Я действительно ничего не знаю. Сожалею, Эрин.
«Более чем когда бы то ни было, сестричка, — грустно продолжал он про себя. — Если бы только опять мы стали детьми и тебе наказали присматривать за гусями…»
Они были в дороге несколько дней, отдыхая у гостеприимных жителей ирландских деревушек, признававших законы гостеприимства Брегона. Эрин всегда предоставляли лучшую комнату на постоялом дворе или в доме деревенского старейшины. Их хорошо принимали и угощали даже в самых бедных селениях.
Когда они приблизились к ирландскому лагерю около Дублина, Эрин почувствовала, что дрожь, которая ее охватывала порою уже несколько дней, возрастает, и что она не в силах с ней справиться. Она пыталась успокоиться, уверяя себя, что отец очень любит ее, и если он узнал о ее тайной жизни, то строго ее не накажет. Но она боялась неизвестности: то, что она сделала, не было ужасно, а наоборот, было справедливо, и это она объяснит отцу, слезно умоляя его понять ее и простить. Он может пригрозить отправкой в женский монастырь или омерзительным замужеством, но он никогда не приведет в исполнение такие угрозы. В конце концов, это Золотая Амазонка помогла защитить Тару, когда войска отца сражались с норвежцами.
Она побледнела при мысли, что Аэд, должно быть, очень разъярен, если вызвал ее в такое трудное для себя время. Она испытывала не поддающийся контролю страх; Ниалл говорил что-то о перемирии, заключенном перед теми самыми стенами, где засел Норвежский пес. Она пугалась уже всех своих мыслей. Вскоре они достигли вершины холма, за которым показался город. Ирландские палатки на поле перед стенами, казалось, расположились навечно. Но одно потрясло ее. Дублин был громадным, гораздо больше, чем бесконечное поле палаток. С высоты Эрин могла видеть прочные постройки за стенами, сочетавшие прекрасно обработанное дерево и камень.
— Отец хочет видеть тебя немедленно, — сказал Ниалл, подталкивая лошадь вперед. Кобыла Эрин последовала за всадником. Они прошли палатки знати и их слуг, Эрин поклонилась в ответ мужчинам, которые смотрели на нее уважительно, приветствуя громкими криками Ниалла из Мютера и дочь Аэда. Эрин пыталась улыбнуться, но вдруг ей захотелось повернуть лошадь, пробраться сквозь сопровождающих ее воинов и найти свою сестру Беде, признаться ей во всем и умолять, чтобы та попросила Бога взять их обеих.
Палатка ее отца была разбита в стороне от других. Она поняла, когда они подъехали, что, кроме Ниалла, рядом никого нет. Он подвел свою лошадь к коновязи и спешился, затем помог Эрин.
Их взгляды встретились, и жалость, которую она прочитала в его глазах, снова насторожила ее. «Отец все узнал, он должен знать, что же еще?» — думала она. Она нарушила его наказ…
Потом ей пришло в голову, что они находятся слишком близко от ее злейшего врага. «Меня предали, — подумала она. — Армия моего отца стоит в боевой готовности у ног Волка, и они не делают ничего, чтобы выгнать его и его войска из страны».
Она закрыла глаза и моментально ей вспомнился день у ручья. Если бы она тогда перерезала ему глотку… Новая волна страха накатила на нее, когда она подумала, увидит ли Волка снова. Вспомнит ли он ее? Возможно. Она забросала его оскорблениями и угрозами, когда он страдал от раны, и его ненависть усилилась, когда она бежала от него.
Эрин с трудом сглотнула и поправила свой красивый плащ. Нет, она не должна увидеть Волка. Даже если установлено перемирие, Аэд не воспользуется гостеприимством этого зверя. И как бы он ни был сердит, он не позволит ей прислуживать варварам.
— Входи, — мягко сказал Ниалл.
— А ты не пойдешь со мной, Ниалл? — резко спросила она.
— Отец хочет видеть тебя одну.
С этими словами Ниалл снова вскочил на лошадь. Эрин тяжело дышала, отчаянно думая, как ей поступить. Должна ли она быть смиренной, или ей надо показать, что она рассержена из-за того, что отец вызвал ее из дома, оторвав от матери, чтобы она предстала перед укреплениями викингов?
Она отогнула полог и вошла внутрь палатки, потом остановилась. В первый момент отец показался ей таким же, каким его видели остальные. Он сидел на стуле за импровизированным столом и рассматривал пергамент. Его темно-фиолетовый плащ висел на стуле. Лицо становилось свирепым, когда он бросал взгляд на пергамент. Руки, лежавшие на коленях, были большие и сильные, и она отметила, что никогда прежде черты ее отца не были такими суровыми.
— Эрин, — сказал он спокойно. «Он никогда на меня так не смотрел», — подумалось ей, и она почувствовала, как замерло сердце. Что-то случилось, случилось что-то ужасное. Аэд был ее отцом. Он не посмотрит на то, какую пользу принесла Золотая Амазонка, главное, что она не повиновалась ему и закону, Каину Адамнана.
Если бы она не дрожала, если бы они были в Таре, а не около викингов, она бы бросилась к нему, крепко обняла, расцеловала и попыталась бы как-то оправдаться. Нет, пожалуй, и в Таре ее бы ничего не спасло, слишком большое напряжение угадывалось во взгляде отца. Она опустила ресницы. Ее сердце билось часто и громко. Эрин смиренно поклонилась, почтительно опустив голову.
— Я приношу глубочайшие извинения, мой отец.
— За что? — Его глаза, такие холодные, сверкнули от удивления.
«Он ничего не знает», — подумала Эрин, чувствуя, что чуть не теряет сознание. Не остается ни одного объяснения ее поспешного вызова. Она стояла с опущенными ресницами.
— За все, чем я обидела тебя, — сказала она скромно. Он удобнее устроился на стуле и отвел взгляд, рассеянно глядя на пергамент.
— Ты ничем не обидела меня, — сказал Аэд тихо. — Я вызвал тебя, потому что заключил соглашение о твоем замужестве.
Эрин нахмурилась. Если она ни в чем не виновата, она имеет право возмутиться.
— Но отец…
— Никаких «но», дорогая, — неожиданно прогремел Аэд. — Я был долгое время великодушен и снисходителен к тебе, дочь;
Она могла бы поспорить с ним, если, конечно, его избранник не придется ей по душе. Феннен? Конечно! У нее в голове зашумело, пока она стояла перед Аэдом, и она почти улыбнулась, когда вспомнила о своих раздумьях на холме. Возможно, наконец, наступит мир, время, когда можно поразмышлять над чувствами, которые она испытывала к Феннену. «Да, — решила она, — я выйду замуж, но только за Феннена». Вдруг мороз пробежал по ее коже. Аэд имеет в виду другого человека. Иначе зачем бы ему понадобилось вызывать ее на поле сражения — неужели, чтобы обвенчать с мужчиной, которого она давно знала? Она подняла глаза и смело глянула на Аэда.
— Я знаю свой долг принцессы, отец, и, если ты настаиваешь, я выйду замуж. Но я должна тебе сказать, отец, что выйду за того, кого сама выберу. Если ты решил, что я должна обвенчаться с Фенненом…
Аэд взмахнул раздраженно рукой и перебил ее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
«Более чем когда бы то ни было, сестричка, — грустно продолжал он про себя. — Если бы только опять мы стали детьми и тебе наказали присматривать за гусями…»
Они были в дороге несколько дней, отдыхая у гостеприимных жителей ирландских деревушек, признававших законы гостеприимства Брегона. Эрин всегда предоставляли лучшую комнату на постоялом дворе или в доме деревенского старейшины. Их хорошо принимали и угощали даже в самых бедных селениях.
Когда они приблизились к ирландскому лагерю около Дублина, Эрин почувствовала, что дрожь, которая ее охватывала порою уже несколько дней, возрастает, и что она не в силах с ней справиться. Она пыталась успокоиться, уверяя себя, что отец очень любит ее, и если он узнал о ее тайной жизни, то строго ее не накажет. Но она боялась неизвестности: то, что она сделала, не было ужасно, а наоборот, было справедливо, и это она объяснит отцу, слезно умоляя его понять ее и простить. Он может пригрозить отправкой в женский монастырь или омерзительным замужеством, но он никогда не приведет в исполнение такие угрозы. В конце концов, это Золотая Амазонка помогла защитить Тару, когда войска отца сражались с норвежцами.
Она побледнела при мысли, что Аэд, должно быть, очень разъярен, если вызвал ее в такое трудное для себя время. Она испытывала не поддающийся контролю страх; Ниалл говорил что-то о перемирии, заключенном перед теми самыми стенами, где засел Норвежский пес. Она пугалась уже всех своих мыслей. Вскоре они достигли вершины холма, за которым показался город. Ирландские палатки на поле перед стенами, казалось, расположились навечно. Но одно потрясло ее. Дублин был громадным, гораздо больше, чем бесконечное поле палаток. С высоты Эрин могла видеть прочные постройки за стенами, сочетавшие прекрасно обработанное дерево и камень.
— Отец хочет видеть тебя немедленно, — сказал Ниалл, подталкивая лошадь вперед. Кобыла Эрин последовала за всадником. Они прошли палатки знати и их слуг, Эрин поклонилась в ответ мужчинам, которые смотрели на нее уважительно, приветствуя громкими криками Ниалла из Мютера и дочь Аэда. Эрин пыталась улыбнуться, но вдруг ей захотелось повернуть лошадь, пробраться сквозь сопровождающих ее воинов и найти свою сестру Беде, признаться ей во всем и умолять, чтобы та попросила Бога взять их обеих.
Палатка ее отца была разбита в стороне от других. Она поняла, когда они подъехали, что, кроме Ниалла, рядом никого нет. Он подвел свою лошадь к коновязи и спешился, затем помог Эрин.
Их взгляды встретились, и жалость, которую она прочитала в его глазах, снова насторожила ее. «Отец все узнал, он должен знать, что же еще?» — думала она. Она нарушила его наказ…
Потом ей пришло в голову, что они находятся слишком близко от ее злейшего врага. «Меня предали, — подумала она. — Армия моего отца стоит в боевой готовности у ног Волка, и они не делают ничего, чтобы выгнать его и его войска из страны».
Она закрыла глаза и моментально ей вспомнился день у ручья. Если бы она тогда перерезала ему глотку… Новая волна страха накатила на нее, когда она подумала, увидит ли Волка снова. Вспомнит ли он ее? Возможно. Она забросала его оскорблениями и угрозами, когда он страдал от раны, и его ненависть усилилась, когда она бежала от него.
Эрин с трудом сглотнула и поправила свой красивый плащ. Нет, она не должна увидеть Волка. Даже если установлено перемирие, Аэд не воспользуется гостеприимством этого зверя. И как бы он ни был сердит, он не позволит ей прислуживать варварам.
— Входи, — мягко сказал Ниалл.
— А ты не пойдешь со мной, Ниалл? — резко спросила она.
— Отец хочет видеть тебя одну.
С этими словами Ниалл снова вскочил на лошадь. Эрин тяжело дышала, отчаянно думая, как ей поступить. Должна ли она быть смиренной, или ей надо показать, что она рассержена из-за того, что отец вызвал ее из дома, оторвав от матери, чтобы она предстала перед укреплениями викингов?
Она отогнула полог и вошла внутрь палатки, потом остановилась. В первый момент отец показался ей таким же, каким его видели остальные. Он сидел на стуле за импровизированным столом и рассматривал пергамент. Его темно-фиолетовый плащ висел на стуле. Лицо становилось свирепым, когда он бросал взгляд на пергамент. Руки, лежавшие на коленях, были большие и сильные, и она отметила, что никогда прежде черты ее отца не были такими суровыми.
— Эрин, — сказал он спокойно. «Он никогда на меня так не смотрел», — подумалось ей, и она почувствовала, как замерло сердце. Что-то случилось, случилось что-то ужасное. Аэд был ее отцом. Он не посмотрит на то, какую пользу принесла Золотая Амазонка, главное, что она не повиновалась ему и закону, Каину Адамнана.
Если бы она не дрожала, если бы они были в Таре, а не около викингов, она бы бросилась к нему, крепко обняла, расцеловала и попыталась бы как-то оправдаться. Нет, пожалуй, и в Таре ее бы ничего не спасло, слишком большое напряжение угадывалось во взгляде отца. Она опустила ресницы. Ее сердце билось часто и громко. Эрин смиренно поклонилась, почтительно опустив голову.
— Я приношу глубочайшие извинения, мой отец.
— За что? — Его глаза, такие холодные, сверкнули от удивления.
«Он ничего не знает», — подумала Эрин, чувствуя, что чуть не теряет сознание. Не остается ни одного объяснения ее поспешного вызова. Она стояла с опущенными ресницами.
— За все, чем я обидела тебя, — сказала она скромно. Он удобнее устроился на стуле и отвел взгляд, рассеянно глядя на пергамент.
— Ты ничем не обидела меня, — сказал Аэд тихо. — Я вызвал тебя, потому что заключил соглашение о твоем замужестве.
Эрин нахмурилась. Если она ни в чем не виновата, она имеет право возмутиться.
— Но отец…
— Никаких «но», дорогая, — неожиданно прогремел Аэд. — Я был долгое время великодушен и снисходителен к тебе, дочь;
Она могла бы поспорить с ним, если, конечно, его избранник не придется ей по душе. Феннен? Конечно! У нее в голове зашумело, пока она стояла перед Аэдом, и она почти улыбнулась, когда вспомнила о своих раздумьях на холме. Возможно, наконец, наступит мир, время, когда можно поразмышлять над чувствами, которые она испытывала к Феннену. «Да, — решила она, — я выйду замуж, но только за Феннена». Вдруг мороз пробежал по ее коже. Аэд имеет в виду другого человека. Иначе зачем бы ему понадобилось вызывать ее на поле сражения — неужели, чтобы обвенчать с мужчиной, которого она давно знала? Она подняла глаза и смело глянула на Аэда.
— Я знаю свой долг принцессы, отец, и, если ты настаиваешь, я выйду замуж. Но я должна тебе сказать, отец, что выйду за того, кого сама выберу. Если ты решил, что я должна обвенчаться с Фенненом…
Аэд взмахнул раздраженно рукой и перебил ее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94