Троцкий завершил свою речь чтением официального заявления, подписанного всеми членами делегации, в котором сообщалось, что, «отказываясь от подписания аннексионистского договора, Россия, со своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту».
Д.Г. Фокке в своих воспоминаниях писал: «Троцкий кончил. Впечатление - взорвавшейся бомбы. Декларация грянула, как гром из ясного неба… Безмолвно сидело все собрание, выслушав эти странные и столь дико звучавшие слова… Кто-то, чуть ли не генерал Гофман, после речи Троцкого сказал вполголоса: «Ungehort» (неслыханно). Декларация Троцкого не только нарушала его договоренность с Лениным («подписывать договор после ультиматума»), но и закрывала путь проводившейся до сих пор политике затягивания переговоров. Более того, заявление об уходе с конференции означало возобновление военных действий, а провозглашение демобилизации информировало правительства Германии и Австро-Венгрии о том, что их армии не встретят сопротивления в ходе их наступления в России.
Как ни был поражен Кюльман заявлением Троцкого, он сумел тут же внести ясность в суть дела: «На основании договора о перемирии военные действия, несмотря на продолжающееся состояние войны, пока прекращены. При аннулировании же этого договора военные действия автоматически возобновятся. То обстоятельство, что одна из сторон демобилизует свои армии, ни с фактической, ни с правовой стороны ничего не меняет в данном положении».
Кюльман требовал от Троцкого разъяснений, где проходит граница Российского государства и готово ли Советское правительство возобновить торговые и правовые отношения в пределах, соответствующих прекращению состояния войны и наступлению мира. На запрос Кюльмана Троцкий дал туманный ответ: «Что касается практических затруднений, вытекающих из создавшегося положения, то я не могу предложить никакой юридической формулы для их разрешения. Невозможно подыскать формулу, определяющую взаимоотношения российского правительства и Центральных держав».
Хотя германская сторона открывала советской делегации возможность вновь продолжить переговоры хотя бы для объяснения смысла декларации Троцкого, последний не пожелал этим воспользоваться, заявив: «Что касается нас, то мы исчерпали все полномочия, какие мы имеем и какие до сих пор могли получить из Петрограда. Мы считаем необходимым вернуться в Петроград, где мы и обсудим, совместно с правительством Российской федеративной республики, все сделанные нам союзническими делегациями сообщения и дадим на них соответствующий ответ». Объявив, что в дальнейшем Германия может поддерживать связь с Петроградом по радио, Троцкий покинул зал заседаний и вечером уехал из Бреста.
Объясняя поведение Троцкого в Бресте, М.Н. Покровский писал: «Логику тут найти трудно, но зато психологическое объяснение найти легче легкого… Оставаться хотя бы лишний час в Бресте Троцкому казалось страшно опасным. Чтобы не было недоразумений: я, конечно, отнюдь не думаю подозревать Троцкого в физической трусости - он физически храбрый человек. Разумеется, он спасал «вождя», без которого революция могла погибнуть».
Не поставив подпись под «позорным» договором, объявив о демобилизации армии, обреченной на поражение в случае «революционной войны», Троцкий видел в себе вождя революции, занявшего самую безупречную позицию. Даже много лет спустя, когда он писал свои мемуары, он исходил из того, что существовала высокая вероятность отказа немцев от наступления. Он писал: «После октябрьских стачек в Германии и Австрии вопрос о том, решится ли немецкое правительство наступать или нет, вовсе не был настолько очевиден - ни нам, ни самому немецкому правительству, - как изображают теперь многие умники задним числом». Троцкий считал, что ему нельзя находиться в Бресте хотя бы один лишний час, так как его место было в Петрограде во главе революции, куда бы она ни шла - к триумфу после революционных восстаний в Германии или Австро-Венгрии или к грандиозному поражению, которое превратило бы его навеки в блистательного лидера погибнувшей Петроградской коммуны. Как утверждал Дейчер, «Троцкий возвращался в Петроград полный уверенности и гордый своим достижением… В одиночку, не имея ничего за своей спиной, кроме страны в состоянии хаоса и едва установленный режим, он, всего год назад неизвестный журналист, сосланный в Нью-Йорк, успешно победил объединенный дипломатический талант половины Европы».
Через три дня после срыва переговоров в Бресте, 13 февраля, у Вильгельма II состоялось совещание высшего военного командования и политического руководства Германии. Готовясь к этому совещанию, главнокомандующий вооруженными силами Германии Э. Людендорф подготовил для кайзера меморандум, в котором предлагал воспользоваться срывом переговоров для решения военно-стратегических задач Германии. С одной стороны, Людендорф подчеркивал необходимость перебросить часть дивизий с Восточного фронта на запад. В то же время он настаивал на развертывании наступления на Россию. Бездействие австро-германских войск, по мнению Людендорфа, могло привести к утрате преимуществ существовавшего положения и возможностей для их дальнейшего использования: «Мы позволим большевистскому великороссу вторгнуться на Украину… Мы поставим под угрозу наш мирный договор с Украиной, а тем самым и снабжение, в котором нуждаются и Австро-Венгрия, и мы сами. Таким образом окончательная победа остается под сомнением… Мы оставим Финляндию большевикам… Эстляндия и Лифляндия будут приговорены к смерти, мы отдадим их под английское влияние, их жителей загонят даже в английскую армию».
Людендорф выражал серьезные опасения по поводу того влияния, которое оказывала большевистская агитация: «Мы позволим русскому правительству… беспрепятственно подстрекать немецкий народ и армию… Наши границы открыты, как показали последние забастовки, для вражеской пропаганды, наш авторитет в занятых областях подорван. В Вильне уже есть списки Красной гвардии».
К этому времени правящие круги Германии взяли курс на свержение большевистского правительства и поддержку контрреволюционных сил. Выдвигая план движения на север Прибалтики, Людендорф подчеркивал: «Тем самым мы, возможно, нанесем большевикам смертельный удар и укрепим наше внутриполитическое положение, сыграем на руку лучшим слоям в России».
Расчет на сотрудничество с бывшими германофобами из «лучших слоев» России имел основания. Антисоветизм превращал ряд представителей бывших правящих кругов в сторонников германской оккупации России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190