— Надолго ли?
Она молчала целую минуту. Потом отвернулась, сделала глоток и закурила сигарету, а я все ждал ответа. Наконец Элла сказала:
— Если ты клонишь к тому, чтобы сделать мне предложение, то, честно говоря, я никогда не слышала, чтобы человек сватался таким способом.
— Клэнси Маршалл женат, — ответил я. — Его жена убедила себя в том, что он — обычный законник, как и любой другой. Дома он не говорит о работе, в присутствии подруг жены вынужден мелко врать, а наедине с ней притворяться кем-то другим. Эд Ганолезе тоже женат. Его дочь учится в каком-то элитном колледже для девочек в новой Англии. Ему также приходится лицедействовать в кругу семьи. Мне такой брак без надобности. Я хочу, чтобы женщина вышла замуж за меня, а не за придуманный образ, которому я должен соответствовать.
— Иными словами, тебе нужна женщина, желающая стать супругой гангстера из синдиката, — ответила Элла.
— Чепуха. Мне нужна женщина, которая выйдет за меня.
— Разве это не одно и то же?
— Не знаю, может быть.
— Ты мог бы уважать женщину, мечтающую стать женой гангстера из синдиката?
— А кто говорит об уважении?
— Я говорю, — ответила Элла. — Клей, когда я перебралась к тебе, ты занимался тем самым мелким лицедейством, о котором только что говорил. Я избегала всяческих упоминаний о твоей работе, и тебя это устраивало. Но последние два дня ты все ближе знакомишь меня со своей настоящей жизнью, и я не переставаю задаваться вопросом: что же подумает этот человек о женщине, которая останется с ним и после того, как увидит, чем он зарабатывает на жизнь? Неужели он не будет считать меня заурядной шлюхой?
— Слушай, ты, шутница, я бы сделал предложение заурядной шлюхе, а? Не дури.
— А разве гангстеры из синдикатов женятся на ком-то, кроме заурядных шлюх?
— Это ты просто книжек начиталась.
— Не знаю, Клей. Дай мне подумать. Я не хочу отвечать тебе сейчас.
— Ты останешься здесь на то время, пока будешь раздумывать?
— Да, — ответила она. — Но… по-моему, сейчас нам лучше лечь и сразу уснуть.
— О!
Она взяла меня за руку.
— Не подумай, что это мой ответ, Клей. Просто мне надо подумать, и я не расположена заниматься… чем-либо еще.
— Хорошо, — сказал я.
Элла встала.
— Я отправляюсь на боковую, — заявила она. — Совсем умаялась. Ты будешь ложиться?
— Не сейчас. Скоро приду.
— Клей, — она умолкла и пожала плечами. — Поговорим завтра.
— Конечно, — сказал я.
Она подарила мне короткий холодный поцелуй и отступила на шаг.
— Ты похож на встревоженного мальчугана.
— А я и есть встревоженный мальчуган.
— Играющий в полицейских и воров.
— Ага.
Я проводил Эллу взглядом, а потом немного поразмыслил о ней. Я не знал, захочет ли она остаться, не знал даже, захочу ли этого сам. Я знал лишь, что она была первой девушкой за девять лет, заставившей меня задуматься о таких вещах. Первой девушкой за девять лет, вынудившей меня оправдываться.
Взгляни правде в глаза, Клей. Она была первой девушкой за девять лет, заставившей тебя подумать об уходе от Эда Ганолезе.
22
Когда я проснулся, а это случилось вскоре после полудня, Эллы в квартире не было. Она оставила на столе в кухне записку. Всего два слова: «Я вернусь».
Итак, она еще не решила и не хочет разговаривать со мной, пока не определится. Стало быть, мне остается только потеть и решать что-то для себя. Решать, можно ли жениться на Элле и продолжать работать у Эда Ганолезе. И если это окажется невозможно, придется делать выбор.
Вчера вечером мы подобрались к самой сути дела. Элла была права: мне нравилось работать на Эда Ганолезе. Нравилось все, что с этим связано. Приятно было чувствовать себя сильной правой рукой Эда Ганолезе. Я занимал достаточно высокое положение в организации, чтобы никто, кроме Эда Ганолезе, не мог помыкать мной. В то же время, я не был и верховным заправилой, которого охочие до власти ребята мечтают свести в могилу, чтобы занять его место. Положение мое было прочным и безопасным, чуть ли не самым прочным и безопасным на свете, и оно мне нравилось.
И работа тоже нравилась. Хорошо было доводить указания до сведения исполнителей, шлепать отбившихся от рук малышей, когда они шалили, дарить им прощальный поцелуй, когда надо было снимать их с довольствия.
Не поймите превратно, я вовсе не хочу сказать, что мне нравится убивать. Такого рода работу мне поручают очень редко. Чаще всего моя задача
— выбор профессиональных мокрушников, состоящих на довольствии в организации совершающих те немногочисленные убийства, без которых мы не можем обойтись. Когда же мне приходится делать это своими руками, я напрочь отключаю все чувства, пока работа не завершена. Время от времени организация вынуждена ради дела совершать убийство, и я верю, что даже к этому можно подойти по-деловому. Во мне нет ни ненависти, ни сострадания. Я смотрю на это так же, как начальник отдела кадров, вынужденный уволить ненужного или докучливого служащего.
Мокрушникам на довольствии нравится убивать, хотя в большинстве своем они этого не признают. Но тогда с чего им заниматься этой работой? Вот почему мокрушники и сами не очень заживаются на свете. Они подвержены эмоциям, а если эмоции примешиваются к делу, пиши пропало.
Мне, помнится, как-то раз довелось беседовать с одним из них. Этот не скрывал, что любит свое занятие. «Конечно, мне нравится убивать, — заявил он мне. — А кому не нравится? Еще ни один солдат, вернувшийся с войны, не сказал, что это дело было ему не по нутру. Удовольствие, которое получаешь, убивая на войне, омрачается только одним обстоятельством: в тебя тоже стреляют. А со мной этого не происходит, стало быть, я могу вовсю наслаждаться убийством и ни о чем не тревожиться».
Мы провели с ним целый день, попивая пиво в забегаловке на Восьмой авеню, и все это время он мусолил излюбленную тему: «Мне нравится убивать точно так же, как и любому другому. Вот представь себе, стою я с пушкой в руке, а передо мной — этот парень, которого я сроду не встречал. Но кто-то хочет, чтобы он умер, и мне поручили эту работу. Так? Так! Понимаешь, я спускаю курок, и пушка в руке дергается как живая, и гремит, а парень складывается пополам, будто кусок старой туалетной бумаги. Мне это нравится, я чувствую ладонью пушку и ловлю кайф, я вижу, как парень сгибается и падает на землю, и ловлю кайф».
Я, помню, спросил мокрушника, почему он ловит кайф от таких вещей, и мокрушник ответил: «Да потому, что это происходит не со мной. Смерть — штука занятная, Клей, от нее всегда балдеешь. Спроси любого из зевак, что толпятся возле места, где произошла дорожная авария, либо стоят на тротуаре и ждут, когда самоубийца сиганет или сверзится с карниза. Или спроси тех, кто приходит пялиться на публичную казнь. Да они кайф ловят, Клей, точно так же, как я тащусь, когда спускаю курок, и парень валится замертво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48