– Когда через три дня я пришел в себя в больнице, у меня в горле была интубационная трубка… – Лежа на своей койке, Джей играл с вентилем кислородного аппарата, но я заметил, что теперь ему дышится значительно легче. Показатель насыщения крови кислородом дошел до девяноста шести процентов. – Я спросил, где моя мать. Мне сказали, что ее нигде нет – очевидно, она куда-то уехала. Возможно, она понятия не имела, что я попал в больницу. В тот вечер они в очередной раз поссорились с отцом – мама рассердилась на него за то, что он не позволил мне взять один из грузовиков. Я думаю – он ее ударил. Отец мог это сделать, и это никого бы не удивило. У мамы была ее дерьмовая японская микролитражка – двухдверная «тойота». Она села в нее и уехала куда глаза глядят. Даже вещей не собрала – просто взяла и укатила. Потом – много позже – отец признался, что он таки ее ударил…
– Куда же она уехала?
– Я не знаю, и никто не знает. Мне всегда казалось – она поехала жить к своему отцу; в те времена он ворочал какими-то нефтяными делами в Техасе.
– И она ни разу тебе не позвонила, не написала? Прежде чем ответить, Джей сделал одну очень странную вещь. Сунув руку в ящик стола, он извлек оттуда какой-то продолговатый предмет, похожий на сигару. Это и была сигара. Джей сорвал шуршащую целлофановую обертку и откусил кончик.
– Ты собираешься курить?
– Да, мне хочется.
– Хочется?…
– Мне нравится вкус сигар. Я закуриваю одну в месяц. Одной-двух затяжек мне хватает.
Я снова вспомнил ту ночь, когда познакомился с Джеем.
– Это, случайно, не та сигара, которую Элисон дала тебе в Кубинском зале?
– Та самая, Билл. Я приберегал ее для особого случая.
– Для какого именно?
Он посмотрел на меня долгим взглядом:
– Я расскажу тебе то, чего еще никогда и никому не рассказывал. Только сначала открой окно, о'кей?
Окон в комнате было два, одно выходило на улицу, второе располагалось над лестницей, по которой мы сюда поднялись. Я поднял рамы, и в квартиру ворвался холодный ночной воздух.
Джей тем временем сходил в кухонный закуток и, набрав под краном почти полный стакан воды, вернулся к столу.
– Открой и дверь тоже.
Я подчинился. Джей достал ингалятор и несколько раз вдохнул. Когда он отнял от губ трубку, изо рта его вырвалось полупрозрачное облачко лекарства.
– О'кей. – Он придвинул стакан с водой поближе и закурил сигару. Сначала он подул в нее. заставив огонек на кончике замерцать, затем посмотрел на меня, кивнул, набрал полный рот дыма и держал до тех пор, пока его зрачки не начали расширяться. Затем Джей выпустил дым вверх, и он растаял на сквозняке так быстро, что я не успел почувствовать никакого запаха.
– Вот, хорошо… – Он бросил негромко зашипевшую сигару в воду, закрыл глаза и несколько мгновений сидел неподвижно, словно заново переживая те ощущения, которые дал ему сигарный дым. Потом его лицо покраснело. Джей сильно закашлялся и снова вдохнул лекарство из ингалятора.
– Все в порядке… – проговорил он. – Я в норме. Глупо, конечно, можно даже сказать – самоубийственно глупо. – Он раскашлялся сильнее, но лицо его улыбалось. – Ползатяжки, и я… – Джей снова кашлянул. – И я уже разваливаюсь на кусочки. Легочная ткань реагирует слишком быстро. – Он глубоко вдохнул кислород из маски. – Глупо, да, но мне нравится. Это мое единственное баловство, Билл. Ползатяжки раз в месяц – вот все, что я могу позволить себе теперь. – Он смахнул в ящик стола зажигалку, еще раз откашлялся и сплюнул комок мокроты в мусорную корзину.
Я встал, чтобы закрыть окна и дверь.
– Ты что-то собирался мне рассказать.
– Верно. В ту ночь моя мать уехала, и я никогда больше ее не видел. – Джей замолчал, и в глазах его отразилось нечто похожее на изумление чудовищностью и невероятной несправедливостью того, что он только что сказал. – Я, наверное, миллион раз спрашивал отца, куда она могла податься, но все происшедшее так сильно на него подействовало, что он отвечал всякий раз разное: то он уверял, что мама сбежала к любовнику, то говорил, будто не знает, а иногда утверждал, что она вернулась к своему отцу в Техас. Как-то он обмолвился, что запрашивал какую-то информацию в Хьюстоне. Однажды он и вовсе надолго уехал, даже не сказав куда, но я догадался, что он ездил ее искать. Теперь-то я думаю – отец все знал, просто мне не говорил. Возможно, он даже видел маму с другим мужчиной, но и это тоже только мое предположение. Наверняка я ничего не знаю. В последние годы у него было не все в порядке с головой. Когда отец умирал, он заставил меня пообещать: если я когда-нибудь снова увижу мать, я должен сказать ей, что он сожалеет обо всем, что он не переставал любить ее все это время и что он… Черт побери, он умирал совершенно сломленным человеком, Билл! Никому не пожелаешь видеть своего отца в таком состоянии. Его жизнь прошла впустую, он был пьяницей и жалким неудачником. Когда-то у него была и красавица жена, и сын, который, может быть – только может быть! – когда-нибудь стал бы играть в профессиональной бейсбольной лиге, но в одну ночь он лишился жены, а сын его превратился в инвалида, неспособного задуть спичку. И от этого удара он не оправился уже до самого конца.
Некоторое время мы сидели молча. Я не знал, что полезного и утешительного я могу сказать Джею. Если человек способен одновременно и ненавидеть своего отца, и жалеть его, то что-то в этом роде, наверное, испытывал в эти минуты Джей. Говорить ему это я, однако, не стал, а только смотрел, как поднимается и опускается «гармошка» компрессора в кислородном аппарате, пока за окнами летела к концу зимняя бруклинская ночь.
Однако прошло какое-то время, и Джей продолжил свой рассказ. Правда, он больше не обращался ко мне, а говорил, глядя в потолок комнаты, да и тон его не был исповедальным, ибо для исповеди необходим не только проступок, но и слушатель, способный дать ему моральную оценку. Теперь голос Джея звучал ровно и монотонно, словно он давал свидетельские показания на каком-то затяжном судебном заседании – показания, которые он давно заучил наизусть и которые, как ему уже стало ясно, ни для кого не представляют интереса. Возможно, подобный монолог не является лучшим способом избавиться от груза печальных воспоминаний и не приносит большого облегчения, но не следует забывать, что все мы когда-то были обезьянами, которые, сидя в кронах деревьев, почем зря драли глотки, изо всех сил стараясь быть услышанными и понятыми, стараясь найти собственный способ выражать мысли и чувства – и Джей в этом отношении тоже не был исключением.
После катастрофы, сказал Джей, ему понадобилось два месяца, прежде чем он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы поехать в Великобританию. К этому моменту было уже ясно, что профессионально играть в бейсбол он никогда не сможет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149