Дом был чистеньким, даже нарядным, но совсем не красивым; в довершение всего, его фасад был облицован розовым гранитом, что делало новенькое здание похожим на произведение кондитера, а не архитектора. Агент риелторской компании – человек с тремя мобильными телефонами – почувствовал мое одиночество и растерянность и поспешил заверить меня, что дом «притягивает цыпочек почище всякого магнита». Но меня в моем новом жилище заинтересовало не столько это, сколько то, что оно было достаточно удалено от моего прежнего района – и от моего прежнего круга общения. Я знал, что никому из моих старых знакомых и в голову не придет искать меня в подобном месте.
Окна моей новой квартиры выходили на запад – в сторону Нью-Джерси и Калифорнии, где теперь жили Джудит и Тимоти. Она была достаточно просторной, чтобы у моего сына была своя комната, и я начал скупать вещи, какие когда-то были у Тимоти – одежду, обувь, видеоигры, плакаты с портретами игроков «Янкиз». Это помогало мне верить, что в скором времени мой мальчик будет спать в этой кровати или просматривать свои бейсбольные открытки, внимательно слушая радиорепортаж о том, как Дерек Джитер одну за другой разгадывает уловки противников. Впрочем, довольно скоро я почувствовал, что боюсь входить в эту комнату, – каждый раз, когда я отваживался на это, меня охватывал безотчетный, иррациональный страх, словно это мой сын погиб и комната была его мемориальным музеем.
Я прожил в этой квартире несколько месяцев, когда в подъезде неожиданно столкнулся с одной из соседок – женщиной лет сорока с голубоватой помадой на губах. При виде меня она нахмурилась.
– Простите, – окликнула она меня. – Можно вас на минуточку?…
– Да? – сказал я и остановился.
Она пристально разглядывала меня, крепко сжав губы.
– Что-нибудь не так? – спросил я.
– Не знаю, – неуверенно ответила она. – Я кое-что слышала…
– Слышали?
– Да, насчет вас.
– И что же вы слышали?
Она посмотрела на мои ноги, смерила взглядом разделявшее нас расстояние, потом снова подняла голову.
– Я слышала – вы убили ребенка и это сошло вам с рук. Вроде бы не удалось собрать достаточно улик, чтобы отправить вас на электрический стул. – Она ждала моего ответа, уперев руки в бока, явно гордясь собственной отвагой. – В этом доме много детей; у меня тоже есть дети, поэтому…
– Поэтому вы захотели узнать?
– Да. Совершенно верно. Один человек знал кого-то, кто, кажется, когда-то контактировал с вами по работе… К сожалению, мне не известна вся цепочка, так что…
Я молчал.
– Ну?! – Теперь в ее голосе ясно звучало сознание собственной правоты.
Я двинулся в ее сторону, чтобы не повышать голос.
– Не подходите!
Я остановился.
– Это был просто несчастный случай, – сказал я.
– А мне говорили совсем другое.
– Уверяю вас, это был именно несчастный случай, уж я-то знаю.
Эта незнакомая женщина с голубой помадой действовала мне на нервы. Мне не нравилось ее нездоровое любопытство, ее недоброжелательная готовность выдвигать самые страшные обвинения на основе непроверенных слухов и обрывков информации. Я знал этот тип; такие люди могли быть по-настоящему опасны. С другой стороны, эта женщина стремилась защитить своих детей и детей других жильцов дома, и я не был уверен, что на ее месте я действовал бы иначе.
– Это был несчастный случай, – повторил я. – Вот и все, что я могу сказать. – И в результате обе семьи оказались разрушены, подумал я про себя.
– Не может быть, чтобы все было так просто.
Я повернулся и хотел уйти, но она остановила меня.
– Эй, постойте-ка! Я думаю, мистер, вам придется объяснить, что произошло, на собрании ассоциации жильцов.
– Вот как? – Я действительно видел в подъезде листовки упомянутой ассоциации, посвященные главным образом вопросам уборки мусора и местам хранения детских велосипедов. – А что будет, если ассоциация жильцов сочтет мои объяснения неудовлетворительными?
– В таком случае вам придется съехать.
– Я снял квартиру у владельцев здания, а не у его жильцов, – заметил я.
При этих моих словах женщина улыбнулась самодовольной улыбкой, которая сделала ее похожей на крысу. Она была счастлива, что я попытался сопротивляться. Это означало, что отныне я стал проблемой номер один – объектом для сплетен, разбирательств, преследований и санкций.
– Посмотрим, – сказала она с угрозой. – Вот посмотрим!…
На следующий день на входной двери было вывешено объявление о созыве собрания «жильцов, озабоченных проблемами безопасности своих семей». Два дня спустя в вестибюле появилась копия протокола собрания, единогласно постановившего «обратить внимание владельцев дома на вопросы, касающиеся особенностей характера и криминального прошлого отдельных жильцов».
Это была самая настоящая инквизиция, суд Линча, «охота на ведьм» или, если угодно, облава на вампиров средь бела дня, творившаяся людьми, которые безусловно действовали из лучших побуждений, и их жертвой должен был стать я. Глупо? Да. Страшно? Еще как!… К счастью, мне хватило ума не ждать, чем это закончится. Все, что было в моей квартире – мебель, игрушки, кухонный инвентарь, – я пожертвовал католическому храму, расположенному в десяти кварталах к северу, и съехал.
Да, я поспешно съехал, и не только из квартиры, но и из этого района, перебравшись туда, где (я надеялся) меня никто не сможет опознать, – в небольшой трехэтажных дом без лифта на Тридцать шестой улице между Восьмой и Девятой авеню в «швейном» квартале. Выбранное мною место никогда не считалось престижным; это был еще один грязный, перенаселенный и отсталый городской район, расположенный на задворках универмага «Мейсиз» и вокзала «Пенсильвания». Мне, однако, пришлась по душе его громоздкая, обшарпанная безликость. Сюда никто не пойдет по собственной воле. Это была бы пустая трата сил – окружающая архитектура рождала чувство потерянности, полной анонимности, безвестности. В самом деле, о какой индивидуальности может идти речь, если со всех сторон тебя окружают десятиэтажные корпуса офсетных типографий, где ночами напролет горят холодные флюоресцентные лампы, а из заросших пылью окон торчат острые локти вентиляционных труб? Здесь за какой-нибудь час вам починят промышленную швейную машинку или подадут завтрак за полтора доллара. Здесь усталые мужчины толкают перед собой колесные вешалки с десятками ярких, обсыпанных блестками платьев или сгружают прямо на мостовую пять дюжин офисных кресел, упакованных в шуршащий целлофан. По вечерам здесь не выставляет себя напоказ порок – и вообще не происходит ничего интересного или захватывающего; за окнами видны только медленно движущиеся бормочущие тени, вплывающие и выплывающие из дверей гостиницы «Барбадур» за углом – одной из последних гостиниц в городе, где еще можно снять дешевый одноместный номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Окна моей новой квартиры выходили на запад – в сторону Нью-Джерси и Калифорнии, где теперь жили Джудит и Тимоти. Она была достаточно просторной, чтобы у моего сына была своя комната, и я начал скупать вещи, какие когда-то были у Тимоти – одежду, обувь, видеоигры, плакаты с портретами игроков «Янкиз». Это помогало мне верить, что в скором времени мой мальчик будет спать в этой кровати или просматривать свои бейсбольные открытки, внимательно слушая радиорепортаж о том, как Дерек Джитер одну за другой разгадывает уловки противников. Впрочем, довольно скоро я почувствовал, что боюсь входить в эту комнату, – каждый раз, когда я отваживался на это, меня охватывал безотчетный, иррациональный страх, словно это мой сын погиб и комната была его мемориальным музеем.
Я прожил в этой квартире несколько месяцев, когда в подъезде неожиданно столкнулся с одной из соседок – женщиной лет сорока с голубоватой помадой на губах. При виде меня она нахмурилась.
– Простите, – окликнула она меня. – Можно вас на минуточку?…
– Да? – сказал я и остановился.
Она пристально разглядывала меня, крепко сжав губы.
– Что-нибудь не так? – спросил я.
– Не знаю, – неуверенно ответила она. – Я кое-что слышала…
– Слышали?
– Да, насчет вас.
– И что же вы слышали?
Она посмотрела на мои ноги, смерила взглядом разделявшее нас расстояние, потом снова подняла голову.
– Я слышала – вы убили ребенка и это сошло вам с рук. Вроде бы не удалось собрать достаточно улик, чтобы отправить вас на электрический стул. – Она ждала моего ответа, уперев руки в бока, явно гордясь собственной отвагой. – В этом доме много детей; у меня тоже есть дети, поэтому…
– Поэтому вы захотели узнать?
– Да. Совершенно верно. Один человек знал кого-то, кто, кажется, когда-то контактировал с вами по работе… К сожалению, мне не известна вся цепочка, так что…
Я молчал.
– Ну?! – Теперь в ее голосе ясно звучало сознание собственной правоты.
Я двинулся в ее сторону, чтобы не повышать голос.
– Не подходите!
Я остановился.
– Это был просто несчастный случай, – сказал я.
– А мне говорили совсем другое.
– Уверяю вас, это был именно несчастный случай, уж я-то знаю.
Эта незнакомая женщина с голубой помадой действовала мне на нервы. Мне не нравилось ее нездоровое любопытство, ее недоброжелательная готовность выдвигать самые страшные обвинения на основе непроверенных слухов и обрывков информации. Я знал этот тип; такие люди могли быть по-настоящему опасны. С другой стороны, эта женщина стремилась защитить своих детей и детей других жильцов дома, и я не был уверен, что на ее месте я действовал бы иначе.
– Это был несчастный случай, – повторил я. – Вот и все, что я могу сказать. – И в результате обе семьи оказались разрушены, подумал я про себя.
– Не может быть, чтобы все было так просто.
Я повернулся и хотел уйти, но она остановила меня.
– Эй, постойте-ка! Я думаю, мистер, вам придется объяснить, что произошло, на собрании ассоциации жильцов.
– Вот как? – Я действительно видел в подъезде листовки упомянутой ассоциации, посвященные главным образом вопросам уборки мусора и местам хранения детских велосипедов. – А что будет, если ассоциация жильцов сочтет мои объяснения неудовлетворительными?
– В таком случае вам придется съехать.
– Я снял квартиру у владельцев здания, а не у его жильцов, – заметил я.
При этих моих словах женщина улыбнулась самодовольной улыбкой, которая сделала ее похожей на крысу. Она была счастлива, что я попытался сопротивляться. Это означало, что отныне я стал проблемой номер один – объектом для сплетен, разбирательств, преследований и санкций.
– Посмотрим, – сказала она с угрозой. – Вот посмотрим!…
На следующий день на входной двери было вывешено объявление о созыве собрания «жильцов, озабоченных проблемами безопасности своих семей». Два дня спустя в вестибюле появилась копия протокола собрания, единогласно постановившего «обратить внимание владельцев дома на вопросы, касающиеся особенностей характера и криминального прошлого отдельных жильцов».
Это была самая настоящая инквизиция, суд Линча, «охота на ведьм» или, если угодно, облава на вампиров средь бела дня, творившаяся людьми, которые безусловно действовали из лучших побуждений, и их жертвой должен был стать я. Глупо? Да. Страшно? Еще как!… К счастью, мне хватило ума не ждать, чем это закончится. Все, что было в моей квартире – мебель, игрушки, кухонный инвентарь, – я пожертвовал католическому храму, расположенному в десяти кварталах к северу, и съехал.
Да, я поспешно съехал, и не только из квартиры, но и из этого района, перебравшись туда, где (я надеялся) меня никто не сможет опознать, – в небольшой трехэтажных дом без лифта на Тридцать шестой улице между Восьмой и Девятой авеню в «швейном» квартале. Выбранное мною место никогда не считалось престижным; это был еще один грязный, перенаселенный и отсталый городской район, расположенный на задворках универмага «Мейсиз» и вокзала «Пенсильвания». Мне, однако, пришлась по душе его громоздкая, обшарпанная безликость. Сюда никто не пойдет по собственной воле. Это была бы пустая трата сил – окружающая архитектура рождала чувство потерянности, полной анонимности, безвестности. В самом деле, о какой индивидуальности может идти речь, если со всех сторон тебя окружают десятиэтажные корпуса офсетных типографий, где ночами напролет горят холодные флюоресцентные лампы, а из заросших пылью окон торчат острые локти вентиляционных труб? Здесь за какой-нибудь час вам починят промышленную швейную машинку или подадут завтрак за полтора доллара. Здесь усталые мужчины толкают перед собой колесные вешалки с десятками ярких, обсыпанных блестками платьев или сгружают прямо на мостовую пять дюжин офисных кресел, упакованных в шуршащий целлофан. По вечерам здесь не выставляет себя напоказ порок – и вообще не происходит ничего интересного или захватывающего; за окнами видны только медленно движущиеся бормочущие тени, вплывающие и выплывающие из дверей гостиницы «Барбадур» за углом – одной из последних гостиниц в городе, где еще можно снять дешевый одноместный номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149