– Он стал жить с девушкой или с парнем?
– С парнем? Боже упаси! Разумеется, с девушкой. Кажется, он поселился в каком-то отдалённом уголке Бирмы.
– Даже в Бирме есть парни. По крайней мере, я про это слыхал. Но твой отец ушёл к туземке. Прекрасно. В таком случае, у него могли быть дети?
– Если и были, то они полукровки. Весёленькая перспектива, нечего сказать. Ты понимаешь, о чём я говорю. Моя семья – отцовская, я имею в виду, – ведёт родословную на протяжении двух столетий, а мамин род восходит ко временам войны Алой и Белой розы. Это действительно ужасно, Кокос. <…>
– Отец умер?
– Если бы он был жив, разве я отправился бы на Восток со спокойным сердцем? Он опозорил наше имя в тех местах. Потому-то мне и пришлось сменить фамилию, точнее, сократить её наполовину. Его звали майор Корри-Марч. Мы так гордились этой приставкой «Корри», и поделом. А теперь попробуй произнести «Корри-Марч» перед Большой Восьмеркой, и увидишь эффект. <…>
– Ты на него похож?
– Хочу надеяться, что нет. Надеюсь, я не жесток, не безжалостен, не эгоистичен, не лжив, как он.
– Я вовсе не об этих второстепенных деталях. Я имею в виду: внешне ты на него похож?
– У тебя более чем странные представления о первостепенности. – Откуда мне знать? – он вдруг застеснялся. – Я был тогда ребёнком, а мама порвала после все его фотографии, какие только отыскала. Но я знаю, что он был стопроцентный ариец, и довольно о нём, и обо мне довольно.
– Был он тем, в ком искавшие покоя находили огонь, и огонь становился покоем?
– Я не имею понятия, о чём ты бормочешь. Хочешь сказать, что я и сам такой?
– Да”.
День закончился любовным признанием Лайонела:
“ – Я люблю тебя больше, чем могу выразить словами. – Лайонел вздохнул. Он испытывал неизъяснимое счастье. – Ты должен иметь человека, который заботился бы о тебе,– нежно сказал он. – Я хотел бы остаться с тобой, но это невозможно. Вот если бы всё сложилось иначе… Ладно, давай спать.
Протянув руку к выключателю, он обнаружил, что забыл закрыть дверную задвижку. Последствия этого могли оказаться ужасными. – Какая беспечность с моей стороны, – рассуждал он вслух. Дремоту как рукой сняло. Он оглядывал каюту, точно генерал поле битвы, чуть не проигранной по собственной глупости. Склонённая фигура была лишь частью каюты, перестав быть центром желаний. – Кокос, прости, я страшно виноват,– продолжал он. – Обычно ты любишь рисковать, на этот раз рисковал я. <…>
– Ну так выключи свет.
– Сейчас. Но от таких ошибок начинаешь чувствовать себя совершенно беззащитным. Меня могли отдать под трибунал.
– Могли ли, старик? – печально переспросил тот. – Не надо винить дверь, дорогой Лайон, – сказал он. – Я имею в виду, мы оба виноваты. Я знал всё это время, что дверь не заперта.
Он сказал это, надеясь утешить возлюбленного и воскресить в нём дивное начало ночи. Но более губительных слов он не мог произнести.
– Ты знал?! Но почему не сказал?
– Не было времени.
– Времени, чтобы сказать: «Запри дверь»?
– Да, не было времени. Я не сказал, потому что для таких слов не нашлось подходящего момента.
– Не нашлось момента, хоть я пробыл здесь целую вечность?
– А когда было? Когда ты вошёл? Тогда, что ли? Когда ты обнял меня, когда всколыхнул кровь? Это, что ли, подходящий момент для таких слов? Когда я лежал в твоих объятьях, а ты в моих, когда нас опаляла сигарета, когда мы пили из одного стакана? Когда ты улыбался? Мне надо было это прервать? Надо было сказать: «Капитан Марч, сэр, вы, кажется, забыли запереть за собой дверь». И когда мы говорили о том далёком корабле, о бедном милом Малыше, которого я никогда не убивал и не думал убивать – о чём нам было говорить, как не о том, что давно миновало? Лайонел, нет, нет. Лев ночной, приди ко мне, раньше чем наши сердца остынут. Здесь нет никого, кроме нас, и только мы должны охранять друг друга. Заперта дверь, не заперта – какая разница. Мелочь.
– Это не было бы мелочью, если бы сюда заглянул стюард, – угрюмо проговорил Лайонел. – Для него это стало бы потрясением на всю оставшуюся жизнь.
– Вовсе никаким не потрясением. Люди вроде него и не к такому привыкли. Просто он мог бы рассчитывать на более щедрые чаевые и поэтому был бы доволен. «Извините, господа…» Затем он удалился бы, а завтра мой секретарь наградил бы его чаевыми.
– Кокос, ради Бога! Ты порой такое несёшь! – цинизм отталкивал его. – Кажется, ты так и не понял, какому мы подвергаемся риску. Представь себе: за это меня могут уволить из армии.
– Представил, ну и что?
– Как это – ну и что? Чем я буду заниматься?
– Ты мог бы стать моим управляющим в Басре.
– Не слишком заманчивая перспектива. – Он и раньше не мог понять – когда над ним смеются, а когда говорят всерьёз, и это очень задевало его, а теперь случай с незапертой дверью приобрёл особую важность.
– Полагаю, ты не рассказывал про нас своему грязному парсу?
– Нет. Нет, нет, нет, нет и нет! Удовлетворён?
– А стюарду?
– Не рассказывал. Только давал на чай. Подкупал всех. А иначе для чего нужны деньги?”
Вечер, так дивно начавшийся, завершился для Кокоса немыслимой катастрофой. Так вот отчего он испытывал страх: это было предчувствием беды!“Незапертая задвижка, маленькая змейка, которую не успели загнать в нору, – он предусмотрел всё, но забыл о враге, затаившемся у порога. Теперь запри хоть на три задвижки – им никогда не завершить движение любви. Такое с ним иногда случалось, если он был чем-то сильно расстроен,– тогда он мог предсказывать ближайшее будущее. Вот и теперь он знал, что скажет Лайонел, прежде чем тот заговорил.
– У меня разболелась голова от этого недоразумения, плюс ко всему я выпил лишнего. Хочу подышать свежим воздухом. Скоро вернусь.
– Когда вернёшься – это уже будешь не ты. И я, быть может, буду не я”.
Бродя по палубе, Лайонел решил впредь не рисковать своим будущим:“Какими порядочными и надёжными они казались – люди, к которым он принадлежал! Он был рождён одним из них, он с ними трудился, он намеревался взять себе в жёны одну из них. Если он утратит право общаться с ними, то он превратится в ничто и никто. <…> Он от случая к случаю навещал бордели, чтобы не выделяться из офицерской среды. Однако он не был так озабочен сексом, как иные его сослуживцы. У него не было на это времени: к воинскому долгу добавлялись обязанности старшего сына; доктор сказал, что периодические поллюции не должны его беспокоить. Впрочем, не спите на спине. Этой простой установке он следовал с начала полового созревания. А в течение последних месяцев он пошёл ещё дальше. Узнав о своем назначении в Индию, где его ждала встреча с Изабель, он стал относиться к себе с большей строгостью и соблюдал целомудрие даже в мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139