Женщина, которую бросил мужчина, напротив, мгновенно начинает рыдать и сокрушаться: ах, если бы она похудела в бедрах или охотнее соглашалась на оральный секс и вообще была бы чуть ближе к совершенству, он бы ни за что от нее не ушел. Эта реакция свойственна любой женщине. Пусть даже она умница и красавица, а ее возлюбленный - полное ничтожество.
- Нет, что ты. Конечно, мы можем иногда видеться, - поспешила я успокоить Эрика и тут же, вспомнив о присохшем к ранке пластыре, пискнула: - Как друзья.
Эрик просто сидел на стуле, сжимая в руке бокал и опустив голову. Он выглядел… скверно. У меня на душе было так же. Все вышло отвратительно. Начни я первой, и разговора насчет помолвки/переезда удалось бы избежать. Почему я этого не сделала? Почему? Ну почему?
Эрик молчал. Он сник, засопел и на какую-то жуткую долю секунды мне показалось, что он сейчас заплачет. Эрик посмотрел на меня широко раскрытыми, влажными глаза ми щенка, «которого-оставляют-за-городом-потому-что-он-уже-не-тот-славный-мохнатый-клубок». Я чувствовала себя ужасно - как если бы не просто выбросила собаку, а получила извращенное удовольствие, только что обезглавив целый выводок пушистых крольчат.
Молчание стало нестерпимым.
- Мне очень жаль. Я и понятия не имела, что ты хо тел… что ты собирался…. Я не знала, - запинаясь, промямлила я.
- Я заметил, что ты от меня отдалилась. Поначалу я считал, ты просто устаешь на работе. Но ты совсем не хотела меня видеть, и я решил, ты сердишься, что мы не строим никаких планов. Я думал, ты хочешь определенности. А теперь понимаю: дело совсем не в этом, - вздохнул Эрик, бросив на меня еще один печальный, полный укора взгляд. - Я думал, мы любим друг друга.
И тут я дрогнула. Эрик уверен, что я его люблю. Это просто непереносимая тяжесть - мужчина думает, что его любят, а ты говоришь ему - ах нет, извини. Я не хотела быть женщиной, которая одним ударом рушит все, что воплощает собой тепло и уют семейного очага: кружки дымящегося какао зимним днем, субботний вечер, проведенный на мягком диване за просмотром кассет из видеопроката, воскресное утро с блинчиками и кроссвордом, - и та часть меня, которая не желала разбивать сердце Эрика, понемногу одерживала верх над моей второй половиной, которая мечтала от него отделаться. Я больше не могла выносить этот горестный и укоряющий взор. Я была согласна на все, что угодно - может быть, даже на покупку кольца, - лишь бы эта пытка закончилась.
- О Эрик, - простонала я, и вся моя решимость исчезла. Если бы в эту минуту он сказал еще хоть слово о любви или попросил начать все заново, я бы сломалась. А через пять лет, когда бы мы уже поженились, у нас родились дети, а в моих непристойных фантазиях фигурировал бы соседский парнишка-подросток, нанятый подстригать наш газон по выходным, мы бы вспомнили, что корни семейного разлада гнездятся именно в сегодняшнем дне.
К счастью, до этого не дошло. Эрик взял себя в руки. Он глубоко вдохнул, расправил плечи и грудь, вздернул подбородок и сменил роль несчастного влюбленного на образ Глории Гейнор, поющей «Я выживу». Эрик мужественно улыбнулся, встал, не зная, куда девать руки, и с каким-то мрачным достоинством засунул их в карманы брюк от «Брукс бразерс». Задержавшись у столика, он сказал:
- Ну ладно. Прощай. Может, я как-нибудь тебе позвоню?
- Да, разумеется, - согласно кивнула я, тогда как мой внутренний голос завопил: Нет! Скажи, чтобы он не звонил! Пластырь! Скажи ему про пластырь! Даже если сей час очень больно, в итоге рана заживет гораздо, гораздо быстрее!
Эрик ушел, а я осталась в баре и допила вино, после чего почувствовала себя так, будто в желудке переливается серная кислота. Выждав достаточно долго, чтобы Эрику хватило времени поймать такси и мне не пришлось бы столкнуться с бывшим кавалером на улице, я вытащила из сумочки сотовый телефон, позвонила своей лучшей подруге Нине и спросила, можно ли к ней приехать.
- Надо поговорить. Это срочно, - коротко сообщила я.
Перед тем как покинуть «Маккормик и Шмик», я заглянула в дамскую комнату и едва успела подбежать к унитазу, как меня стошнило съеденными лепешками и пюре.
До моего тридцатилетия оставалось ровно пять месяцев.
Глава 2
Через несколько дней после неудачного разрыва с Эри ком я выкрасила волосы в розовый цвет. Разумеется, не специально, а скорее из-за дикого нежелания выкладывать кругленькую сумму, которую мой парикмахер Джино берет за мелирование. Правда, каждый раз, когда я затеваю окраску самостоятельно, мои волосы приобретают безумно красный или розовый оттенок (а однажды они стали черными как сажа) и дело все равно заканчивается походом в салон. Только плачу я уже за исправление цвета. Стоимость этой услуги - а Джино прекрасно знает, на какие жертвы готова пойти дамочка с ядовито-розовыми кудрями, лишь бы вернуть им родной мышиный цвет, - вполне можно сравнить с первым взносом при покупке дома в менее густонаселенных районах страны. Нина всегда просит позвонить ей, прежде чем я надумаю что-нибудь сделать с волосами. Она обещает отговорить меня от этой затеи, а если потребуется, показать старые фотографии, на которых я запечатлена с шевелюрой самых невероятных оттенков. Однако несмотря на печальный опыт, я опять развела краску и принялась наносить ее на волосы, беспечно забыв о предыдущих неудачах с осветлением. Это все равно что пере брать за столом - ты смутно помнишь, будто такое уже бывало и кончилось не очень хорошо. И все же когда ты еще только открываешь бутылочку, идея кажется тебе восхитительной.
На этот раз причиной катастрофы стала моя мать. Не успела я продернуть пряди в отверстия специальной ша почки - полиэтиленового чепчика, чем-то напоминающего о моде пятидесятых, с завязочками и козырьком, - и нанести на волосы осветляющий состав, как зазвонил теле фон. Это и была мать. Черт. Вместо того чтобы дождаться, пока сработает автоответчик, я схватила трубку и тут же нарвалась на Глорию. С тяжелым вздохом я опустилась на закрытую крышку унитаза и собралась с силами, готовясь отразить град материнских обвинений.
- Элли? Это ты? - недоверчиво спросила она, как будто до сих пор не узнавала мой голос или подозревала, что трубку в моей квартире может снять кто-то другой.
- Да, мама, - устало подтвердила я. - Конечно же, это я.
- Мы с папой приглашены на благотворительный вечер. Скучное мероприятие, но судьям полагается там быть. Я выбрала облегающее черное платье. А потом подумала - не надеть ли мне красный шелковый костюм? Что скажешь?
- Понятия не имею. Я не видела тебя ни в том, ни в другом, - проговорила я, глубоко вдохнув и мысленно сосчитав до пяти.
- Хорошо, я опишу, как это выглядит. Черное платье - длинное и подчеркивает формы, а красный костюм - с коротким рукавом, очень строгого покроя, но с соблазнительной мини-юбкой, - сообщила Глория.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
- Нет, что ты. Конечно, мы можем иногда видеться, - поспешила я успокоить Эрика и тут же, вспомнив о присохшем к ранке пластыре, пискнула: - Как друзья.
Эрик просто сидел на стуле, сжимая в руке бокал и опустив голову. Он выглядел… скверно. У меня на душе было так же. Все вышло отвратительно. Начни я первой, и разговора насчет помолвки/переезда удалось бы избежать. Почему я этого не сделала? Почему? Ну почему?
Эрик молчал. Он сник, засопел и на какую-то жуткую долю секунды мне показалось, что он сейчас заплачет. Эрик посмотрел на меня широко раскрытыми, влажными глаза ми щенка, «которого-оставляют-за-городом-потому-что-он-уже-не-тот-славный-мохнатый-клубок». Я чувствовала себя ужасно - как если бы не просто выбросила собаку, а получила извращенное удовольствие, только что обезглавив целый выводок пушистых крольчат.
Молчание стало нестерпимым.
- Мне очень жаль. Я и понятия не имела, что ты хо тел… что ты собирался…. Я не знала, - запинаясь, промямлила я.
- Я заметил, что ты от меня отдалилась. Поначалу я считал, ты просто устаешь на работе. Но ты совсем не хотела меня видеть, и я решил, ты сердишься, что мы не строим никаких планов. Я думал, ты хочешь определенности. А теперь понимаю: дело совсем не в этом, - вздохнул Эрик, бросив на меня еще один печальный, полный укора взгляд. - Я думал, мы любим друг друга.
И тут я дрогнула. Эрик уверен, что я его люблю. Это просто непереносимая тяжесть - мужчина думает, что его любят, а ты говоришь ему - ах нет, извини. Я не хотела быть женщиной, которая одним ударом рушит все, что воплощает собой тепло и уют семейного очага: кружки дымящегося какао зимним днем, субботний вечер, проведенный на мягком диване за просмотром кассет из видеопроката, воскресное утро с блинчиками и кроссвордом, - и та часть меня, которая не желала разбивать сердце Эрика, понемногу одерживала верх над моей второй половиной, которая мечтала от него отделаться. Я больше не могла выносить этот горестный и укоряющий взор. Я была согласна на все, что угодно - может быть, даже на покупку кольца, - лишь бы эта пытка закончилась.
- О Эрик, - простонала я, и вся моя решимость исчезла. Если бы в эту минуту он сказал еще хоть слово о любви или попросил начать все заново, я бы сломалась. А через пять лет, когда бы мы уже поженились, у нас родились дети, а в моих непристойных фантазиях фигурировал бы соседский парнишка-подросток, нанятый подстригать наш газон по выходным, мы бы вспомнили, что корни семейного разлада гнездятся именно в сегодняшнем дне.
К счастью, до этого не дошло. Эрик взял себя в руки. Он глубоко вдохнул, расправил плечи и грудь, вздернул подбородок и сменил роль несчастного влюбленного на образ Глории Гейнор, поющей «Я выживу». Эрик мужественно улыбнулся, встал, не зная, куда девать руки, и с каким-то мрачным достоинством засунул их в карманы брюк от «Брукс бразерс». Задержавшись у столика, он сказал:
- Ну ладно. Прощай. Может, я как-нибудь тебе позвоню?
- Да, разумеется, - согласно кивнула я, тогда как мой внутренний голос завопил: Нет! Скажи, чтобы он не звонил! Пластырь! Скажи ему про пластырь! Даже если сей час очень больно, в итоге рана заживет гораздо, гораздо быстрее!
Эрик ушел, а я осталась в баре и допила вино, после чего почувствовала себя так, будто в желудке переливается серная кислота. Выждав достаточно долго, чтобы Эрику хватило времени поймать такси и мне не пришлось бы столкнуться с бывшим кавалером на улице, я вытащила из сумочки сотовый телефон, позвонила своей лучшей подруге Нине и спросила, можно ли к ней приехать.
- Надо поговорить. Это срочно, - коротко сообщила я.
Перед тем как покинуть «Маккормик и Шмик», я заглянула в дамскую комнату и едва успела подбежать к унитазу, как меня стошнило съеденными лепешками и пюре.
До моего тридцатилетия оставалось ровно пять месяцев.
Глава 2
Через несколько дней после неудачного разрыва с Эри ком я выкрасила волосы в розовый цвет. Разумеется, не специально, а скорее из-за дикого нежелания выкладывать кругленькую сумму, которую мой парикмахер Джино берет за мелирование. Правда, каждый раз, когда я затеваю окраску самостоятельно, мои волосы приобретают безумно красный или розовый оттенок (а однажды они стали черными как сажа) и дело все равно заканчивается походом в салон. Только плачу я уже за исправление цвета. Стоимость этой услуги - а Джино прекрасно знает, на какие жертвы готова пойти дамочка с ядовито-розовыми кудрями, лишь бы вернуть им родной мышиный цвет, - вполне можно сравнить с первым взносом при покупке дома в менее густонаселенных районах страны. Нина всегда просит позвонить ей, прежде чем я надумаю что-нибудь сделать с волосами. Она обещает отговорить меня от этой затеи, а если потребуется, показать старые фотографии, на которых я запечатлена с шевелюрой самых невероятных оттенков. Однако несмотря на печальный опыт, я опять развела краску и принялась наносить ее на волосы, беспечно забыв о предыдущих неудачах с осветлением. Это все равно что пере брать за столом - ты смутно помнишь, будто такое уже бывало и кончилось не очень хорошо. И все же когда ты еще только открываешь бутылочку, идея кажется тебе восхитительной.
На этот раз причиной катастрофы стала моя мать. Не успела я продернуть пряди в отверстия специальной ша почки - полиэтиленового чепчика, чем-то напоминающего о моде пятидесятых, с завязочками и козырьком, - и нанести на волосы осветляющий состав, как зазвонил теле фон. Это и была мать. Черт. Вместо того чтобы дождаться, пока сработает автоответчик, я схватила трубку и тут же нарвалась на Глорию. С тяжелым вздохом я опустилась на закрытую крышку унитаза и собралась с силами, готовясь отразить град материнских обвинений.
- Элли? Это ты? - недоверчиво спросила она, как будто до сих пор не узнавала мой голос или подозревала, что трубку в моей квартире может снять кто-то другой.
- Да, мама, - устало подтвердила я. - Конечно же, это я.
- Мы с папой приглашены на благотворительный вечер. Скучное мероприятие, но судьям полагается там быть. Я выбрала облегающее черное платье. А потом подумала - не надеть ли мне красный шелковый костюм? Что скажешь?
- Понятия не имею. Я не видела тебя ни в том, ни в другом, - проговорила я, глубоко вдохнув и мысленно сосчитав до пяти.
- Хорошо, я опишу, как это выглядит. Черное платье - длинное и подчеркивает формы, а красный костюм - с коротким рукавом, очень строгого покроя, но с соблазнительной мини-юбкой, - сообщила Глория.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82