Взяв банку в руку, я поднес ее к свету. В чуть желтоватой, похожей на уксус жидкости плавали какие-то белые ошметки и обрывки капустных листьев. Тогда я отвинтил крышку и осторожно понюхал.
Пахло сырой рыбой. Точно – рыбой. Никакой ошибки быть не могло. В банке совсем недавно лежал небольшой кусочек рыбы.
… Рыбы со странным названием «шао-цзу».
Будь я немного другим человеком, я мог бы воспользоваться беспомощностью Элисон, чтобы отомстить. Она все еще лежала на кровати без чувств – только дрожь пробегала по ее лицу – и была совершенно беззащитна. Я мог сделать с ней все, что угодно, – убить, изнасиловать, обрить наголо, ограбить. Не стану притворяться, будто я на нее не сердился. Я был в ярости. Элисон симулировала страсть, чтобы заманить меня в свои сети, и сделала это совершенно обдуманно. Ей нужна была сиделка, которая «заботилась» бы о ней, пока сама она путешествует в стране наркотических грез. Интересно, поступала ли Элисон подобным образом с другими мужчинами? И зачем? Неужели только затем, чтобы получить не одно, а два удовольствия сразу? Должно быть, подумал я, китайская рыбка действительно очень хороша, если ради нее Элисон готова была так рисковать.
Боясь, что ее начнет рвать, я перевернул Элисон на бок. Простыня под ней оказалась чуть-чуть мокрой, и я понял, что она описалась. Это было и странно, и грустно, и трогательно одновременно, и гнев мой куда-то пропал. Вместо коварной наркоманки и соблазнительницы передо мной снова была красивая и очень одинокая женщина, которая тратит свои жизненные силы и энергию впустую.
Накрыв Элисон одеялом, я потрогал ее ступни, чтобы убедиться, что они теплые, но она не проснулась. На протяжении почти целого часа я каждые пять минут проверял ее пульс и прислушивался к звуку дыхания. Пульс Элисон был ровным, дыхание – тоже. Сколько рыбы она съела, гадал я. Пожалуй, достаточно, чтобы получить желаемый эффект (а ее «паралитическая эйфория» была значительно глубже и продолжительнее, чем то, что испытали трое мужчин в Кубинском зале), и вместе с тем не слишком много, чтобы не подвергнуть себя опасности. Несомненно, подобрать верную дозу было нелегко. Искусство – сказала об этом сама Элисон. Это – искусство.
Час спустя я посадил Элисон в подушках и заставил выпить немного воды. В ответ она что-то невнятно пробормотала, потом, придя в себя, тихо поблагодарила меня, сказала, что с ней все нормально и чтобы я на нее не сердился. После этого она снова отключилась, на этот раз – крепко обняв меня, словно я что-то для нее значил.
Я проснулся в начале седьмого утра и резко сел. Сначала я никак не мог сообразить, где нахожусь. Потом я увидел рядом Элисон, которая спала, обняв обеими руками шелковую подушку. Дышала она ровно и глубоко. Элисон была в ночной рубашке, но сама ли она ее надела, или это сделал я? Я не помнил. Некоторое время я пристально разглядывал Элисон. Судя по всему, ей больше ничто не угрожало – кожа была теплой, на щеках появился румянец.
Успокоенный, я выскользнул из постели, невольно вспоминая оставшийся далеко в прошлом привычный распорядок семейной жизни. Мужчина, женщина, постель. Горячий кофе, солнечный свет – а кстати, где мои брюки?… Прошедшая ночь была достаточно необычной, и мне не терпелось вернуться в мою скромную квартирку, принять душ и побриться. В кухне я выпил несколько глотков апельсинового сока из холодильника и от нечего делать перелистал несколько попавшихся мне под руку книг Элисон: часть из них тяготела к католической мистике, остальные представляли собой любовные романы, написанные самыми модными авторшами.
Я встал у окон в гостиной, глядя, как утро вступает в свои права, как лучи солнца высвечивают стены и водосточные трубы, а улица внизу заполняется машинами и такси. Признаюсь, в эти минуты я ощутил некую неизъяснимую печаль. Дожив до определенного возраста, начинаешь чувствовать, что лечь в постель с малознакомым человеком тебе уже не так легко, как раньше (если это вообще когда-то было легко), зато окружающая действительность укладывается в голове намного полнее. Ты начинаешь понимать, что люди, живущие в этом мире, постоянно соприкасаются, трутся друг об друга, взаимодействуют – и при этом никто из них не рассчитывает на многое. Их терпение и терпимость зачастую условны и носят временный характер. Элисон заманила меня к себе в квартиру, чтобы съесть порцию своей опасной рыбы и слегка перепихнуться, прежде чем поймать кайф и заснуть. Ну и что тут такого особенного? Просто секс под рыбу, поза «шао-цзу». Что касается череды добропорядочных, отзывчивых и слабых; мужчин, с которыми Элисон встречалась до Джея, то и тут все более или менее ясно. Конечно же ей нужны были такие парни, про которых можно было с уверенностью сказать – они ни при каких обстоятельствах не воспользуются ни телом, ни имуществом мисс Элисон Спаркс, пока та валяется в отключке.
Насколько глубоко я был уязвлен тем, что меня элементарно использовали? Этого я не знал. Прислонившись лбом к прохладному, слегка запотевшему оконному стеклу, я машинально разглядывал дом, стоящий на противоположной стороне улицы. В одном из окон прямо напротив квартиры Элисон я увидел какую-то женщину в пушистом бело. м халате, которая наливала кофе в кружку. Свет был включен, и я разглядел ее достаточно хорошо. Она была молода, но уже не юна – не как моя жена, но в принципе могла бы стать ею: разница в возрасте была не такой уж большой. Я увидел, как женщина в окне добавила в кофе молоко, потом открыла кухонный шкафчик и достала четыре миски для овсянки. Передо мной была молодая мать на заре нового трудового дня. Такая женщина конечно же не стала бы искать забытья ни в рыбе, ни в сексе с такими же одинокими, как она сама, партнерами; ее внутренняя цельность и самодостаточность служили ей надежной защитой от одиночества.
Эта мысль опечалила меня еще больше, заставив вспомнить не только о нас с Джудит в наши лучшие дни, но и о миссис Доун, единственного сына которого я убил. Чем можно измерить горе матери? Кто может сказать, есть ли у него дно?…
Женщина в доме напротив бросила взгляд на часы на стене и вышла из комнаты, а я продолжал раздумывать о том, что случилось с моей жизнью. Я сбился с курса, с маршрута, который сам же спланировал и предвидел, и теперь мчался по потрескавшемуся старому шоссе, сам не зная куда. Что скрывать, подсмотренная мною домашняя сценка, которую я наблюдал так близко, словно сидел на балконе в одном из бродвейских театров, заставила меня испытать острый приступ боли и тоски по прошлому. Я уже готов был отвернуться, когда снова увидел ту же женщину в окне по соседству. Склонившись над кроватью, она протянула руку, словно будила кого-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Пахло сырой рыбой. Точно – рыбой. Никакой ошибки быть не могло. В банке совсем недавно лежал небольшой кусочек рыбы.
… Рыбы со странным названием «шао-цзу».
Будь я немного другим человеком, я мог бы воспользоваться беспомощностью Элисон, чтобы отомстить. Она все еще лежала на кровати без чувств – только дрожь пробегала по ее лицу – и была совершенно беззащитна. Я мог сделать с ней все, что угодно, – убить, изнасиловать, обрить наголо, ограбить. Не стану притворяться, будто я на нее не сердился. Я был в ярости. Элисон симулировала страсть, чтобы заманить меня в свои сети, и сделала это совершенно обдуманно. Ей нужна была сиделка, которая «заботилась» бы о ней, пока сама она путешествует в стране наркотических грез. Интересно, поступала ли Элисон подобным образом с другими мужчинами? И зачем? Неужели только затем, чтобы получить не одно, а два удовольствия сразу? Должно быть, подумал я, китайская рыбка действительно очень хороша, если ради нее Элисон готова была так рисковать.
Боясь, что ее начнет рвать, я перевернул Элисон на бок. Простыня под ней оказалась чуть-чуть мокрой, и я понял, что она описалась. Это было и странно, и грустно, и трогательно одновременно, и гнев мой куда-то пропал. Вместо коварной наркоманки и соблазнительницы передо мной снова была красивая и очень одинокая женщина, которая тратит свои жизненные силы и энергию впустую.
Накрыв Элисон одеялом, я потрогал ее ступни, чтобы убедиться, что они теплые, но она не проснулась. На протяжении почти целого часа я каждые пять минут проверял ее пульс и прислушивался к звуку дыхания. Пульс Элисон был ровным, дыхание – тоже. Сколько рыбы она съела, гадал я. Пожалуй, достаточно, чтобы получить желаемый эффект (а ее «паралитическая эйфория» была значительно глубже и продолжительнее, чем то, что испытали трое мужчин в Кубинском зале), и вместе с тем не слишком много, чтобы не подвергнуть себя опасности. Несомненно, подобрать верную дозу было нелегко. Искусство – сказала об этом сама Элисон. Это – искусство.
Час спустя я посадил Элисон в подушках и заставил выпить немного воды. В ответ она что-то невнятно пробормотала, потом, придя в себя, тихо поблагодарила меня, сказала, что с ней все нормально и чтобы я на нее не сердился. После этого она снова отключилась, на этот раз – крепко обняв меня, словно я что-то для нее значил.
Я проснулся в начале седьмого утра и резко сел. Сначала я никак не мог сообразить, где нахожусь. Потом я увидел рядом Элисон, которая спала, обняв обеими руками шелковую подушку. Дышала она ровно и глубоко. Элисон была в ночной рубашке, но сама ли она ее надела, или это сделал я? Я не помнил. Некоторое время я пристально разглядывал Элисон. Судя по всему, ей больше ничто не угрожало – кожа была теплой, на щеках появился румянец.
Успокоенный, я выскользнул из постели, невольно вспоминая оставшийся далеко в прошлом привычный распорядок семейной жизни. Мужчина, женщина, постель. Горячий кофе, солнечный свет – а кстати, где мои брюки?… Прошедшая ночь была достаточно необычной, и мне не терпелось вернуться в мою скромную квартирку, принять душ и побриться. В кухне я выпил несколько глотков апельсинового сока из холодильника и от нечего делать перелистал несколько попавшихся мне под руку книг Элисон: часть из них тяготела к католической мистике, остальные представляли собой любовные романы, написанные самыми модными авторшами.
Я встал у окон в гостиной, глядя, как утро вступает в свои права, как лучи солнца высвечивают стены и водосточные трубы, а улица внизу заполняется машинами и такси. Признаюсь, в эти минуты я ощутил некую неизъяснимую печаль. Дожив до определенного возраста, начинаешь чувствовать, что лечь в постель с малознакомым человеком тебе уже не так легко, как раньше (если это вообще когда-то было легко), зато окружающая действительность укладывается в голове намного полнее. Ты начинаешь понимать, что люди, живущие в этом мире, постоянно соприкасаются, трутся друг об друга, взаимодействуют – и при этом никто из них не рассчитывает на многое. Их терпение и терпимость зачастую условны и носят временный характер. Элисон заманила меня к себе в квартиру, чтобы съесть порцию своей опасной рыбы и слегка перепихнуться, прежде чем поймать кайф и заснуть. Ну и что тут такого особенного? Просто секс под рыбу, поза «шао-цзу». Что касается череды добропорядочных, отзывчивых и слабых; мужчин, с которыми Элисон встречалась до Джея, то и тут все более или менее ясно. Конечно же ей нужны были такие парни, про которых можно было с уверенностью сказать – они ни при каких обстоятельствах не воспользуются ни телом, ни имуществом мисс Элисон Спаркс, пока та валяется в отключке.
Насколько глубоко я был уязвлен тем, что меня элементарно использовали? Этого я не знал. Прислонившись лбом к прохладному, слегка запотевшему оконному стеклу, я машинально разглядывал дом, стоящий на противоположной стороне улицы. В одном из окон прямо напротив квартиры Элисон я увидел какую-то женщину в пушистом бело. м халате, которая наливала кофе в кружку. Свет был включен, и я разглядел ее достаточно хорошо. Она была молода, но уже не юна – не как моя жена, но в принципе могла бы стать ею: разница в возрасте была не такой уж большой. Я увидел, как женщина в окне добавила в кофе молоко, потом открыла кухонный шкафчик и достала четыре миски для овсянки. Передо мной была молодая мать на заре нового трудового дня. Такая женщина конечно же не стала бы искать забытья ни в рыбе, ни в сексе с такими же одинокими, как она сама, партнерами; ее внутренняя цельность и самодостаточность служили ей надежной защитой от одиночества.
Эта мысль опечалила меня еще больше, заставив вспомнить не только о нас с Джудит в наши лучшие дни, но и о миссис Доун, единственного сына которого я убил. Чем можно измерить горе матери? Кто может сказать, есть ли у него дно?…
Женщина в доме напротив бросила взгляд на часы на стене и вышла из комнаты, а я продолжал раздумывать о том, что случилось с моей жизнью. Я сбился с курса, с маршрута, который сам же спланировал и предвидел, и теперь мчался по потрескавшемуся старому шоссе, сам не зная куда. Что скрывать, подсмотренная мною домашняя сценка, которую я наблюдал так близко, словно сидел на балконе в одном из бродвейских театров, заставила меня испытать острый приступ боли и тоски по прошлому. Я уже готов был отвернуться, когда снова увидел ту же женщину в окне по соседству. Склонившись над кроватью, она протянула руку, словно будила кого-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149