Он вспомнил о разорванном ковре в коридоре гостиницы, газовую струю, озеро, стрелу… хлорную известь. Он вспомнил Дженни, убегающую от него… «Не подходи! Я люблю тебя!»
– Поехали же, – повторил Паже.
Все еще пребывая в нерешительности, Дейсейн спросил:
– Почему детей держат здесь?
– Мы должны делать акцент на внешних проявлениях детства, – ответил Паже. – Да, это жестоко, но естественно – здесь выращивается еда, – он обвел рукой теплицы. – Здесь они получают образование. Здесь есть электроэнергия. Ничто не расточается зря. У детей нет неудовлетворенных желаний.
И снова Дейсейн встряхнул головой. «Что-то не могу понять его».
«Делать акцент на внешних проявлениях детства».
Это походило на монолог шизофреника, и он вспомнил случайно подслушанный им разговор пары молодых сантарожанцев в «Голубой овце».
«Как можно кому-либо слышать закат?»
– Вы говорите не на английском, – пожаловался Дейсейн.
– Нет, на английском, – возразил Паже.
– Но ведь…
– Дженни говорит, что вы все поймете. – Паже с задумчивым видом поскреб по щеке. – Тренируйтесь, Дейсейн. – Снова показалось, что он говорит с огромным трудом. – Куда делось ваше Weltanschauung? У вас же широкий взгляд на вещи? Целое больше, чем сумма частей. Что это такое?
Паже широко обвел рукой, как бы охватывая не только всю эту долину с комплексом теплиц, но также всю планету, всю Вселенную, простиравшуюся за ней.
У Дейсейна пересохло в горле. Этот человек спятил!
– У вас же есть опыт переживания, который дает Джасперс, – продолжал Паже. – Попытайтесь усвоить его. Дженни говорит, что вы легко сможете сделать это. А она редко ошибается.
Чувство, сдавившее Дейсейну грудь, превратилось в боль. В голове мелькали беспорядочные я лишенные смысла мысли.
Суровым голосом Паже произнес:
– Лишь примерно для одного из пятисот Джасперс оказывается не в состоянии… – Он распростер руки ладонями вверх. – Вы не относитесь к числу этих нескольких. Могу утверждать это. Вы станете человеком с раскрепощенным сознанием.
Дейсейн взглянул на какое-то здание, торопящихся мимо людей. Все двигались быстро и целенаправленно. Словно бы в каком-то танце пчел – их движение должно было направить его мысли в каком-то направлении. Но что-то мешало ему.
– Попытаюсь облечь это в слова внешнего мира, – продолжал Паже. – Возможно, тогда… – Он пожал плечами, оперся о дверцу, наклоняя широкое лицо поближе к Дейсейну. – Мы просеиваем семена реальности через фильтры идей. Мыслеформы ограничены языком. Другими словами: язык формирует русло, в котором двигаются наши мысли. Если мы ищем новые формы действительности, то мы должны отказаться от языка.
– Какое это имеет отношение к детям? – Дейсейн кивнул в сторону теплиц.
– Дейсейн! Мы с вами имеем обычный инстинктивный опыт. Что происходит в психике несформировавшегося человека? Как индивидуальности, как представителя отдельных культур и обществ, мы, люди, повторяем каждый аспект инстинктивной жизни, являвшийся неотъемлемой частью существования человечества как вида в течение бесчисленных поколений. С Джасперсом этот связывающий элемент нам уже не нужен. Так что, соединять это с жестокостью детства? Нет! Тогда мы получим насилие, хаос. У нас не будет общества. Как это просто, верно? Мы должны перенести ограничивающий свободу порядок на врожденные свойства нашей нервной системы. У нас должны быть общие интересы.
Дейсейн почувствовал, как его захватывают эти идеи, и попытался понять благодаря им смысл фраз, сказанных Паже раньше. «Делать акцент на внешних проявлениях детства»? «Широкий взгляд на вещи»?
– Мы должны удовлетворить потребности отдельных индивидуумов в выживании, – продолжал Паже. – Мы знаем, что внешний мир со всей его цивилизацией, культурой и обществом умирает. Они действительно умирают, вы ведь видите это. И сейчас, когда это вот-вот случится, от родительского тела отрываются частички. Эти частички обретают свободу, Дейсейн. Наш скальпель – это и есть Джасперс. Подумайте над этим! Вы ведь жили там. Это Виргилиева осень… сумерки цивилизации.
Паже отодвинулся от Дейсейна и внимательно посмотрел на того.
Дейсейна же очаровали слова доктора. В этом человеке сохранилась некая сущность, не поддающаяся действию времени – могущественная, накладывающая свой отпечаток на все окружающее. Над воротником белого халата вздымалась египетской формы голова, выдававшиеся скулы, нос времен Моисея. Белые ровные зубы виднелись меж тонкими губами…
Появившаяся на губах Паже улыбка выражала непоколебимое упрямство человека, которого невозможно в чем-либо переубедить. Его взгляд с восхищением скользил по местности, охватывая теплицы и людей, сновавших вокруг.
И в этот момент Дейсейн понял, для чего он был послан сюда. Не просто для того, чтобы составить отчет по рыночной экономике Сантароги. Марден был прав в своих предположениях. Он здесь для того, чтобы сломать эту систему, уничтожить ее.
Вот здесь происходит обучение детей сантарожанцев. Детский труд. Паже, похоже, ничуть не волновало, сколько тайн откроется здесь перед Дейсейном.
– Поехали, – сказал Паже. – Я вам покажу нашу школу.
Дейсейн покачал головой. Что может случиться с ним там? Случайный толчок в окно? Неожиданный удар в спину, нанесенный ребенком?
– Я… мне нужно подумать обо всем увиденном, – произнес Дейсейн.
– Вы уверены? – Слова Паже прозвучали как вызов.
Дейсейн подумал о неприступном аббатстве средневековья, воинах-монахах, которые разительно напоминали Паже и его долину в своей уверенности, позволявшей им бросить вызов внешнему миру. «Но в самом ли деле они имеют эту уверенность? – спросил он себя. – Или же они актеры, загипнотизированные действием представления, которое разыгрывают?»
– Вы просто плыли по течению, – заметил Паже. – Вы никогда не боролись ни с чем. У вас даже не развит тот наивный взгляд на вещи, который позволяет видеть Вселенную, не замутненную всяким философским хламом прошлого. Вас запрограммировали и послали сюда сломать нашу систему.
Дейсейн побледнел.
– Запрограммированность означает предубежденность, – продолжал Паже. – Потому что предубежденность подразумевает отбор и отталкивание от себя мыслей, а это и есть запрограммированность. – Он вздохнул. – Мы с вами возимся только из-за нашей Дженни.
– Я прибыл сюда с чистой совестью и открытой душой, – сказал Дейсейн.
– Без предубеждения? – Паже поднял глаза.
– Значит, вы соперничаете с… группами из внешнего мира, доказывая, чей путь правилен…
– Соперничаете – это слишком мягко сказано, Дейсейн, – перебил Паже. – Сейчас ведется гигантская битва за право контроля над человеческим сознанием. А мы – здоровая клетка, окруженная больными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Поехали же, – повторил Паже.
Все еще пребывая в нерешительности, Дейсейн спросил:
– Почему детей держат здесь?
– Мы должны делать акцент на внешних проявлениях детства, – ответил Паже. – Да, это жестоко, но естественно – здесь выращивается еда, – он обвел рукой теплицы. – Здесь они получают образование. Здесь есть электроэнергия. Ничто не расточается зря. У детей нет неудовлетворенных желаний.
И снова Дейсейн встряхнул головой. «Что-то не могу понять его».
«Делать акцент на внешних проявлениях детства».
Это походило на монолог шизофреника, и он вспомнил случайно подслушанный им разговор пары молодых сантарожанцев в «Голубой овце».
«Как можно кому-либо слышать закат?»
– Вы говорите не на английском, – пожаловался Дейсейн.
– Нет, на английском, – возразил Паже.
– Но ведь…
– Дженни говорит, что вы все поймете. – Паже с задумчивым видом поскреб по щеке. – Тренируйтесь, Дейсейн. – Снова показалось, что он говорит с огромным трудом. – Куда делось ваше Weltanschauung? У вас же широкий взгляд на вещи? Целое больше, чем сумма частей. Что это такое?
Паже широко обвел рукой, как бы охватывая не только всю эту долину с комплексом теплиц, но также всю планету, всю Вселенную, простиравшуюся за ней.
У Дейсейна пересохло в горле. Этот человек спятил!
– У вас же есть опыт переживания, который дает Джасперс, – продолжал Паже. – Попытайтесь усвоить его. Дженни говорит, что вы легко сможете сделать это. А она редко ошибается.
Чувство, сдавившее Дейсейну грудь, превратилось в боль. В голове мелькали беспорядочные я лишенные смысла мысли.
Суровым голосом Паже произнес:
– Лишь примерно для одного из пятисот Джасперс оказывается не в состоянии… – Он распростер руки ладонями вверх. – Вы не относитесь к числу этих нескольких. Могу утверждать это. Вы станете человеком с раскрепощенным сознанием.
Дейсейн взглянул на какое-то здание, торопящихся мимо людей. Все двигались быстро и целенаправленно. Словно бы в каком-то танце пчел – их движение должно было направить его мысли в каком-то направлении. Но что-то мешало ему.
– Попытаюсь облечь это в слова внешнего мира, – продолжал Паже. – Возможно, тогда… – Он пожал плечами, оперся о дверцу, наклоняя широкое лицо поближе к Дейсейну. – Мы просеиваем семена реальности через фильтры идей. Мыслеформы ограничены языком. Другими словами: язык формирует русло, в котором двигаются наши мысли. Если мы ищем новые формы действительности, то мы должны отказаться от языка.
– Какое это имеет отношение к детям? – Дейсейн кивнул в сторону теплиц.
– Дейсейн! Мы с вами имеем обычный инстинктивный опыт. Что происходит в психике несформировавшегося человека? Как индивидуальности, как представителя отдельных культур и обществ, мы, люди, повторяем каждый аспект инстинктивной жизни, являвшийся неотъемлемой частью существования человечества как вида в течение бесчисленных поколений. С Джасперсом этот связывающий элемент нам уже не нужен. Так что, соединять это с жестокостью детства? Нет! Тогда мы получим насилие, хаос. У нас не будет общества. Как это просто, верно? Мы должны перенести ограничивающий свободу порядок на врожденные свойства нашей нервной системы. У нас должны быть общие интересы.
Дейсейн почувствовал, как его захватывают эти идеи, и попытался понять благодаря им смысл фраз, сказанных Паже раньше. «Делать акцент на внешних проявлениях детства»? «Широкий взгляд на вещи»?
– Мы должны удовлетворить потребности отдельных индивидуумов в выживании, – продолжал Паже. – Мы знаем, что внешний мир со всей его цивилизацией, культурой и обществом умирает. Они действительно умирают, вы ведь видите это. И сейчас, когда это вот-вот случится, от родительского тела отрываются частички. Эти частички обретают свободу, Дейсейн. Наш скальпель – это и есть Джасперс. Подумайте над этим! Вы ведь жили там. Это Виргилиева осень… сумерки цивилизации.
Паже отодвинулся от Дейсейна и внимательно посмотрел на того.
Дейсейна же очаровали слова доктора. В этом человеке сохранилась некая сущность, не поддающаяся действию времени – могущественная, накладывающая свой отпечаток на все окружающее. Над воротником белого халата вздымалась египетской формы голова, выдававшиеся скулы, нос времен Моисея. Белые ровные зубы виднелись меж тонкими губами…
Появившаяся на губах Паже улыбка выражала непоколебимое упрямство человека, которого невозможно в чем-либо переубедить. Его взгляд с восхищением скользил по местности, охватывая теплицы и людей, сновавших вокруг.
И в этот момент Дейсейн понял, для чего он был послан сюда. Не просто для того, чтобы составить отчет по рыночной экономике Сантароги. Марден был прав в своих предположениях. Он здесь для того, чтобы сломать эту систему, уничтожить ее.
Вот здесь происходит обучение детей сантарожанцев. Детский труд. Паже, похоже, ничуть не волновало, сколько тайн откроется здесь перед Дейсейном.
– Поехали, – сказал Паже. – Я вам покажу нашу школу.
Дейсейн покачал головой. Что может случиться с ним там? Случайный толчок в окно? Неожиданный удар в спину, нанесенный ребенком?
– Я… мне нужно подумать обо всем увиденном, – произнес Дейсейн.
– Вы уверены? – Слова Паже прозвучали как вызов.
Дейсейн подумал о неприступном аббатстве средневековья, воинах-монахах, которые разительно напоминали Паже и его долину в своей уверенности, позволявшей им бросить вызов внешнему миру. «Но в самом ли деле они имеют эту уверенность? – спросил он себя. – Или же они актеры, загипнотизированные действием представления, которое разыгрывают?»
– Вы просто плыли по течению, – заметил Паже. – Вы никогда не боролись ни с чем. У вас даже не развит тот наивный взгляд на вещи, который позволяет видеть Вселенную, не замутненную всяким философским хламом прошлого. Вас запрограммировали и послали сюда сломать нашу систему.
Дейсейн побледнел.
– Запрограммированность означает предубежденность, – продолжал Паже. – Потому что предубежденность подразумевает отбор и отталкивание от себя мыслей, а это и есть запрограммированность. – Он вздохнул. – Мы с вами возимся только из-за нашей Дженни.
– Я прибыл сюда с чистой совестью и открытой душой, – сказал Дейсейн.
– Без предубеждения? – Паже поднял глаза.
– Значит, вы соперничаете с… группами из внешнего мира, доказывая, чей путь правилен…
– Соперничаете – это слишком мягко сказано, Дейсейн, – перебил Паже. – Сейчас ведется гигантская битва за право контроля над человеческим сознанием. А мы – здоровая клетка, окруженная больными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77