– Ведь в каждой сделке нужно оценить массу неоднозначных факторов. А потом встает вопрос, согласны ли вы совершить ее по этой цене и хватит ли у вас на это решимости. Но для Майка речь шла даже не о решимости, а, скорее, о соблюдении религиозной заповеди. Если бы он не заключал сделок, он не был бы верен своему богу».
Однако большинство коллег косо посматривали на Милкена и его низкорейтинговые облигации. «Парни с высокорейтинговыми облигациями, – вспоминал управляющий, – воспринимали его как прокаженного. Как, вопрошали они, может Drexel называть себя банкиром первоклассных компаний из „Fortune 500" и при этом держать Милкена, который вразнос торгует дерьмом?»
Хотя формально главные нарекания вызывал товар, кое-кто не скрывал и личной неприязни к разносчику. Два продавца высокорейтинговых облигаций, вспоминал Стэнли Троттмен, громче всех выступавшие против Милкена и его низкосортного товарца, были ярыми антисемитами и требовали отправить Милкена в другой зал. Это не прошло, но Милкена все же изолировали в уединенном углу зала облигаций.
В то время как Милкен подтверждал теорию Хикмана твердой прибылью на своих презренных бумажках, его гонители теряли позиции. Когда один из «высокорейтинговых» продавцов отправился, наконец, к управляющему и заявил, что Милкена нужно уволить, управляющий (как он сам рассказал) ответил: «Интересное дело. Милкен на своем скромном капитале делает деньги, а вы, имея классный товар, только их теряете. Так кого прикажете уволить?». Милкен остался, а его антагонист вскоре действительно ушел.
В начале семидесятых годов Уолл-стрит изобиловала практически мертвыми и умирающими фирмами. Рецессия тех лет пагубно сказалась на рынке ценных бумаг, а витки инфляции нанесли смертельный удар многим мелким небогатым фирмам, торговавшим ценными бумагами. С 1968 по 1975 год более 150 таких фирм были поглощены или разорились. И к 1972 году Drexel Firestone тоже подошла к опасной черте.
Для Burnham and Company финансовый кризис открывал дополнительные возможности. Создал фирму в 1935 году И. У. (Табби) Барнем-второй, сын врача и внук основателя фирмы крепких напитков I.W. Harper Gin. Дед Табби Барнема считал, что его потомство само должно зарабатывать деньги на жизнь, и повзрослевших детей содержать перестал. В 1935 году Табби, замысливший открыть брокерскую фирму, попросил у деда 100 тысяч долларов, и тот сказал, что деньги даст, но только в кредит. Когда он умер, его состояние отошло в пользу природного парка-заповедника Бернхайм Форестс в Кентукки, а в завещании специально оговаривалось, что 100 тысяч долларов, на которые внук открыл брокерский бизнес, подлежат возврату. Все исполнили в точности.
В 1971 году Burnham and Company была небольшим брокерским домом с 24 партнерами, с 40 миллионами долларов капитала и хорошим исследовательским отделом. Она вела вполне пристойный бизнес на международных фондовых арбитражных операциях и обслуживании индивидуальных инвесторов. При всей неприметности фирма неизменно сохраняла прибыльность. Барнем умело использовал свой капитал. В то время Уолл-Стрит придерживалась строгих процедурных правил, призванных увековечить истеблишмент. Ни одно не соблюдалось столь свято, как «рубрикация», то есть порядок, в котором подписчики перечислялись на «памятниках» – объявлениях о предложении ценных бумаг. Выше всех строчка экстра-фирм, потом строчки фирм первого, второго и регионального разрядов. Чем выше строчка, тем больше роль подписчика в размещении бумаг – так что это вопрос не только статуса, но и денег.
В 1971 году элитой экстра-класса считались Dillon, Read and Company; First Boston Corporation; Kuhn, Loeb and Company; Merrill Lynch, Pierce, Fenner and Smith; Morgan Stanley and Company и Salomon Brothers. За ними шли семнадцать фирм первого разряда и двадцать три фирмы второго разряда. Burnham and Company, принадлежавшая ко второму разряду, решила, что единственный для нее способ заявить о себе на инвестиционном поприще – получить привилегию перворазрядности.
Таким статусом обладала Drexel Firestone. Кроме того, она имела почти миллиард долларов в управлении, клиентов для инвестиционных операций, солидную репутацию и 10 миллионов долларов от Firestone.
Барнем нанес визиты Густаву Леви, который выстроил Goldman, Sachs, и Роберту Болдуину, председателю правления Morgan Stanley, состоявшей в отдаленном «родстве» с Drexel Firestone. Оба обещали, что, если Burnham and Company объединится с Drexel, они поддержат новую фирму как перворазрядную. Только в новом названии первой должна стоять Drexel. «Это был классический пример того, – заметил один бывший директор Drexel, – что старая гвардия бьется до последнего вздоха, но первого места не уступит».
«Если бы я назвал фирму Burnham, Drexel, мы так и остались бы во втором разряде, – подтвердил Барнем. – Помню, когда я рассказал об этом матери, она воскликнула: „Как ты можешь? Ведь фирма называется Burnham с 1935 года!". Я ответил: „Мама, мне это нужно. Мы заработаем миллионы"».
На самом деле, конечно, они заработали не миллионы, а миллиарды, и меньше чем за пятнадцать лет незаметная Burnham and Company вознеслась с самых низов Уолл-стрит к зениту богатства и могущества – пока все не оказались на краю гибели. Но в 1973 году Барнем не подозревал, что ценность Drexel Firestone заключается отнюдь не в ее рекламной «первоклассности», а в странном и упорном персонаже, трудившемся в уединенном углу торгового зала. Перестановка имен была для Барнема самым дорогим элементом сделки. Потом он выплатил балансовую стоимость (капитал, внесенный партнерами) – главным образом, субординированными дебентурами.
Вот так Drexel, детище почтенных англо-саксонских протестантов, трепетно относившихся к своему происхождению, не только завела торговца-еврея, толкавшего свои «мусорные» облигации, но и подпала под влияние еврейской фирмы. Хотя Барнем и большинство старших управляющих были евреями, Роберт Линтон (прежде носивший фамилию Лихтенстейн), председатель правления компании в начале восьмидесятых, слегка возражал против такой характеристики Burnham and Company: «Она отнюдь не была еврейской конторой вроде Ira Haupt или Newburger [брокерские фирмы]. Никто из руководства не был человеком по-настоящему религиозным. То есть свечей мы не зажигали. Мои предки приехали в эту страну в 1770 году».
Барнему было любопытно, есть ли хоть один еврей в почтенной Drexel Firestone, и когда он спросил тогдашнего ее президента, Арчибальда Элбрайта, тот ответил, что есть человека три-четыре (из 250): «Все они люди незаурядные, а один просто выдающийся. Но мне кажется, что в Drexel ему уже надоело и он может вернуться преподавать в Уортон. Если вы хотите его удержать, поговорите с ним». Элбрайт, как вспоминает один из советников Барнема, посоветовал предоставить этому молодому человеку больше самостоятельности.
В тот же день Барнем спросил у Милкена, почему он хочет уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Однако большинство коллег косо посматривали на Милкена и его низкорейтинговые облигации. «Парни с высокорейтинговыми облигациями, – вспоминал управляющий, – воспринимали его как прокаженного. Как, вопрошали они, может Drexel называть себя банкиром первоклассных компаний из „Fortune 500" и при этом держать Милкена, который вразнос торгует дерьмом?»
Хотя формально главные нарекания вызывал товар, кое-кто не скрывал и личной неприязни к разносчику. Два продавца высокорейтинговых облигаций, вспоминал Стэнли Троттмен, громче всех выступавшие против Милкена и его низкосортного товарца, были ярыми антисемитами и требовали отправить Милкена в другой зал. Это не прошло, но Милкена все же изолировали в уединенном углу зала облигаций.
В то время как Милкен подтверждал теорию Хикмана твердой прибылью на своих презренных бумажках, его гонители теряли позиции. Когда один из «высокорейтинговых» продавцов отправился, наконец, к управляющему и заявил, что Милкена нужно уволить, управляющий (как он сам рассказал) ответил: «Интересное дело. Милкен на своем скромном капитале делает деньги, а вы, имея классный товар, только их теряете. Так кого прикажете уволить?». Милкен остался, а его антагонист вскоре действительно ушел.
В начале семидесятых годов Уолл-стрит изобиловала практически мертвыми и умирающими фирмами. Рецессия тех лет пагубно сказалась на рынке ценных бумаг, а витки инфляции нанесли смертельный удар многим мелким небогатым фирмам, торговавшим ценными бумагами. С 1968 по 1975 год более 150 таких фирм были поглощены или разорились. И к 1972 году Drexel Firestone тоже подошла к опасной черте.
Для Burnham and Company финансовый кризис открывал дополнительные возможности. Создал фирму в 1935 году И. У. (Табби) Барнем-второй, сын врача и внук основателя фирмы крепких напитков I.W. Harper Gin. Дед Табби Барнема считал, что его потомство само должно зарабатывать деньги на жизнь, и повзрослевших детей содержать перестал. В 1935 году Табби, замысливший открыть брокерскую фирму, попросил у деда 100 тысяч долларов, и тот сказал, что деньги даст, но только в кредит. Когда он умер, его состояние отошло в пользу природного парка-заповедника Бернхайм Форестс в Кентукки, а в завещании специально оговаривалось, что 100 тысяч долларов, на которые внук открыл брокерский бизнес, подлежат возврату. Все исполнили в точности.
В 1971 году Burnham and Company была небольшим брокерским домом с 24 партнерами, с 40 миллионами долларов капитала и хорошим исследовательским отделом. Она вела вполне пристойный бизнес на международных фондовых арбитражных операциях и обслуживании индивидуальных инвесторов. При всей неприметности фирма неизменно сохраняла прибыльность. Барнем умело использовал свой капитал. В то время Уолл-Стрит придерживалась строгих процедурных правил, призванных увековечить истеблишмент. Ни одно не соблюдалось столь свято, как «рубрикация», то есть порядок, в котором подписчики перечислялись на «памятниках» – объявлениях о предложении ценных бумаг. Выше всех строчка экстра-фирм, потом строчки фирм первого, второго и регионального разрядов. Чем выше строчка, тем больше роль подписчика в размещении бумаг – так что это вопрос не только статуса, но и денег.
В 1971 году элитой экстра-класса считались Dillon, Read and Company; First Boston Corporation; Kuhn, Loeb and Company; Merrill Lynch, Pierce, Fenner and Smith; Morgan Stanley and Company и Salomon Brothers. За ними шли семнадцать фирм первого разряда и двадцать три фирмы второго разряда. Burnham and Company, принадлежавшая ко второму разряду, решила, что единственный для нее способ заявить о себе на инвестиционном поприще – получить привилегию перворазрядности.
Таким статусом обладала Drexel Firestone. Кроме того, она имела почти миллиард долларов в управлении, клиентов для инвестиционных операций, солидную репутацию и 10 миллионов долларов от Firestone.
Барнем нанес визиты Густаву Леви, который выстроил Goldman, Sachs, и Роберту Болдуину, председателю правления Morgan Stanley, состоявшей в отдаленном «родстве» с Drexel Firestone. Оба обещали, что, если Burnham and Company объединится с Drexel, они поддержат новую фирму как перворазрядную. Только в новом названии первой должна стоять Drexel. «Это был классический пример того, – заметил один бывший директор Drexel, – что старая гвардия бьется до последнего вздоха, но первого места не уступит».
«Если бы я назвал фирму Burnham, Drexel, мы так и остались бы во втором разряде, – подтвердил Барнем. – Помню, когда я рассказал об этом матери, она воскликнула: „Как ты можешь? Ведь фирма называется Burnham с 1935 года!". Я ответил: „Мама, мне это нужно. Мы заработаем миллионы"».
На самом деле, конечно, они заработали не миллионы, а миллиарды, и меньше чем за пятнадцать лет незаметная Burnham and Company вознеслась с самых низов Уолл-стрит к зениту богатства и могущества – пока все не оказались на краю гибели. Но в 1973 году Барнем не подозревал, что ценность Drexel Firestone заключается отнюдь не в ее рекламной «первоклассности», а в странном и упорном персонаже, трудившемся в уединенном углу торгового зала. Перестановка имен была для Барнема самым дорогим элементом сделки. Потом он выплатил балансовую стоимость (капитал, внесенный партнерами) – главным образом, субординированными дебентурами.
Вот так Drexel, детище почтенных англо-саксонских протестантов, трепетно относившихся к своему происхождению, не только завела торговца-еврея, толкавшего свои «мусорные» облигации, но и подпала под влияние еврейской фирмы. Хотя Барнем и большинство старших управляющих были евреями, Роберт Линтон (прежде носивший фамилию Лихтенстейн), председатель правления компании в начале восьмидесятых, слегка возражал против такой характеристики Burnham and Company: «Она отнюдь не была еврейской конторой вроде Ira Haupt или Newburger [брокерские фирмы]. Никто из руководства не был человеком по-настоящему религиозным. То есть свечей мы не зажигали. Мои предки приехали в эту страну в 1770 году».
Барнему было любопытно, есть ли хоть один еврей в почтенной Drexel Firestone, и когда он спросил тогдашнего ее президента, Арчибальда Элбрайта, тот ответил, что есть человека три-четыре (из 250): «Все они люди незаурядные, а один просто выдающийся. Но мне кажется, что в Drexel ему уже надоело и он может вернуться преподавать в Уортон. Если вы хотите его удержать, поговорите с ним». Элбрайт, как вспоминает один из советников Барнема, посоветовал предоставить этому молодому человеку больше самостоятельности.
В тот же день Барнем спросил у Милкена, почему он хочет уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128