“Я достиг океана, и Санто не догнал меня, благо стояла безлунная ночь. Увидев деревянный причал, я взбежал на него и повис на его кромке – над самой поверхностью воды. Я висел там, пока Санто, не обладавший нюхом ищейки, не потерял мой след и не ушёл, ругаясь, в другую сторону”.
От Санто тоже удалось отделаться навсегда.
И всё это на фоне беспрестанных сетований по поводу трагедии одиночества! Что же лежит в основе этой саморазрушительной тяги к предательству в любви; в настойчивом отмежевании от пассивной роли в сексе (что не соответствует истине); в навязчивом подражании собственному авторитарному отцу? Дело в невротическом поведением в рамках интернализованной гомофобии. Теннесси открещивался от своей гомосексуальности и в мелочах, и в саморазрушительном поведении, что обрекало его на разрыв с близкими людьми, на трагическое одиночество и связанную со всем этим тяжёлую депрессию. Возникал порочный круг, который невозможно было разорвать. “Удивительно, каким одиноким становится человек во время глубокого личного кризиса, – горько жалуется Теннесси Уильямс. – Голым, холодным фактом является то, что почти все, кто знает тебя, отодвигаются, как будто ты – носитель ужасной заразы”.
Всё вместе приводило к историям, которые трудно читать без боли. Одну из них рассказал писатель Дотсон Рейдер; я же передаю её со слов Льва Клейна.
Рейдер тогда жил на квартире Уильямса, куда он однажды привёл нового знакомого. Этот молодой человек, только что уволившийся из армии, был прозван Кентукки (его собственное польское имя было сложно запомнить и тем более произнести Рейдеру). Теннесси, вернувшийся домой раньше срока, застал обоих нагими, гревшимися на солнце у бассейна. Он, как рассказывает Рейдер, “…проигнорировал меня. Глаза его были прикованы к Кентукки; пройдя к нему, он присел на корточки и принялся ласкать его пенис. “Это Теннесси”, – объяснил я, поскольку парень был явно смущён тем, что этот полностью одетый, чужой и пожилой джентльмен, трогает его интимные части, совершенно не спрашивая разрешения”.
Клейн передаёт конец этой очень некрасивой и одновременно грустной истории: “Когда Кентукки через несколько дней решил уехать, соскучившись по своим, и попросил денег на дорогу, Теннесси был страшно огорчён и раскричался, что, вот, де, много развелось охотников за чужими деньгами, что он потратил уже кучу денег на Фрэнки и они достались семье Фрэнки. Кентукки ушёл без денег, надеясь на то, что по дороге кто-нибудь подберёт голосующего. Теннесси после его ухода не нашёл золотых часов и позвонил в полицию, хотя Рейдер уговаривал его не делать этого. Вскоре Кентукки привели в наручниках, а тем временем часы нашлись. Теннесси просил Кентукки простить его и взять большие деньги. Кентукки отказался. Всё же Теннесси всучил ему чек с подписью, но без проставленной суммы – там можно было проставить любую. Кентукки ушёл навсегда, а Теннесси заперся в спальне и проплакал всю ночь. Чек остался невостребованным”.
В подобных случаях Уильямс прибегал к неуклюжей психологической защите: “Мне очень нужны друзья, но даже в шестьдесят один год я не хочу их покупать”.
Его смерть стала трагическим символом: драматург, глотая снотворное, вдохнул крышечку от пузырька с таблетками. Он умер от асфиксии – рядом не оказалось кого-то, кто бы, хлопнув его по спине, выбил посторонний предмет из дыхательного горла.
“Я прожил чудесную и ужасную жизнь и не буду плакать по себе; а вы бы стали?” – сказал знаменитый американский драматург, вошедший в историю мировой культуры.
Не скрою, писать главу о Теннесси Уильямсе было очень трудно из-за постоянного душевного дискомфорта: тягостно перечислять беды и просчёты талантливого человека. Врач испытывает неоправданное, но, тем не менее, тягостное чувство вины, словно он мог бы все эти несчастья и ошибки предотвратить. О подобном чувстве писал Арсений Тарковский:
Пускай меня простит Ван-Гог
За то, что я помочь ему не мог…
Разумеется, лечебная помощь может быть оказана лишь тому, кто становится пациентом сексолога.
Читатель воспринимает главу о геях, которым по той или иной причине не удаётся достичь внутренней гармонии и способности любить, с чувством психологического сопротивления. Гетеросексуалы при этом думают: “Так им, уродам, и надо, а мне всё это абсолютно чуждо и потому неинтересно!” Что же касается читателей–геев, то они совершенно напрасно подозревают, что автор огульно ругает и шельмует всех подряд за нестандартность сексуальной ориентации.
Между тем, эта глава необходима и полезна и тем, и другим. Гомосексуалам она помогает понять грозящие им опасности и предупредить их. Гетеросексуалы, как это им ни покажется странным, могут найти явное сходство в поведении невротиков любой сексуальной ориентации. А потому, психопрофилактический эффект главы скажется и на них.
Разгадка “Поля голубых детей”
Для того, кто одолел эту главу, рассказ Теннесси Уильямса давно перестал быть загадкой: слишком многое в биографии драматурга показалось читателю как две капли воды схожим с чувствами и поведением Майры. Ну, конечно же, автор рассказа написал автопортрет времён своей тревожной юности, представив себя в женской ипостаси. Это его собственные юношеские страхи мучают героиню рассказа. Отсюда та неподдельная атмосфера искренности и сочувствия, которая покоряет читателей.
Вместе с тем, рассказ помогает лучше понять суть страданий самого автора.
Майра страдала ретардацией психосексуального развития. В этом она походила на Теннесси Уильямса в годы его молодости. Сам он во всём винил свою мать за её деспотичное и слишком строгое воспитание собственных детей. Как уже говорилось, отчасти он, конечно, прав, но главной его бедой была не столько депривация общения со сверстниками в детстве, сколько его шизофрения. Нервная дрожь, когда от волнения зуб на зуб не попадал, панические атаки с сердцебиениями и страхом смерти, неукротимая рвота – все эти симптомы, возникающие у него в интимной обстановке и не дающие ему реализовать половую близость, были проявлениями неврозоподобного течения его шизофрении.
“Ядерная” гомосексуальность привнесла свои нюансы в страдания молодого человека. Ведь неукротимая рвота – это принадлежность, скорее, женской коитофобии (страха перед половой близостью). Удивительно точное описание подобного расстройства можно найти в новелле Исаака Бабеля “Пан Аполек”. Полупомешанный польский художник Аполлинарий, или попросту пан Аполек, свято верил в то, что Иисус вступил когда-то в близость с некой Деборой.
“Эта девушка имела жениха, по словам Аполека. Её жених был молодой израильтянин, торговавший слоновьими бивнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139