«В Новгороде, напротив древней и бесполезной Софии - торжественно воздвигнут бронзовый колоссальный шар в память тысячелетию уже минувшего беспорядка и бестолковщины». Достоевский знал, что такие заявления встречали энергичную поддержку среди русской интеллигенции, а поэтому, описывая реакцию на речи Карамзинова и «маниака» общества провинциального русского города (а не собрания еврейских коммерсантов Одессы), он с горькой иронией замечал, что им «аплодировали чуть ли не половина залы; увлекались невиннейшие: бесчестилась Россия всенародно, публично, и разве можно было не реветь от восторга?» Очевидно, что Достоевский имел основания для изображения таких писателей и подобных «маниакальных» ораторов, а также восторженного восприятия интеллигентным обществом антипатриотических речей.
Если преклонение перед Западом было характерно для многих русских интеллигентов, то в космополитизированной Одессе, имевшей постоянные торговые связи с Западом, эти настроения были особенно сильны. Говоря о состоянии умов части одесской интеллигенции, Исаак Дейчер писал: «Одно чувство проявлялось очень явно: заветное стремление к Европе и ее цивилизации, к Западу вообще и его свободам. «Запад» был как видение земли обетованной - он давал компенсацию и утешение за жалкую и бедную реальность России. Для еврейской интеллигенции эта часть мира… оказывала особое очарование. Для большой части нееврейской интеллигенции Запад также был антитезисом всего, что они ненавидели дома: Священный Синод, цензура, кнут и каторга».
О популярности таких взглядов писал и Троцкий: «Параллельно с глухой враждой к политическому режиму России складывалась незаметным образом идеализация заграницы - Западной Европы и Америки. По отдельным замечаниям и обрывкам, дополненным воображением, создавалось представление о высокой, равномерной, всех без изъятия охватывающей культуре. Позже с этим связывалось представление об идеальной демократии». Троцкий признавал: «Эта идеализация, незаметно всосанная из окружающей мещански-либеральной среды, держалась и позже, когда я стал уже проникаться революционными взглядами».
Из этих слов может создаться впечатление, что Троцкий с годами избавился от «идеализации» Запада, но на деле это было не совсем так. Хотя логика идейно-политической борьбы, в которую оказался вовлечен Троцкий, превратила его в противника общественного строя западных стран, он не отказался от представлений о том, что Запад стоит в авангарде мирового развития и является примером для остального человечества. Критические же замечания Троцкого в адрес Запада в момент написания своей автобиографии были связаны с тем, что он был тогда расстроен тем, что ни одна из стран Западной Европы и Северной Америки не соглашалась предоставить ему политическое убежище. Говоря о том, что он некогда верил в западную демократию, Троцкий с раздражением писал: «Я бы, вероятно, очень удивился, если б мог услышать, - что германская республика, увенчанная социал-демократическим правительством, допускает монархистов, но отказывает революционерам в праве убежища».
Возможно, с годами Троцкий стал более критически относиться к Западу, но он сохранял верность обретенному еще в одесском детстве представлению о непроходимой культурной пропасти между «передовым Западом» и «отсталой Россией». Вскоре после написания своей автобиографии, Троцкий стал работать над книгой об истории Октябрьской революции. В главе «Особенности развития России», написанной им в 1931 году, он выразил свои взгляды на Россию, которые сложились в его сознании еще во времена учебы в Одессе. С точки зрения Троцкого, неблагоприятное природное и международное окружение обусловило всестороннюю отсталость России: «Население гигантской и суровой равнины, открытой восточным ветрам и азиатским выходцам, было самой природой обречено на отставание… Основной, наиболее устойчивой чертой истории России является замедленный характер ее развития с вытекающими отсюда экономической отсталостью, примитивностью общественных форм, низким уровнем культуры».
Тотальная «отсталость» находила, по оценке Троцкого, проявления в самых различных сторонах российского общества. Троцкий писал о «недоношенности русского феодализма», отмечал «бесформенность классовых отношений», «скудность внутренней истории», «ленивый ум московитян». По словам Троцкого, «Восток дал» России «татарское иго, которое вошло важными элементами в строение русского государства». В результате «государство в России… приближалось к азиатской деспотии». Запад отчасти помог России освоить некоторые «материальные и идейные завоевания передовых стран», но это не изменило характера страны. «Скудность не только русского феодализма, но и всей русской истории, наиболее удручающее свое выражение находила в отсутствии настоящих средневековых городов, как ремесленно-торговых центров».
В последних строках этой книги Троцкий писал о том, что Россия смогла создать «лишь поверхностные подражания более высоких западных образцов». По его оценке, российская культура дала миру лишь «такие варварские понятия, как «царь», «погром» и «кнут». Казалось, что изучение в школе русской литературы, чтение русских поэтов в доме Шпенцеров, посещения русских спектаклей пригодились Лейбе Бронштейну лишь для успешной сдачи экзаменов. И хотя он мог к случаю процитировать русских писателей, он, очевидно, воспринимал их как примеры отсталой культуры.
Нет сомнения в том, что установки на «оппозиционность» к государственным властям, православной религии и всей России были прочно заложены в сознании Лейбы Бронштейна в годы его «окультуривания» в семье одесских интеллигентов. Заодно там он обрел навык отличать «правильные» взгляды от чуждых ему, «неправильных». Троцкий вспоминал, как это различие «сам для себя резко обнаружил в соприкосновении с двумя товарищами по классу: Родзевичем и Кологривовым». Оказавшись в семье Родзевича, отец которого был полковником, Троцкий, по его словам, «раза два натолкнулся на что-то чуждое и беспокоящее, даже враждебное: это когда вскользь коснулись религии или власти. Был в семье тон консервативного благочестия, который я почувствовал, как толчок в грудь».
Другой же одноклассник Лейбы, Кологривов, стал искренне возмущаться, когда тот «высказал какое-то критическое суждение не то о директоре, не то еще о ком-то». Для Троцкого было очевидно, что «мальчик повторял лишь то, что не раз, очевидно, слышал в своей крепостнической семье». Однако, как фактически признавал Троцкий, он сам повторял лишь то, что не раз слышал в семье Шпенцеров и круге его знакомых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190