знал никто. Вернее, не должен был знать.
– Товарищ Сталин, это я для истории. Так сказать, подробности фронтового быта.
– Историей у нас пусть занимается историко-архивный институт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Готов слушать?
– Да… – Гарри тряс головой. (Да, да, только скажи, что сделать, чтобы ты меня не бил больше!)
– Слушай. Завтра утром ты найдешь у себя в почтовом ящике пакет. Пакет не вскрывай. Отнесешь его в германское посольство. Если не сделаешь этого, я буду тебя бить до смерти.
– Не надо!!! Я сделаю…
– Смотрю, тебе нравится подраться. Завтра в это же время я приду. Побьемся с тобой, как сегодня. Иди в посольство, Гарри. До этого не ходи, не звони, не езди никуда.
Негр махнул лопатой ладони снизу вверх перед лицом советника и, словно выключив свет, погасил сознание Трумэна.
Трумэну казалось, что он видел сон, когда плавал в забытьи. Пауль Зиберт в длинной навыпуск рубашке, опоясанный бечевкой, гонит прутиком гусей – этот кадр из детства. Пауль повзрослее толкает перед собой тачку, груженную кирпичом. А вот Пауль летит на краснозвездном планере. Вот он что-то пишет в огромной аудитории, заполненной девчатами в красных платочках. Над грифельной доской непонятными, похожими на арабскую вязь буквами – лозунг. Рядом портрет лысого мужчины, так похожего на карикатурного русского Ленина, которого уже давненько изображал «Уилл-Стрит джорнэл». Вот Пауль Зиберт стреляет. Стреляет явно в немецкого офицера, хотя пейзаж вроде средиземноморский, похоже, испанский. Пауль Зиберт плывет на пароходе. Он в Америке, но говорит со своими друзьями не по-немецки.
Что-то важное пыталось подсказать подсознание бессознательному Трумэну. Эх, если бы советник президента США был чуточку полюбознательнее! Округлое лицо, русые волосы, нос уточкой. Слегка приподнятые скулы. Чуть раскосые глаза. Этого парня рисовали художники. Тысячи плакатов на одной шестой территории суши прославляли его. «Даешь Магнитку – дай Кузбасс!», «Комсомолец – на самолет!», «Мы не рабы – рабы не мы!». Он должен был его узнать! А он не узнал, как не знал до сих пор, что в России живут люди, а не только белые медведи, пьющие с комиссарами водку из самовара. Комиссаров он представлял карликами с большой лысой головой и бородкой клинышком а-ля Мефистофель. Комиссары, по его разумению, должны были в перерыве между застольями с медведями спать под одним общим, почему-то заплатанным одеялом, с общими же бабами. Баб он представлял эдакими старухами, похожими на злобных толстых фей из «Страны Оз».
Он рывком вернулся в сознание и тихонько заскулил. Первым делом бросился к телефону:
– Третий канал, пятая, слушаю, – весело щебетнула телефонистка.
– Мне службу безопасности президента, телефон…
– Иди в посольство, Гарри, иди в посольство. Спокойной ночи.
Он медленно положил трубку. Надо взять себя в руки! Подскочил к окну. Медленно отогнул край шторы. Под светом фонаря никого. В темноте, окружающей конус света, не видно ничего. Ну и ладно. Двери!!! Он метнулся в прихожую. Запер на засов двери. Снова к телефону.
– Третий канал, восьмая.
– Дайте мне полицию, срочно!
– Иди в посольство, Гарри, иди в посольство, – сказал другой, более низкий женский голос.
– Я Гарри Трумэн, советник президента…
– Гарри, не зли нас, иди в посольство.
Он бросил трубку. Снова выглянул в окно. Никого. Выходить на улицу не хотелось. Проклятые нацисты! Обложили со всех сторон! Есть от чего их не любить англичанам.
– Третий канал, первая.
– Это я, мне такси.
– Спи, Гарри, такси будет утром, чтобы ехать в посольство. Спокойной ночи, Гарри.
– Ну, я… мне…
– Спи, Гарри, сходишь завтра в посольство, и все кончится. Спокойной ночи, шалун.
Москва. Кремль
– Да, вот еще что… – Шапошников замялся, не зная, как сформулировать свое самое неприятное открытие. – Товарищ Сталин, товарищи. Наступление, как в Румынии, так и в Польше показало врожденную слабость управления войсками.
– Как это? – Сталин замер на полушаге за спинами членов Ставки.
– Прошу понять меня правильно, товарищ Сталин. Управляемость Красной Армии на порядок лучше, чем у противника, не говоря уже о других армиях. Но, пока войска действуют по заранее разработанным планам, все идет блестяще. А как только вносится элемент неожиданности, а это, согласитесь, является неотъемлемой частью войны, корпуса в их сегодняшнем виде не могут проявить оперативность и гибкость. Как Жукову, так и Павлову, и Кирпоносу приходилось в сложные моменты брать на себя руководство войсками, до батальона включительно, минуя корпусное и дивизионное звено управления.
Сталин устало опустился на свой стул. Произнес одно слово:
– Почему?
– Видимо, дело все-таки не в массе войск и вооружения, как мы считали ранее. В соприкосновение с противником входят только передовые части, остальные без толку месят грязь сзади, не помогая передовым громить врага. А когда передовые повыбиты, они занимают их место, и все повторяется вновь. Нет той лавины огня, на которую мы рассчитывали до войны. Плюс к тому наши высшие командиры ещё не научились в должной мере управлять такими сложными организмами.
– А почему это раньше не могли выяснить! Что вы предлагаете?
– Сейчас, как я говорил, у нас будет впереди оперативная пауза. На это время запланировано много мероприятии, такие как введение «Гвардии», новой формы обмундирования, включая погоны. Предлагаю, используя этот случай, вновь ввести бригадную организацию армии. Хотя бы для мехкорпусов…
– Вы представляете себе объем работы! Да еще в воюющей армии! А последствия потери управления в результате этой реорганизации, а я бы сказал, дезорганизации!
Тускло блеснуло пенсне Лаврентия Павловича, в воздухе отчетливо потянуло лагерным дымком…
– Дезорганизации не будет. Объем работы представляем, на то мы и Генштаб. А реорганизацию будем делать по такому плану…
– У вас что, уже и план есть?
– Конечно, обязательно.
– Ну, так доложите его всем присутствующим…
… план был принят единогласно. Воздержавшихся не было. Как и тех, кто остался бы без своего участка работы и без ответственности за результат на этом участке.
– Хорошо, так и будем действовать. Все свободны. – Сталин сделал паузу. – Товарищ Вакуленко, подождите в приемной. Товарищ Жуков, а вас я попрошу задержаться.
Когда все вышли, Сталин обошел стол заседаний, сел напротив неестественно прямо сидящего Жукова, начал набивать трубку, искоса поглядывая на генерала.
– Товарищ Жуков, зачем вы ведете дневник?
Жуков опешил. О его записной книжке, где он фиксировал самые свои сокровенные мысли, не знал никто. Вернее, не должен был знать.
– Товарищ Сталин, это я для истории. Так сказать, подробности фронтового быта.
– Историей у нас пусть занимается историко-архивный институт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93