Сарагоса содрогнулся.
– Как скажете, ваша светлость.
– А чтобы дарить его портрет королю Пракансы с надеждой на удачное сватовство, нужно побольше сходства. – Произнося эти слова, герцог, только что вернувшийся с охоты, снимал с пальцев испачканные потом и кровью кольца, чтобы как следует отмыть руки. – В моем сыне людям нравится лицо, телосложение, обаяние. Или ты считаешь, такой как есть он недостоин дочери короля Пракансы?
– Что вы, ваша светлость! Разумеется, нет…
– Так что же будем делать, а, Сарагоса?
Верховный иллюстратор походил на проколотый рыбий пузырь.
– Ваша светлость, если позволите высказаться… – А разве я не позволяю? Высказывайся.
– Ваша светлость, я болен, – с вымученной улыбкой произнес Серрано. – Конечно, я поправлюсь, но сейчас мне нездоровится.
– Государственные дела не могут дожидаться, когда ты поправишься.
– Да, ваша светлость, несомненно. Но я готов написать новый…
– Поздно, Сарагоса. Нет времени. Завтра я отправляюсь в Пракансу. А потому вынужден взять другую картину вместо твоей. Из горла Сарагосы Серрано вырвался клекот.
– Другую картину?! Но… ваша светлость! Номмо Матра, ведь Верховный иллюстратор – я!
– Но я не могу везти в Пракансу твою так называемую работу. А значит, придется дарить чужую.
Герцог отвернулся, взял принесенное секретарем письмо, раскрыл, пробежал глазами. Затем кивком отпустил секретаря.
– Благодарение Матери, нам повезло, что Алехандро заказал свой портрет другому художнику. И этот художник вполне справился с поручением.
Серрано был белее мела.
– Кому? – прохрипел он. – Кто… художник? Бальтран беспечно махнул рукой.
– Серрано, я не знаю его имени. Алехандро договаривался с ним без моего ведома, но я видел работу, ее принесли два дня назад. Она великолепна. Полнейшее сходство: и одухотворенность передана, и честность. Как раз то, что надо. – Он помолчал, без всякого выражения на лице глядя на Сарагосу, а затем сказал:
– Алехандро еще не знает, что я задумал, но не станет возражать. Любому мужчине лестно предстать перед невестой в наилучшем виде. – Герцог блеснул зубами в улыбке. – Похоже, мне удастся неплохо пристроить детей. Его сестра, когда вырастет, выйдет замуж и уедет в Диеттро-Марейю, а брак Алехандро с пракансийкой положит конец проклятым спорам о границах.
Сарагосе, серому, как труп зачумленного, оставалось лишь кивнуть.
– Но ваша светлость, конечно же, знает, из чьей семьи художник.
Бальтран до'Веррада рассмеялся.
– Что, Сарагоса? Боишься, что я тебя заменю ничтожным Грихальвой? – Он ухмыльнулся. – Пока я жив, ты не лишишься места. Но это не означает, что я обязан принимать любую халтуру.
– Ваша светлость!
– А потому советую позаботиться о здоровье, уж коли от него так зависит творческий успех. – Он величаво взмахнул рукой. – Можешь идти, Сарагоса. Дольча маттена.
Но Сарагосе Серрано, на ватных ногах выходящему из покоев, утро вовсе не казалось приятным.
* * *
Сарио лишь на миг задержался возле шатра, потом смял в ладони промасленный холст и откинул полог. Он знал, что увидит, как только войдет в сумрак, а потому, войдя, испытал не ужас, а облегчение. В глубине души он даже порадовался.
Старый тза'аб скорчился подле зеленого плата с уже знакомым Сарио поддающимся разгадке узором.
Юноша опустился на колени перед трупом, раздвинул полы скомканного халата. Посмотрел на дело рук своих, на след преступления, совершенного далеко от этого шатра.
– Милая Матерь… – Сердце вдруг исполнилось восторга, и вовсе не наслаждение убийством было тому причиной, а торжество, невыразимое удовлетворение при мысли, что он на такое способен. Ему был необходим успех, убеждение, что для него не существует преград.
Теперь он наверняка достигнет своей цели. Станет тем, кем должен стать.
– Я знаю, – сказал он, – теперь я знаю. Больше никто в Тайра-Вирте не обладает такой силой, такой властью, как я. Даже Вьехос Фратос. Им и невдомек, что их хваленый Дар – жалкая кроха по сравнению с сокровищами Аль-Фансихирро.
Охваченный жестоким весельем, Сарио широко улыбнулся. “Именем Пресвятой Матери и Ее Сына, да свершится воля Акуюба, бога Тза'аба Ри”.
Ирония в чистом виде. Самая настоящая ересь. Он должен был отправиться в Тза'аб Ри. Разыскать, собрать, именем Акуюба повести за собой Всадников Златого Ветра, разжечь огонь в давно остывших душах, вселить веру в давно изверившиеся сердца. Но он этого не сделает. У него другая цель.
– Я хочу писать, – сказал он старику. – Писать, как не писал никто. Хочу вернуть все потерянное нами за три поколения из-за проклятой нерро лингвы. Хочу стать лучшим из лучших, превзойти всех Вьехос Фратос, всех иллюстраторов, всех Грихальва, стать самым выдающимся Верховным иллюстратором в истории. – Он помолчал. Подождал. Но отклика не последовало. – Видишь ли, это для меня гораздо важнее. Мне некогда исполнять твои мечты, и Тза'аб Ри – не моя родина. Я принадлежу другому народу. И ты мне не отец.
Молчание. Сарио бесшумно опустил полог и встал на колени перед мертвым Иль-Адибом, последним членом тайного Ордена – если не считать того, кто его убил.
"Я уже не тот, кем был прежде. Я – нечто большее, нечто высшее. Я и сам не думал не гадал, что достигну таких высот, не ждала этого и Сааведра, хоть и верила в меня всегда. Этот старик дал мне Ключ, точь-в-точь как Вьехос Фратос”.
Кулон, тускло сиявший на его груди, спрятался в кулаке.
"Я не должен бояться. Не могу себе этого позволить. Теперь я – тот, кем всегда мечтал стать… но мне еще многого надо достигнуть. И Раймон меня благословил”.
Он все равно бы этого достиг. Но Раймон развязал ему руки.
Сарио вглядывался в узор, изучал шелк, рисунок, краски. И сразу разгадал смысл: Иль-Адиб давал святое благословение, предлагал великую силу.
Опять – ирония. Сарио закрыл глаза, облизал губы, прошептал несколько слов на лингве оскурре, разрушил узор, разметал ветки и цветы. Выхватил из-под них хрупкий лист пергамента, аккуратно скатал, вложил в украшенную охранными рунами тубу, положил ее в окованный бронзой ларец из терновника.
– Я сберегу Кита'аб, – сказал он. – Но не для Тза'аба Ри. И не для Вьехос Фратос, не знающих истины, сокрытой в нем… Нет Он мне самому пригодится. Тому, кем я стану.
Он закрыл ларец, щелкнул засовом, ласково провел пальцами по резным письменам. Лингва оскурра – страж священного клада.
– Мой Кита'аб, – благоговейно вымолвил Сарио. – Мой ключ к священной власти.
Он рассмеялся. Да, это Чиева. Чиева до'Сихирро.
Молча сложил плат, взял под мышку, а другой рукой поднял ларец. И вышел из шатра.
Он знал, что через несколько минут труп будет найден, шатер разрушен. Раньше старика нельзя было увидеть в тканевых стенах его жилища, и само жилище было сокрыто от чужих очей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100