Она заколебалась, и он прошептал ободряюще:
— Прикоснись… Эрин… прикоснись…
Она уступила его просьбе, почувствовав горячий бешеный пульс. И когда он застонал, она начала ласкать его кончиками пальцев. Он отыскал ее губы, его руки гладили ее тело. Он зашептал прямо ей в рот:
— О жена… моя милая, милая жена, продолжай.
Она засмеялась, но потом затихла. Он ласкал ее, пока она не закричала, прогибаясь под ним, прося пощады.
Шторм, бушевавший снаружи, был ничто по сравнению с бурей, разразившийся внутри Эрин. Она ощущала землю, она чувствовала его прикосновения каждой клеточкой своего тела, и она парила в облаках. Темную ночь сменял яркий свет. Она содрогалась от желания, ее живот был напряжен, и это напряжение становилось и мучительным, и сладким одновременно. Она хотела, чтобы оно продолжалось вечно, иначе она сойдет с ума.
Она не могла остановиться и гладила мужа, вкушая соль его тела губами и языком. Что-то оборвалось внутри ее, и она преодолела скованность. Ощущение было потрясающим, и наслаждение переливалось через край. Она забыла обо всем, она любила его, как требовало ее желание, она любила каждое его движение.
Эрин взглянула в его глаза, эти синие огни, и зарыдала. Он лег на нее. Они оба вскрикнули, когда он вошел в нее, наполняя ее новой жизнью, которой она жаждала. И она, в свою очередь, приняла его, испытывая благоговейный трепет. Как она могла когда-то сомневаться, что любит его? Она теперь не сможет жить без него, ей было невыносимо думать, что когда-нибудь она его лишится.
Он увлек ее в сверкающую солнечную долину, где его стремительные толчки, его ритм подняли ее к небесам, горящую, парящую, летящую, напрягшуюся, жаждущую… и она разбилась в момент экстаза, такого мгновенного и впечатляющего, что задрожала в судорогах. Она выкрикивала его имя, потом шептала, даже когда он откликался, пока он не потопил оба звука в нежнейшем поцелуе.
Она томно улыбнулась, чувствуя, будто само солнце оставило частичку своего тепла в ее теле. Но это было не солнце, это было его семя, и она не хотела двигаться, чтобы не расплескать его.
Олаф держал ее против себя и ждал, пока ветер не остудит скользкий, блестящий жар их тел. Откинув назад ее мокрые волосы, он думал с волнением, как все это случилось. Он был глупцом, когда недооценивал ее. С того дня у ручья, когда только благодаря случаю он победил ее, до ночи, когда он понял, что ему вручили страстную красавицу, он был глупцом. Ее нельзя было усмирить, но она и не могла лгать самой себе. Она стала его собственностью. Сначала он обольстил ее, но потом она пришла к нему сама.
И то, что раньше ему было безразлично, теперь его преследовало. Он не мог поверить в любовь, но он был потрясен теми страстными чувствами, которые зародил в ней. Он будет защищать ее до последнего вздоха, но все же он оставался собственником и боялся, что убьет ее, если только она подумает о другом мужчине.
Олаф закрыл глаза, чувствуя себя очень удобно на старых вытертых мехах и камнях, потому что ее мягкое тело было рядом и касалось его. Он перемещал руку, пока не натолкнулся на ее грудь, и монотонный стук дождя убаюкал его.
Пока Волк спал, на окраине Улстера горела деревня. Фриггид Кривоногий не смотрел на огонь. Он смотрел на юг и улыбался. Волк взял Дублин; у него дочь Аэда Финнлайта, самая красивая девушка острова. Но Волк заключил договор, поэтому он придет. И он умрет. Вот его судьба…
Ниалл из Улстера поднял своих людей, чтобы приготовиться к битве.
Новобрачный Сигурд думал раздраженно — что же случилось с Повелителем Волков, пока он готовил воинов Дублина, чтобы отправиться в бой?
А в мшистом лесу около Карлингфордского озера Мергвин стоял под дождем, как лунатик, с мокрой бородой и в одеждах, развевающихся вокруг него. Он поднял руку к серому небу и шептал слова древнего заклинания. Он взывал к небесам, он взывал к земле. На маленьком каменном алтаре он перерезал горло молодой оленихе, глядя в ее карие тускнеющие глаза, принося в жертву жизнь, принося в жертву кровь.
Мергвин не думал ни о прошлом, ни о настоящем. Он напрягал свой разум, пытаясь понять зло, которое грядет. Но он не видел его и не знал, когда оно ударит. Он знал только, что оно зародилось этой ночью и будет взращено днем.
Он взывал к земле и небу и просил помощи. Он просил деревья и всю растительность быть свидетелями. Он принес кровавую жертву, отдавая травы ветру и олениху земле. Он молился силам, которые парили над миром.
Он молился за Эрин.
Олаф облокотился и смотрел на нее, водя пальцем по ее груди и гладкому животу.
— Богам суждено умереть, понимаешь. С самого начала.
Она рассказала ему, что Риг развлекал ее рассказом о происхождении богов и сказал, что придет конец, но какой, не объяснил.
— Сурт поведет силы из Муспелла, как и было задумано. На поле Вигрид состоится великая битва, о начале которой известят тремя жуткими зимами. Огромное землетрясение потрясет горы, солнце съест один волк, а луну другой. Фенрир, самый свирепый из огнедышащих волков, проглотит Одина, Видарр поразит Фенрира. Тюр, который всегда боролся со змеей Мидгарда, наконец убьет ее, но отойдет на девять шагов и сам умрет от яда. Сурт убьет Фрея. — Он замолчал и улыбнулся. — Фрей — бог плодородия.
— Я знаю, — засмеялась она, — Риг сказал мне.
— Так или иначе, потом Сурт предаст целый мир огню.
— И земля, и все живое погибнет? — спросила Эрин, нахмурившись. В глубине ее сознания мелькнула мысль, что Риг нарочно недорассказал историю, чтобы она услышала ее от кого-нибудь еще.
— И да, и нет, — сказал Олаф, улыбаясь снова, лениво посматривая на ее диафрагму, где блуждали его пальцы. — Огонь разрушит все, но потом мир станет зеленым и свежим снова. Солнце оставит дочь, чтобы светить и согревать мир, а сыны Одина и Тюра останутся в месте, называемом Идаволл, и они снова населят землю. А Балдр, наиболее почитаемый из богов, убитый своим братом Ходом, оставит мир мертвых и придет в Идаволл — вместе с братом, который убил его. И они будут долго жить в вечном мире.
Олаф заметил, что она улыбнулась таинственно и сладко.
— Чего ты улыбаешься? — прошептал он, следя за ее губами.
— О… ничего, мой лорд, — ответила она. Это было то, что, по мнению Рига, должна была узнать она сама, то, что противоборствующие силы будут разрушены, но на развалинах кто-то может найти мир и покой. Она никогда не могла вообразить, что возможен мир между викингами и ирландцами. Мергвин давно предупреждал, что это не произойдет ни в течение ее жизни, ни при жизни ее детей, но она сможет найти свой собственный мир. И такие моменты, как этот, поддержат ее, если случится беда. Яркий луч полуденного солнца пробрался в пещеру, и Эрин посмотрела наружу.
— Дождь кончился, — сказала она тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Прикоснись… Эрин… прикоснись…
Она уступила его просьбе, почувствовав горячий бешеный пульс. И когда он застонал, она начала ласкать его кончиками пальцев. Он отыскал ее губы, его руки гладили ее тело. Он зашептал прямо ей в рот:
— О жена… моя милая, милая жена, продолжай.
Она засмеялась, но потом затихла. Он ласкал ее, пока она не закричала, прогибаясь под ним, прося пощады.
Шторм, бушевавший снаружи, был ничто по сравнению с бурей, разразившийся внутри Эрин. Она ощущала землю, она чувствовала его прикосновения каждой клеточкой своего тела, и она парила в облаках. Темную ночь сменял яркий свет. Она содрогалась от желания, ее живот был напряжен, и это напряжение становилось и мучительным, и сладким одновременно. Она хотела, чтобы оно продолжалось вечно, иначе она сойдет с ума.
Она не могла остановиться и гладила мужа, вкушая соль его тела губами и языком. Что-то оборвалось внутри ее, и она преодолела скованность. Ощущение было потрясающим, и наслаждение переливалось через край. Она забыла обо всем, она любила его, как требовало ее желание, она любила каждое его движение.
Эрин взглянула в его глаза, эти синие огни, и зарыдала. Он лег на нее. Они оба вскрикнули, когда он вошел в нее, наполняя ее новой жизнью, которой она жаждала. И она, в свою очередь, приняла его, испытывая благоговейный трепет. Как она могла когда-то сомневаться, что любит его? Она теперь не сможет жить без него, ей было невыносимо думать, что когда-нибудь она его лишится.
Он увлек ее в сверкающую солнечную долину, где его стремительные толчки, его ритм подняли ее к небесам, горящую, парящую, летящую, напрягшуюся, жаждущую… и она разбилась в момент экстаза, такого мгновенного и впечатляющего, что задрожала в судорогах. Она выкрикивала его имя, потом шептала, даже когда он откликался, пока он не потопил оба звука в нежнейшем поцелуе.
Она томно улыбнулась, чувствуя, будто само солнце оставило частичку своего тепла в ее теле. Но это было не солнце, это было его семя, и она не хотела двигаться, чтобы не расплескать его.
Олаф держал ее против себя и ждал, пока ветер не остудит скользкий, блестящий жар их тел. Откинув назад ее мокрые волосы, он думал с волнением, как все это случилось. Он был глупцом, когда недооценивал ее. С того дня у ручья, когда только благодаря случаю он победил ее, до ночи, когда он понял, что ему вручили страстную красавицу, он был глупцом. Ее нельзя было усмирить, но она и не могла лгать самой себе. Она стала его собственностью. Сначала он обольстил ее, но потом она пришла к нему сама.
И то, что раньше ему было безразлично, теперь его преследовало. Он не мог поверить в любовь, но он был потрясен теми страстными чувствами, которые зародил в ней. Он будет защищать ее до последнего вздоха, но все же он оставался собственником и боялся, что убьет ее, если только она подумает о другом мужчине.
Олаф закрыл глаза, чувствуя себя очень удобно на старых вытертых мехах и камнях, потому что ее мягкое тело было рядом и касалось его. Он перемещал руку, пока не натолкнулся на ее грудь, и монотонный стук дождя убаюкал его.
Пока Волк спал, на окраине Улстера горела деревня. Фриггид Кривоногий не смотрел на огонь. Он смотрел на юг и улыбался. Волк взял Дублин; у него дочь Аэда Финнлайта, самая красивая девушка острова. Но Волк заключил договор, поэтому он придет. И он умрет. Вот его судьба…
Ниалл из Улстера поднял своих людей, чтобы приготовиться к битве.
Новобрачный Сигурд думал раздраженно — что же случилось с Повелителем Волков, пока он готовил воинов Дублина, чтобы отправиться в бой?
А в мшистом лесу около Карлингфордского озера Мергвин стоял под дождем, как лунатик, с мокрой бородой и в одеждах, развевающихся вокруг него. Он поднял руку к серому небу и шептал слова древнего заклинания. Он взывал к небесам, он взывал к земле. На маленьком каменном алтаре он перерезал горло молодой оленихе, глядя в ее карие тускнеющие глаза, принося в жертву жизнь, принося в жертву кровь.
Мергвин не думал ни о прошлом, ни о настоящем. Он напрягал свой разум, пытаясь понять зло, которое грядет. Но он не видел его и не знал, когда оно ударит. Он знал только, что оно зародилось этой ночью и будет взращено днем.
Он взывал к земле и небу и просил помощи. Он просил деревья и всю растительность быть свидетелями. Он принес кровавую жертву, отдавая травы ветру и олениху земле. Он молился силам, которые парили над миром.
Он молился за Эрин.
Олаф облокотился и смотрел на нее, водя пальцем по ее груди и гладкому животу.
— Богам суждено умереть, понимаешь. С самого начала.
Она рассказала ему, что Риг развлекал ее рассказом о происхождении богов и сказал, что придет конец, но какой, не объяснил.
— Сурт поведет силы из Муспелла, как и было задумано. На поле Вигрид состоится великая битва, о начале которой известят тремя жуткими зимами. Огромное землетрясение потрясет горы, солнце съест один волк, а луну другой. Фенрир, самый свирепый из огнедышащих волков, проглотит Одина, Видарр поразит Фенрира. Тюр, который всегда боролся со змеей Мидгарда, наконец убьет ее, но отойдет на девять шагов и сам умрет от яда. Сурт убьет Фрея. — Он замолчал и улыбнулся. — Фрей — бог плодородия.
— Я знаю, — засмеялась она, — Риг сказал мне.
— Так или иначе, потом Сурт предаст целый мир огню.
— И земля, и все живое погибнет? — спросила Эрин, нахмурившись. В глубине ее сознания мелькнула мысль, что Риг нарочно недорассказал историю, чтобы она услышала ее от кого-нибудь еще.
— И да, и нет, — сказал Олаф, улыбаясь снова, лениво посматривая на ее диафрагму, где блуждали его пальцы. — Огонь разрушит все, но потом мир станет зеленым и свежим снова. Солнце оставит дочь, чтобы светить и согревать мир, а сыны Одина и Тюра останутся в месте, называемом Идаволл, и они снова населят землю. А Балдр, наиболее почитаемый из богов, убитый своим братом Ходом, оставит мир мертвых и придет в Идаволл — вместе с братом, который убил его. И они будут долго жить в вечном мире.
Олаф заметил, что она улыбнулась таинственно и сладко.
— Чего ты улыбаешься? — прошептал он, следя за ее губами.
— О… ничего, мой лорд, — ответила она. Это было то, что, по мнению Рига, должна была узнать она сама, то, что противоборствующие силы будут разрушены, но на развалинах кто-то может найти мир и покой. Она никогда не могла вообразить, что возможен мир между викингами и ирландцами. Мергвин давно предупреждал, что это не произойдет ни в течение ее жизни, ни при жизни ее детей, но она сможет найти свой собственный мир. И такие моменты, как этот, поддержат ее, если случится беда. Яркий луч полуденного солнца пробрался в пещеру, и Эрин посмотрела наружу.
— Дождь кончился, — сказала она тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94