30 августа 1926 года он писал К. Радеку: «Я понемногу пишу, принимаю гостей, фотографируюсь с курортными товарищами и стреляю перепелов, чего и Вам желаю». «Курортные товарищи» были членами оппозиции, в чем и уличал Троцкого анонимный член партии, который в письме ему указал: «Лев Давыдович! Не находите ли вы не совсем тактичным ваше «хождение по массам» (по санаториям), в связи с последними событиями в Цека? Кажется, другие члены Политбюро этого не делают?»
Результатом этих хождений по санаториям и охоты на перепелов явилось усиление антисталинской направленности в тактике оппозиционеров. Если в «заявлении 13-ти» клеймился «Сталин и его группа», то в «обращении в ЦК» Зиновьева и Троцкого, направленном в августе, подчеркивалось, что «верхушка сталинской фракции» пожелала «обеспечить безусловный перевес Сталина над Томским, Рыковым и Бухариным». Для усиления эффективности интриганского замысла авторы письма утверждали: «Некоторые члены Политбюро, принадлежащие к большинству, говорили об этом плане с возмущением». Одновременно лидеры оппозиции решили обратиться к партийным массам.
На гектографах, стеклографах и пишущих машинках оппозиционеры размножали свои материалы. 1 октября 1926 года Троцкий, Зиновьев, Пятаков, Радек, Смилга, Сапронов и другие выступили с пропагандой своих взглядов на собрании ячейки московского завода «Авиаприбор». Однако резолюция собрания, принятая 78 голосами против 21, осудила оппозицию и потребовала от МК «принять решительные мероприятия по борьбе с оппозицией, не останавливаясь перед мерами организационного характера». Зиновьеву, который пытался выступить на ленинградском заводе «Красный путиловец», не дали завершить речь. С 1 по 8 октября в партийных ячейках Москвы и Ленинграда, на собраниях которых присутствовали 87 388 человек, за оппозиционеров проголосовали лишь 496 человек.
Попытки Троцкого использовать гипнотическую мощь своего красноречия проваливались. Дейчер писал: «Впервые за почти тридцать лет, впервые с тех пор, как он начал свою карьеру как революционный оратор, Троцкий обнаружил, что он стоит беспомощно перед толпой. Его самые неоспоримые аргументы, его гений убеждения, его мощный, звенящий металлом голос не помогали перед лицом возмущенного рева, который его встретил. Оскорбления, которым подверглись другие ораторы, были еще более грубыми. Ясно, что первое совместное обращение оппозиции к партийному мнению кончилось провалом».
Вероятно, Троцкий чувствовал, что его время прошло. Его последний шанс был упущен в 1923 году. Позже он уверял и себя, и других в том, что «осенью 1923 года у нас был грандиозный подъем в партии, параллельно с подъемом в Германской революции. А после поражения ее и у нас наступил отлив». Он утверждал, что оппозицию не поддержали рабочие потому, что они устали от революции. «Многосемейные, уставшие рабочие, разочарованные в революции, по инерции остающиеся в партии, пойдут они в оппозицию? Нет, не пойдут. Они скажут: режим, конечно, плохой, но пускай их делают, что хотят, я соваться не буду». Он утешал себя в том, что за Сталиным пошли лишь инертные, трусливые, шкурники, за оппозицией же следовали самые смелые. «Если же взять карьериста, как среднюю фигуру, то я спрашиваю: пойдет ли такой карьерист при нынешних условиях искать свою карьеру через оппозицию? Вы знаете: не пойдет… Я спрашиваю еще раз: обыватели, чиновники, шкурники пойдут в оппозицию? Нет, не пойдут».
В словах Троцкого была доля истины. Шкурники вряд ли присоединялись к оппозиции. Среди тех, кто спешил осудить Троцкого, было немало беспринципных карьеристов, которые охотно вступали в правящую партию. Между тем вряд ли стоило идеализировать и оппозиционеров, среди которых было немало амбициозных людей. Они не желали выпускать из рук рычаги управления и именно по этой причине поддержали Троцкого в 1920 году, в 1923 году, в 1926 году.
Рабочая аудитория, симпатии которой пытались заполучить лидеры оппозиции, могла откликнуться на разоблачение растущего бюрократизма и наступления на демократические начала в партии. Она была восприимчива к критике нэпа, который, в частности, привел к возрождению социального расслоения и отдалил надежды на социальное равенство. Однако она не могла не видеть, что нэп вывел страну из пучины краха. Заявление Сталина на XIV партсъезде о том, что сельское хозяйство страны в 1925-1926 годах достигнет 91 процента довоенного уровня, а промышленность- 93 процентов довоенной нормы, оправдывалось.
Объявив себя решительными сторонниками перемен, улучшающих жизнь людей, руководство партии во главе со Сталиным встало в авангарде мощной силы общественного развития, которая соединяла индустриальную и социальную революции. Именно поэтому люди, стоявшие впереди этой мощной силы, воспринимались творцами новой жизни, а их идеи, речи, заявления - предвестником грядущего мира счастья и равенства, который все в большей степени ассоциировался с понятиями «социализм» и «коммунизм». Задача построения социализма в одной стране, выдвинутая Сталиным в конце 1924 года, отвечала представлениям широких масс о лучшей жизни. Лозунг строительства социализма выражал желания тех, кто выступал за экономическую и политическую независимость Советской страны, против ее превращения в полуколонию.
На XIV съезде ВКП(б) Сталин объявил, что он «решительно отрицает политику превращения нашей страны в придаток мировой системы капитализма». Он требовал: «Мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке, страной, которая послужит очагом для притягивания к себе всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в русло социалистического хозяйства». Этот курс находил патриотический отклик в советском народе и обеспечивал ему все возраставшую поддержку как в рядах партии, так и в рабочих массах.
В противовес популярному лозунгу «социализма в одной стране» Троцкий вновь вернулся к идее «Соединенных Штатов Европы». Он считал, что «лозунг «Соединенные Штаты Социалистической Европы» - это вполне своевременно». Троцкий решительно отвергал идею построения социализма в одной стране, так как полагал, что она исходит из неизменности экономических, социальных и политических условий в мире в течение «четверти столетия», периода, который, по мнению Троцкого, был необходим для построения социализма. Он считал наиболее вероятным вариантом развитие капитализма Европы «от затруднения к затруднению». Это должно было неизбежно замедлить развитие СССР, зависимого от импорта европейского оборудования. «Заявлять, что мы при такой перспективе все же построим «социализм в одной стране», - значит попросту заниматься словесной игрой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190
Результатом этих хождений по санаториям и охоты на перепелов явилось усиление антисталинской направленности в тактике оппозиционеров. Если в «заявлении 13-ти» клеймился «Сталин и его группа», то в «обращении в ЦК» Зиновьева и Троцкого, направленном в августе, подчеркивалось, что «верхушка сталинской фракции» пожелала «обеспечить безусловный перевес Сталина над Томским, Рыковым и Бухариным». Для усиления эффективности интриганского замысла авторы письма утверждали: «Некоторые члены Политбюро, принадлежащие к большинству, говорили об этом плане с возмущением». Одновременно лидеры оппозиции решили обратиться к партийным массам.
На гектографах, стеклографах и пишущих машинках оппозиционеры размножали свои материалы. 1 октября 1926 года Троцкий, Зиновьев, Пятаков, Радек, Смилга, Сапронов и другие выступили с пропагандой своих взглядов на собрании ячейки московского завода «Авиаприбор». Однако резолюция собрания, принятая 78 голосами против 21, осудила оппозицию и потребовала от МК «принять решительные мероприятия по борьбе с оппозицией, не останавливаясь перед мерами организационного характера». Зиновьеву, который пытался выступить на ленинградском заводе «Красный путиловец», не дали завершить речь. С 1 по 8 октября в партийных ячейках Москвы и Ленинграда, на собраниях которых присутствовали 87 388 человек, за оппозиционеров проголосовали лишь 496 человек.
Попытки Троцкого использовать гипнотическую мощь своего красноречия проваливались. Дейчер писал: «Впервые за почти тридцать лет, впервые с тех пор, как он начал свою карьеру как революционный оратор, Троцкий обнаружил, что он стоит беспомощно перед толпой. Его самые неоспоримые аргументы, его гений убеждения, его мощный, звенящий металлом голос не помогали перед лицом возмущенного рева, который его встретил. Оскорбления, которым подверглись другие ораторы, были еще более грубыми. Ясно, что первое совместное обращение оппозиции к партийному мнению кончилось провалом».
Вероятно, Троцкий чувствовал, что его время прошло. Его последний шанс был упущен в 1923 году. Позже он уверял и себя, и других в том, что «осенью 1923 года у нас был грандиозный подъем в партии, параллельно с подъемом в Германской революции. А после поражения ее и у нас наступил отлив». Он утверждал, что оппозицию не поддержали рабочие потому, что они устали от революции. «Многосемейные, уставшие рабочие, разочарованные в революции, по инерции остающиеся в партии, пойдут они в оппозицию? Нет, не пойдут. Они скажут: режим, конечно, плохой, но пускай их делают, что хотят, я соваться не буду». Он утешал себя в том, что за Сталиным пошли лишь инертные, трусливые, шкурники, за оппозицией же следовали самые смелые. «Если же взять карьериста, как среднюю фигуру, то я спрашиваю: пойдет ли такой карьерист при нынешних условиях искать свою карьеру через оппозицию? Вы знаете: не пойдет… Я спрашиваю еще раз: обыватели, чиновники, шкурники пойдут в оппозицию? Нет, не пойдут».
В словах Троцкого была доля истины. Шкурники вряд ли присоединялись к оппозиции. Среди тех, кто спешил осудить Троцкого, было немало беспринципных карьеристов, которые охотно вступали в правящую партию. Между тем вряд ли стоило идеализировать и оппозиционеров, среди которых было немало амбициозных людей. Они не желали выпускать из рук рычаги управления и именно по этой причине поддержали Троцкого в 1920 году, в 1923 году, в 1926 году.
Рабочая аудитория, симпатии которой пытались заполучить лидеры оппозиции, могла откликнуться на разоблачение растущего бюрократизма и наступления на демократические начала в партии. Она была восприимчива к критике нэпа, который, в частности, привел к возрождению социального расслоения и отдалил надежды на социальное равенство. Однако она не могла не видеть, что нэп вывел страну из пучины краха. Заявление Сталина на XIV партсъезде о том, что сельское хозяйство страны в 1925-1926 годах достигнет 91 процента довоенного уровня, а промышленность- 93 процентов довоенной нормы, оправдывалось.
Объявив себя решительными сторонниками перемен, улучшающих жизнь людей, руководство партии во главе со Сталиным встало в авангарде мощной силы общественного развития, которая соединяла индустриальную и социальную революции. Именно поэтому люди, стоявшие впереди этой мощной силы, воспринимались творцами новой жизни, а их идеи, речи, заявления - предвестником грядущего мира счастья и равенства, который все в большей степени ассоциировался с понятиями «социализм» и «коммунизм». Задача построения социализма в одной стране, выдвинутая Сталиным в конце 1924 года, отвечала представлениям широких масс о лучшей жизни. Лозунг строительства социализма выражал желания тех, кто выступал за экономическую и политическую независимость Советской страны, против ее превращения в полуколонию.
На XIV съезде ВКП(б) Сталин объявил, что он «решительно отрицает политику превращения нашей страны в придаток мировой системы капитализма». Он требовал: «Мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке, страной, которая послужит очагом для притягивания к себе всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в русло социалистического хозяйства». Этот курс находил патриотический отклик в советском народе и обеспечивал ему все возраставшую поддержку как в рядах партии, так и в рабочих массах.
В противовес популярному лозунгу «социализма в одной стране» Троцкий вновь вернулся к идее «Соединенных Штатов Европы». Он считал, что «лозунг «Соединенные Штаты Социалистической Европы» - это вполне своевременно». Троцкий решительно отвергал идею построения социализма в одной стране, так как полагал, что она исходит из неизменности экономических, социальных и политических условий в мире в течение «четверти столетия», периода, который, по мнению Троцкого, был необходим для построения социализма. Он считал наиболее вероятным вариантом развитие капитализма Европы «от затруднения к затруднению». Это должно было неизбежно замедлить развитие СССР, зависимого от импорта европейского оборудования. «Заявлять, что мы при такой перспективе все же построим «социализм в одной стране», - значит попросту заниматься словесной игрой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190