Он обещал ей жениться. Но его панегирик Мэвис звучал неправдоподобно, и Бетти Бенсон разделяла мою мысль о том, что Тессельман только корчил из себя влюбленного. Они вполне могли подраться. Возможно, Мэвис узнала, что он просто водит ее за нос. Они поругались, Тессельман вышел из себя, пырнул ее ножом…
— Ты собираешься гулять без башмаков? — спросил меня Граймс.
— Слушайте, Граймс, — сказал я, — мне вообще не хочется никуда идти. В чем дело? Вы что, ребята, продолжаете ставить силки на Билли-Билли Кэнтела? Я вам уже говорил, что не знаю, где он, и мне это по-прежнему неведомо. Знай я, где его искать, самолично доставил бы Билли-Билли на Центральную улицу.
— Говорить будешь в участке, — ответил Граймс. — Тебе предоставят для этого все возможности Легавых не переспоришь и не урезонишь. Если уж им что втемяшится, пиши пропало. Даже взорвись за окном атомная бомба, они все равно поволокут меня через развалины прямиком в участок.
Я знал, что бесполезно пытаться разговаривать с легавыми. Лучше сыграть в их игру, поскорее выбраться из кутузки и опять заняться делом. Я оделся и в сопровождении Граймса вы шел в гостиную.
Элла сидела в кресле у телефона, а спутники Граймса, вот уже много часов неотлучно находившиеся при нем, стояли в дверях.
Элла взглянула на меня и сказала:
— Они не дают мне позвонить Клэнси.
— У них нет уважения к законности, — ответил я. — Позвони ему тотчас после нашего ухода.
— Хорошо, — ответила она. — Надеюсь, ничего серьезного, Клей?
Этого я не знал, а посему сказал:
— Нет, ничего серьезного, просто эти ребята потеряли где-то колоду карт и теперь маются бездельем.
— Пошли, — поторопил меня Граймс.
— Я сейчас же позвоню Клэнси, — пообещала Элла напоследок.
Когда мы шагали к лифтам, Граймс заметил:
— Ты ее не стоишь. Похоже, она славная девушка.
— Славная, — ответил я. — Слушайте, нам и впрямь надо куда-то ехать?
— Да.
Дверцы лифта открылись, и мы вошли в кабину. Четверым тут было малость тесновато.
— Я правда не знаю, где Билли-Билли, — повторил я. — Можете посадить меня хоть на целую вечность, я все равно не буду этого знать.
— Кэнтел тут ни при чем, — ответил Граймс.
Лифт пошел вниз, но противная легкость в желудке объяснялась отнюдь не этим обстоятельством.
— Так дело не в Кэнтеле? — спросил я.
— Черт, ты и сам прекрасно это знаешь, — ответил Граймс.
— Откуда?
— А оттуда! Ты до кого-то добрался. Не знаю уж, до кого, только нам велели прекратить розыск Кэнтела и не осложнять жизнь синдикату, — он скривился от омерзения. — Иногда мне хочется стать президентом. Всего на сутки. На какие-то двадцать четыре часа.
— Значит, вы взялись гадить мне из-за чего-то другого, так? Зелен виноград, да?
— Поговорим в участке, — ответил он.
— Ну и зануда же вы, мистер Граймс, — сказал я, утратив всякую охоту продолжать разговор. Тессельман все-таки сдержал слово, отозвал легавых, чтобы дать мне возможность без помех выяснить, кто убил его подружку и подставил Билли-Билли. И куда мне теперь девать свою версию? В помойное ведро, вот куда.
А если Граймс преследует меня не из-за Кэнтела, какого черта ему надо? Спрашивать его было бессмысленно, он решил молчать, чтобы сойти за умного, и не скажет даже, какой сегодня день недели. Не знаю уж, в чем там дело, но остается лишь надеяться, что Клэнси по-быстрому вызволит меня. Я был отнюдь не расположен к такого рода игрищам.
В участок мы ехали долго и молча. А когда приехали, то оказалось, что меня привезли совсем не в тот участок, в который я ожидал попасть. Значит, легавые не хотели, чтобы Клэнси сразу же освободил меня. Никто не стал оформлять мое задержание Мы прошли мимо конторки дежурного и очутились в чреве здания среди зеленых стен. Стало быть, пока меня даже не арестовали. Надо будет ждать, потеть и гадать, за что я здесь, до тех пор, пока мне не соблаговолят сообщить об этом.
Мы гурьбой вошли в тесную каморку с голыми стенами, и я понял, что уже участвовал в такого рода представлениях. Тут были стулья; один стоял посреди комнаты, остальные — тут и там возле стен. Освещение, как я заметил, было обыкновенным, никаких ярких лучей, направленных на стул, стоящий в середине. По правде сказать, и дневного света, просачивавшегося сквозь грязные оконные стекла, было вполне достаточно, и включать электричество вообще не пришлось. Комната была заставлена пепельницами на подставках, но возле среднего стула не оказалось ни одной и, стало быть, курить я не смогу. В углу стоял аппарат для охлаждения воды, и я знал, что уж мне-то не достанется ни глотка. Я уже предвкушал веселую забаву и не стал дожидаться ничьих указаний, а просто уселся на стул посреди комнаты и принялся ждать. Граймс и двое других легавых пару минут послонялись по комнате, снимая пиджаки, ослабляя галстуки, со скрежетом передвигая стулья. Граймс налил себе чашку воды из охладителя, и я услышал за спиной «буль-буль-буль».
Наконец они решили приступить к делу. Граймс взял на себя ведущую роль и остановился передо мной, а двое других сели поодаль.
— Где ты был весь день? — спросил он.
— Да в разных местах, — ответил я.
— Имена и адреса, — потребовал Граймс.
— Запамятовал, — сказал я. — Вношу ясность: я не отказываюсь отвечать, просто забыл.
— Забыл, где шлялся день-деньской?
— Да, сэр, забыл. Забыл, где шлялся день-деньской. На улице было ужасно жарко. Вероятно, этим все и объясняется. Одно я помню точно: нигде не было кондиционеров.
— Как долго ты сожительствуешь со своей девицей? — спросил другой легавый.
Я удивился.
— Несколько недель.
— Ты не надумал бросить ее?
— Нет, — ответил я, гадая, куда он клонит.
— А кто жил у тебя до нее? — поинтересовался Граймс.
— А в чем дело?
— Я первый спросил, — сказал он. — Отвечай.
Я страшно смутился, мне понадобилась целая минута, чтобы вспомнить имя той девицы. Она была грудастой блондинкой и выглядела на миллион, хотя в койке едва тянула на пятнадцать центов. Черт, как же ее звали? Наконец я вспомнил.
— Анита Мерривелл, танцовщица из «Ла Копла».
— А до нее?
— Почем мне знать? Думаете, я веду картотеку?
Все эти расспросы казались мне совершенно бессмысленными. Я никак не мог понять, что происходит, а когда я не в состоянии понять, что происходит, я начинаю нервничать. Я машинально сунул руку в карман и достал сигареты, но Граймс тотчас выхватил у меня пачку.
— Можно я закурю? — спросил он.
— Да.
— Я, конечно, понимаю, что ты шутишь, — сказал Граймс. Он извлек из пачки сигарету, потом вытащил еще три. — Это про запас.
Ты ведь не возражаешь, правда?
— Правда, — откликнулся я.
Подошел еще один легавый.
— Я бы тоже с удовольствием курнул на халяву, — сказал он.
— Пожалуйста, — ответил Граймс. — Клей не возражает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Ты собираешься гулять без башмаков? — спросил меня Граймс.
— Слушайте, Граймс, — сказал я, — мне вообще не хочется никуда идти. В чем дело? Вы что, ребята, продолжаете ставить силки на Билли-Билли Кэнтела? Я вам уже говорил, что не знаю, где он, и мне это по-прежнему неведомо. Знай я, где его искать, самолично доставил бы Билли-Билли на Центральную улицу.
— Говорить будешь в участке, — ответил Граймс. — Тебе предоставят для этого все возможности Легавых не переспоришь и не урезонишь. Если уж им что втемяшится, пиши пропало. Даже взорвись за окном атомная бомба, они все равно поволокут меня через развалины прямиком в участок.
Я знал, что бесполезно пытаться разговаривать с легавыми. Лучше сыграть в их игру, поскорее выбраться из кутузки и опять заняться делом. Я оделся и в сопровождении Граймса вы шел в гостиную.
Элла сидела в кресле у телефона, а спутники Граймса, вот уже много часов неотлучно находившиеся при нем, стояли в дверях.
Элла взглянула на меня и сказала:
— Они не дают мне позвонить Клэнси.
— У них нет уважения к законности, — ответил я. — Позвони ему тотчас после нашего ухода.
— Хорошо, — ответила она. — Надеюсь, ничего серьезного, Клей?
Этого я не знал, а посему сказал:
— Нет, ничего серьезного, просто эти ребята потеряли где-то колоду карт и теперь маются бездельем.
— Пошли, — поторопил меня Граймс.
— Я сейчас же позвоню Клэнси, — пообещала Элла напоследок.
Когда мы шагали к лифтам, Граймс заметил:
— Ты ее не стоишь. Похоже, она славная девушка.
— Славная, — ответил я. — Слушайте, нам и впрямь надо куда-то ехать?
— Да.
Дверцы лифта открылись, и мы вошли в кабину. Четверым тут было малость тесновато.
— Я правда не знаю, где Билли-Билли, — повторил я. — Можете посадить меня хоть на целую вечность, я все равно не буду этого знать.
— Кэнтел тут ни при чем, — ответил Граймс.
Лифт пошел вниз, но противная легкость в желудке объяснялась отнюдь не этим обстоятельством.
— Так дело не в Кэнтеле? — спросил я.
— Черт, ты и сам прекрасно это знаешь, — ответил Граймс.
— Откуда?
— А оттуда! Ты до кого-то добрался. Не знаю уж, до кого, только нам велели прекратить розыск Кэнтела и не осложнять жизнь синдикату, — он скривился от омерзения. — Иногда мне хочется стать президентом. Всего на сутки. На какие-то двадцать четыре часа.
— Значит, вы взялись гадить мне из-за чего-то другого, так? Зелен виноград, да?
— Поговорим в участке, — ответил он.
— Ну и зануда же вы, мистер Граймс, — сказал я, утратив всякую охоту продолжать разговор. Тессельман все-таки сдержал слово, отозвал легавых, чтобы дать мне возможность без помех выяснить, кто убил его подружку и подставил Билли-Билли. И куда мне теперь девать свою версию? В помойное ведро, вот куда.
А если Граймс преследует меня не из-за Кэнтела, какого черта ему надо? Спрашивать его было бессмысленно, он решил молчать, чтобы сойти за умного, и не скажет даже, какой сегодня день недели. Не знаю уж, в чем там дело, но остается лишь надеяться, что Клэнси по-быстрому вызволит меня. Я был отнюдь не расположен к такого рода игрищам.
В участок мы ехали долго и молча. А когда приехали, то оказалось, что меня привезли совсем не в тот участок, в который я ожидал попасть. Значит, легавые не хотели, чтобы Клэнси сразу же освободил меня. Никто не стал оформлять мое задержание Мы прошли мимо конторки дежурного и очутились в чреве здания среди зеленых стен. Стало быть, пока меня даже не арестовали. Надо будет ждать, потеть и гадать, за что я здесь, до тех пор, пока мне не соблаговолят сообщить об этом.
Мы гурьбой вошли в тесную каморку с голыми стенами, и я понял, что уже участвовал в такого рода представлениях. Тут были стулья; один стоял посреди комнаты, остальные — тут и там возле стен. Освещение, как я заметил, было обыкновенным, никаких ярких лучей, направленных на стул, стоящий в середине. По правде сказать, и дневного света, просачивавшегося сквозь грязные оконные стекла, было вполне достаточно, и включать электричество вообще не пришлось. Комната была заставлена пепельницами на подставках, но возле среднего стула не оказалось ни одной и, стало быть, курить я не смогу. В углу стоял аппарат для охлаждения воды, и я знал, что уж мне-то не достанется ни глотка. Я уже предвкушал веселую забаву и не стал дожидаться ничьих указаний, а просто уселся на стул посреди комнаты и принялся ждать. Граймс и двое других легавых пару минут послонялись по комнате, снимая пиджаки, ослабляя галстуки, со скрежетом передвигая стулья. Граймс налил себе чашку воды из охладителя, и я услышал за спиной «буль-буль-буль».
Наконец они решили приступить к делу. Граймс взял на себя ведущую роль и остановился передо мной, а двое других сели поодаль.
— Где ты был весь день? — спросил он.
— Да в разных местах, — ответил я.
— Имена и адреса, — потребовал Граймс.
— Запамятовал, — сказал я. — Вношу ясность: я не отказываюсь отвечать, просто забыл.
— Забыл, где шлялся день-деньской?
— Да, сэр, забыл. Забыл, где шлялся день-деньской. На улице было ужасно жарко. Вероятно, этим все и объясняется. Одно я помню точно: нигде не было кондиционеров.
— Как долго ты сожительствуешь со своей девицей? — спросил другой легавый.
Я удивился.
— Несколько недель.
— Ты не надумал бросить ее?
— Нет, — ответил я, гадая, куда он клонит.
— А кто жил у тебя до нее? — поинтересовался Граймс.
— А в чем дело?
— Я первый спросил, — сказал он. — Отвечай.
Я страшно смутился, мне понадобилась целая минута, чтобы вспомнить имя той девицы. Она была грудастой блондинкой и выглядела на миллион, хотя в койке едва тянула на пятнадцать центов. Черт, как же ее звали? Наконец я вспомнил.
— Анита Мерривелл, танцовщица из «Ла Копла».
— А до нее?
— Почем мне знать? Думаете, я веду картотеку?
Все эти расспросы казались мне совершенно бессмысленными. Я никак не мог понять, что происходит, а когда я не в состоянии понять, что происходит, я начинаю нервничать. Я машинально сунул руку в карман и достал сигареты, но Граймс тотчас выхватил у меня пачку.
— Можно я закурю? — спросил он.
— Да.
— Я, конечно, понимаю, что ты шутишь, — сказал Граймс. Он извлек из пачки сигарету, потом вытащил еще три. — Это про запас.
Ты ведь не возражаешь, правда?
— Правда, — откликнулся я.
Подошел еще один легавый.
— Я бы тоже с удовольствием курнул на халяву, — сказал он.
— Пожалуйста, — ответил Граймс. — Клей не возражает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48