Кроманьонцы оберегали стариков, сделав их хранителями мудрости, они обожествили альтруистические принципы поведения, получая мощный гедонистический (основанный на чувстве удовольствия) стимул от их реализации. Они же положили начало культам, связанным с сексуальной магией, что способствовало возникновению искусства секса; они обожествляли любовь. Неандерталец, который был не глупее кроманьонца, уступал ему во всём этом, как психопат уступает нормальному человеку. Это и позволило кроманьонцу за несколько десятков тысяч лет победить своего конкурента (частично ассимилировав его, а частично истребив). Он заселил все обитаемые континенты, включая Америку, куда прошёл по суше, исчезнувшей 10 – 12 тысяч лет тому назад. Став доминирующим видом, он создал цивилизацию, 500 лет тому назад впервые совершил кругосветное путешествие и вот уже более 50-ти лет, как вышел в космос.
Таким образом, в конкурентной борьбе двух подвидов Человека разумного (Homo sapiens) победу одержал тот, кто в большей мере был наделён способностью к альтруистическому поведению по отношению к “своим” (будь то взаимопомощь или любовь, что в одинаковой мере шло на пользу всему племени). Но, констатируя этот факт, менее всего можно сделать ликующий вывод о полном торжестве любви и альтруизма на земле.
Альтруизм одних вовсе не покончил с человеческой агрессивностью в целом; способность любить часто не реализуется, порой вопреки страстному желанию людей.
Альтруизм может подменяться мазохистским подчинением партнёру-садисту. Это стимулирует извращённую сексуальность с аддиктивностью, навязчивостью, сродни наркотической. Садизм часто прячется под маской альтруизма. Обольщая Жака, Алексей с жаром утверждает: “Я никогда не перестану тебя любить, ибо если я существую, то лишь затем, чтобы, нелюбимый сам, всей душою и плотью своей утверждать потребность в любви, буду для тебя всем, чем ты разрешишь мне быть, буду далёк от тебя, если ты потребуешь, и близок, если позволишь, буду беречь твой сон и разделять любые печали, потому что люблю тебя и твоё присутствие мне нужно, как воздух” . Жак не поверил ему, и был прав. Подлинные мысли Алексея были совсем иными:“любовь это только клубок недостижимых желаний, любовь приносит только страдания, а вот тёмное наслажденье, рождается и живёт среди ненависти и презрения”.
Людовик признаётся Жаку: “Я совершил множество тяжких проступков, не знаю, в слепой ли вере не замечая вокруг себя зла или оттого, что зло сидело во мне, а я своею верою хотел его усыпить, как бы то ни было, жертвою ли зла я стал или творил зло потому, что этого требовало моё естество, в том пространстве времени , что уже у меня за спиной, мои поступки навеки останутся моими поступками, и ни первоначального их образа, ни различных превращений в дальнейшем не в состоянии изменить ни моя добрая, ни моя злая воля”. Покаяние не освобождает Людовика от зла; неспособность любить – точный индикатор этой беды. Он надеется, что любовь к Жаку и есть то настоящее чувство, что, наконец, преобразит его жизнь. Внезапная смерть позволила бедняге сохранить эту иллюзию. Но ни у писателя, ни у читателей, сомнений нет: реализовав свою новую страсть, Людовик почувствовал бы то же разочарование, что прежде он уже испытал с Алексеем.
В отличие от них обоих, Жак не был садомазохистом; что же касается его сексуальной ориентации, то она изначально была направлена на собственный пол. Влечение к графу он почувствовал, едва лишь увидев его, ещё задолго до беседы с ним. Его чувства избирательны и альтруистичны. Беда, однако, в том, что он подпал под гипноз обаяния садиста, и, видя лишь светлую сторону своего избранника, счёл себя наследником благородных устремлений рыцаря. Жак рассказывает: “Жизнь моя началась лишь недавно, <…> я, прежде живший как слепой и глухой, благодаря этому человеку прозрел и обрёл слух”. Любовь к Людовику, определившая судьбу Жака, должна была пройти испытание на подлинность: насколько альтруистично его чувство, способно ли оно остаться светлым и человечным или может обернуться соучастием в убийстве?
Оказалось, что зло, неразрывно связанное с Людовиком, пережило его смерть и, воплотившись в Алексее и Жаке, обрекло на гибель сотни тысяч людей. Первым почувствовал на себе смертоносную силу союза двух подростков монах-исповедник. Выяснив, что крестовый поход был порождением злой воли покойника, старик раскинул в стороны руки и, повернувшись лицом к толпе, “вскричал зычным голосом: дети мои, мои милые дети, поверните, пока не поздно, назад и возвращайтесь домой, именем всемогущего Бога и Господа нашего Иисуса Христа запрещаю вам следовать за тем, кого я ни благословить не могу, ни простить!” Тут Алексей и Жак переглянулись, и, взявшись за руки, пошли впереди толпы, а чтобы заглушить слова монаха, стали петь гимн Деве Марии, сразу же подхваченный фанатичной толпой. Старика повалили на землю и затоптали насмерть; “босые и грязные, землёй и потом пахнущие детские ноги входили в его живот, в его грудь и плечи, погружались в него, как во влажную землю, всё глубже и глубже втаптывая его во влажную землю”. Так мечтатель и безгрешный альтруист стал убийцей. Подпав под смертельно опасное обаяние садиста, Жак навсегда утратил способность любить. Он обрёк на гибель себя и всех, кто доверил ему свою жизнь.
Глава III
Любовь и убийство – “две вещи несовместные ”
Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. <…> Тут дьявол с богом борется, а поле битвы – сердца людей.
Фёдор Достоевский
Суть проблемы
В глазах множества людей наказание за супружескую измену представляется вполне справедливым и оправданным актом.
Страшный способ мести за чувства, попранные её мужем, выбрала Медея, дочь колхидского царя. Согласно мифу, в Колхиду (древнюю Грузию) за Золотым руном приплыл Ясон. Боги покровительствовали греку; они внушили Медее любовную страсть к нему. Она спасла его от гнева своего отца, помогла совершить невероятные подвиги и обрести желаемую добычу. Покинув родину, Медея бежала с ним в Грецию, где вначале помогла ему расправиться со смертельным врагом, захватившим власть в родном царстве Ясона, а затем последовала за любимым мужем в вынужденное изгнание в Коринф. В последующие десять лет Медея была счастлива в браке и родила двух сыновей. Затем нагрянула беда. Вопреки своим клятвам, неблагодарный Ясон разлюбил её и решил жениться на дочери царя Коринфа. Отвергнутой супруге приказали отправиться в изгнание вместе с детьми.
Якобы смиряясь с уготованной ей участью, Медея подарила своей юной сопернице золотую диадему и роскошную накидку–пеплос. Та примерила заколдованные обновки, и одежда тут же воспламенилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Таким образом, в конкурентной борьбе двух подвидов Человека разумного (Homo sapiens) победу одержал тот, кто в большей мере был наделён способностью к альтруистическому поведению по отношению к “своим” (будь то взаимопомощь или любовь, что в одинаковой мере шло на пользу всему племени). Но, констатируя этот факт, менее всего можно сделать ликующий вывод о полном торжестве любви и альтруизма на земле.
Альтруизм одних вовсе не покончил с человеческой агрессивностью в целом; способность любить часто не реализуется, порой вопреки страстному желанию людей.
Альтруизм может подменяться мазохистским подчинением партнёру-садисту. Это стимулирует извращённую сексуальность с аддиктивностью, навязчивостью, сродни наркотической. Садизм часто прячется под маской альтруизма. Обольщая Жака, Алексей с жаром утверждает: “Я никогда не перестану тебя любить, ибо если я существую, то лишь затем, чтобы, нелюбимый сам, всей душою и плотью своей утверждать потребность в любви, буду для тебя всем, чем ты разрешишь мне быть, буду далёк от тебя, если ты потребуешь, и близок, если позволишь, буду беречь твой сон и разделять любые печали, потому что люблю тебя и твоё присутствие мне нужно, как воздух” . Жак не поверил ему, и был прав. Подлинные мысли Алексея были совсем иными:“любовь это только клубок недостижимых желаний, любовь приносит только страдания, а вот тёмное наслажденье, рождается и живёт среди ненависти и презрения”.
Людовик признаётся Жаку: “Я совершил множество тяжких проступков, не знаю, в слепой ли вере не замечая вокруг себя зла или оттого, что зло сидело во мне, а я своею верою хотел его усыпить, как бы то ни было, жертвою ли зла я стал или творил зло потому, что этого требовало моё естество, в том пространстве времени , что уже у меня за спиной, мои поступки навеки останутся моими поступками, и ни первоначального их образа, ни различных превращений в дальнейшем не в состоянии изменить ни моя добрая, ни моя злая воля”. Покаяние не освобождает Людовика от зла; неспособность любить – точный индикатор этой беды. Он надеется, что любовь к Жаку и есть то настоящее чувство, что, наконец, преобразит его жизнь. Внезапная смерть позволила бедняге сохранить эту иллюзию. Но ни у писателя, ни у читателей, сомнений нет: реализовав свою новую страсть, Людовик почувствовал бы то же разочарование, что прежде он уже испытал с Алексеем.
В отличие от них обоих, Жак не был садомазохистом; что же касается его сексуальной ориентации, то она изначально была направлена на собственный пол. Влечение к графу он почувствовал, едва лишь увидев его, ещё задолго до беседы с ним. Его чувства избирательны и альтруистичны. Беда, однако, в том, что он подпал под гипноз обаяния садиста, и, видя лишь светлую сторону своего избранника, счёл себя наследником благородных устремлений рыцаря. Жак рассказывает: “Жизнь моя началась лишь недавно, <…> я, прежде живший как слепой и глухой, благодаря этому человеку прозрел и обрёл слух”. Любовь к Людовику, определившая судьбу Жака, должна была пройти испытание на подлинность: насколько альтруистично его чувство, способно ли оно остаться светлым и человечным или может обернуться соучастием в убийстве?
Оказалось, что зло, неразрывно связанное с Людовиком, пережило его смерть и, воплотившись в Алексее и Жаке, обрекло на гибель сотни тысяч людей. Первым почувствовал на себе смертоносную силу союза двух подростков монах-исповедник. Выяснив, что крестовый поход был порождением злой воли покойника, старик раскинул в стороны руки и, повернувшись лицом к толпе, “вскричал зычным голосом: дети мои, мои милые дети, поверните, пока не поздно, назад и возвращайтесь домой, именем всемогущего Бога и Господа нашего Иисуса Христа запрещаю вам следовать за тем, кого я ни благословить не могу, ни простить!” Тут Алексей и Жак переглянулись, и, взявшись за руки, пошли впереди толпы, а чтобы заглушить слова монаха, стали петь гимн Деве Марии, сразу же подхваченный фанатичной толпой. Старика повалили на землю и затоптали насмерть; “босые и грязные, землёй и потом пахнущие детские ноги входили в его живот, в его грудь и плечи, погружались в него, как во влажную землю, всё глубже и глубже втаптывая его во влажную землю”. Так мечтатель и безгрешный альтруист стал убийцей. Подпав под смертельно опасное обаяние садиста, Жак навсегда утратил способность любить. Он обрёк на гибель себя и всех, кто доверил ему свою жизнь.
Глава III
Любовь и убийство – “две вещи несовместные ”
Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. <…> Тут дьявол с богом борется, а поле битвы – сердца людей.
Фёдор Достоевский
Суть проблемы
В глазах множества людей наказание за супружескую измену представляется вполне справедливым и оправданным актом.
Страшный способ мести за чувства, попранные её мужем, выбрала Медея, дочь колхидского царя. Согласно мифу, в Колхиду (древнюю Грузию) за Золотым руном приплыл Ясон. Боги покровительствовали греку; они внушили Медее любовную страсть к нему. Она спасла его от гнева своего отца, помогла совершить невероятные подвиги и обрести желаемую добычу. Покинув родину, Медея бежала с ним в Грецию, где вначале помогла ему расправиться со смертельным врагом, захватившим власть в родном царстве Ясона, а затем последовала за любимым мужем в вынужденное изгнание в Коринф. В последующие десять лет Медея была счастлива в браке и родила двух сыновей. Затем нагрянула беда. Вопреки своим клятвам, неблагодарный Ясон разлюбил её и решил жениться на дочери царя Коринфа. Отвергнутой супруге приказали отправиться в изгнание вместе с детьми.
Якобы смиряясь с уготованной ей участью, Медея подарила своей юной сопернице золотую диадему и роскошную накидку–пеплос. Та примерила заколдованные обновки, и одежда тут же воспламенилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139