Герман Геринг – командующий люфтваффе – снят по приказу Гитлера со всех должностей и вроде бы даже арестован. Вместо него назначен генерал-фельдмаршал фон Грейм. При всем уважении к этому человеку и при всех провалах и неудачах «толстого Геринга» это известие, пришедшее одновременно из штаба генерала Вейдлинга и из других мест, не добавило оптимизма защитникам форта.
– Это последняя стадия, – сказал Пауль, когда они с Петером курили на верхней площадке. – Сейчас начнется обвал перестановок, смещений и арестов.
Разминая сигарету, к ним подошел Ганс Кюстер.
– Слыхали новость? Поговаривают, что штаб люфтваффе не подчинится фон Грейму. Говорят также, он серьезно ранен и его вывезли из Берлина на носилках.
– А мы? – спросил Петер. – Кому теперь подчиняемся мы?
– Нами командуют непосредственно из «Бендлерблока», – выпустив первую струю дыма, пояснил Кюстер. – Там теперь штаб обороны. По-прежнему ожидаем приезда командира артиллерии штаба, Ладно, пойду. – Оберлейтенант кивнул братьям и ушел.
– Ну, пора и нам приниматься за дело, – сказал Пауль, пульнув окурком с сорокаметровой высоты.
С этого дня для Петера началась настоящая служба на батарее Зообункера. Он был и писарем, и наблюдателем, и санитаром, и курьером. Когда вышел из строя один из элеваторов, он вместе с другими работал подносчиком снарядов.
Грохот пушек уже не ошеломлял его, да и к визгу шрапнели он стал понемногу привыкать. Их башня продолжала оставаться прочной скалой в бушующем океане дымов и пожаров. Это было, пожалуй, самое боеспособное подразделение в обороне Берлина, не теряющее своей огневой мощи, несмотря ни что. Казалось, что с ходом времени ничего не меняется. Снаряды все так же подавались наверх в любых количествах, поврежденные прицелы быстро заменялись новыми, на место раненых и убитых тут же становились другие. Не было недостатка в пище, воде и даже натуральном кофе В сравнении с другими пунктами обороны это был настоящий оазис изобилия. Правда, все сказанное не относилось к нижним этажам башни, где люди умирали от болезней, жажды, ужасной давки и просто от страха.
Но иллюзия стабильности обстановки быстро пропадала, стоило только посмотреть на исчерканную карту Берлина. Красные пометки неуклонно заполняли все ее пространство. Быстрее всего они ползли с юга, поглощая улицы Далема, Штеглица, Шмаргендорфа, Шенеберга, Нойкёльна. Давно уже пал Темпельхоф. До угла Фоссштрассе и Вильгельмштрассе оставались считаные десятки метров. Впрочем, защитники Тиргартена и зенитной башни Зоо не знали, где теперь Гитлер и жив ли он вообще. Скоро вся немецкая оборона столицы представляла собой узкую полосу, протянувшуюся с запада на восток вдоль шоссе Шарлоттенбургер и проспекта Унтер-ден-Линден. Двадцать девятого апреля советские войска вплотную подошли к форту «G» с юга и востока. С верхней площадки уже можно было разглядеть в бинокль чудовищные русские самоходные гаубицы, ползущие между руин в сторону зоопарка.
Поздно вечером, в понедельник тридцатого апреля, гарнизону Зообункера была предложена капитуляция.
К подножию башни с белым флагом подошла группа людей. Все – офицеры вермахта, плененные в эти дни гвардейцами Катукова и Чуйкова. Они обрисовали ситуацию, рассказав о том, что с командованием уже ведутся переговоры о капитуляции. Всем в башне, включая членов СС и штурмовиков, обещали жизнь в случае сдачи. Командир гарнизона полковник Галлер, понимая, что не вправе приносить в жертву тысячи женщин и детей, скопившихся на первых двух этажах, ответил принципиальным согласием. Однако он выдвинул условие – башня капитулирует только завтра, в ночь на второе. Условие было принято, и наступило затишье.
Измотанные артиллеристы падали на кровати, едва добираясь до них. Те, кому выпало дежурить на батарее, засыпали, прислонившись к прицелам и затворам остывающих орудий. Упав головой на стол с картой, в центральном посту дремали вычислители и телефонисты. В рентген-кабинете госпиталя на четвертом этаже в кресле уснул хирург. Он пришел сюда на минутный перекур и спал, выронив сигарету из окровавленных рук. Очень многие тогда, услыхав тишину, не смогли ей противостоять. Но многие продолжали выполнять свои обязанности.
Воспользовавшись прекращением огня, впервые за последние дни из башни стали выносить сотни трупов умерших, чтобы предать их земле. Вместе с ними выносили и закапывали ампутированные в госпитале конечности, от которых еще вчера не было возможности избавиться, иначе как просто выбрасывать в окна. Поступила команда раздать воду и продукты из военных запасов беженцам, численность которых некоторые оценивали в тот день в 30 тысяч человек. Допускать их самих к складам было совершенно невозможно – в давке на лестницах и в узких коридорах вполне могла произойти массовая гибель обезумевших от отчаяния и тесноты людей. Пришлось отбирать добровольцев среди солдат и гражданских, которые помогали медсестрам выносить и распределять продукты.
Не меньшие тяготы за эти дни испытали на себе и солдаты противной стороны. Они тоже валились с ног и засыпали возле своих гаубиц. Соперничество двух фронтов и желание командования во что бы то ни стало подарить Берлин Сталину к Первомаю, стоили им нескольких десятков тысяч лишних смертей. Но все же их окрыляла победа. Они жили надеждой на возвращение и перемены в своей собственной стране, которых просто не могло не быть после такой Великой Победы.
У защитников же башни Зоо, Тиргартена, нескольких еще удерживаемых мостов и площадей не было в крови этого дающего силы транквилизатора. Одни из них держались на фанатизме, другие – на примере товарищей, третьи – на паническом страхе перед пленом. Многие ни на чем уже не держались и, бросив оружие, бежали в леса, прятались в подвалах или выходили на улицы с поднятыми руками.
Петер с трудом разыскал брата, уснувшего в своем кабинете на шестом этаже. Пауль редко бывал здесь и сейчас сидел, положив локти на стол и уронив на них голову. Вероятно, он приводил в порядок документацию вверенного ему подразделения и так и уснул с пером в руке.
Петер сразу отметил разительную перемену во внешнем облике брата. Он осторожно потрогал его за плечо с блестящим серебряным погоном на красной подложке, и тот поднял голову. На Пауле был новый мундир со всеми наградами. Лицо его на этот раз оказалось чисто выбритым, а из рукавов кителя выглядывали белые манжеты рубашки с серебряными запонками.
Пауль протер глаза руками и откинулся на спинку стула. Его талию охватывал парчовый пояс с золотым парящим орлом на овальной серебряной пряжке.
– Жаль, у меня нет шпаги, которую я мог бы им отдать, – сказал он не то шутя, не то всерьез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
– Это последняя стадия, – сказал Пауль, когда они с Петером курили на верхней площадке. – Сейчас начнется обвал перестановок, смещений и арестов.
Разминая сигарету, к ним подошел Ганс Кюстер.
– Слыхали новость? Поговаривают, что штаб люфтваффе не подчинится фон Грейму. Говорят также, он серьезно ранен и его вывезли из Берлина на носилках.
– А мы? – спросил Петер. – Кому теперь подчиняемся мы?
– Нами командуют непосредственно из «Бендлерблока», – выпустив первую струю дыма, пояснил Кюстер. – Там теперь штаб обороны. По-прежнему ожидаем приезда командира артиллерии штаба, Ладно, пойду. – Оберлейтенант кивнул братьям и ушел.
– Ну, пора и нам приниматься за дело, – сказал Пауль, пульнув окурком с сорокаметровой высоты.
С этого дня для Петера началась настоящая служба на батарее Зообункера. Он был и писарем, и наблюдателем, и санитаром, и курьером. Когда вышел из строя один из элеваторов, он вместе с другими работал подносчиком снарядов.
Грохот пушек уже не ошеломлял его, да и к визгу шрапнели он стал понемногу привыкать. Их башня продолжала оставаться прочной скалой в бушующем океане дымов и пожаров. Это было, пожалуй, самое боеспособное подразделение в обороне Берлина, не теряющее своей огневой мощи, несмотря ни что. Казалось, что с ходом времени ничего не меняется. Снаряды все так же подавались наверх в любых количествах, поврежденные прицелы быстро заменялись новыми, на место раненых и убитых тут же становились другие. Не было недостатка в пище, воде и даже натуральном кофе В сравнении с другими пунктами обороны это был настоящий оазис изобилия. Правда, все сказанное не относилось к нижним этажам башни, где люди умирали от болезней, жажды, ужасной давки и просто от страха.
Но иллюзия стабильности обстановки быстро пропадала, стоило только посмотреть на исчерканную карту Берлина. Красные пометки неуклонно заполняли все ее пространство. Быстрее всего они ползли с юга, поглощая улицы Далема, Штеглица, Шмаргендорфа, Шенеберга, Нойкёльна. Давно уже пал Темпельхоф. До угла Фоссштрассе и Вильгельмштрассе оставались считаные десятки метров. Впрочем, защитники Тиргартена и зенитной башни Зоо не знали, где теперь Гитлер и жив ли он вообще. Скоро вся немецкая оборона столицы представляла собой узкую полосу, протянувшуюся с запада на восток вдоль шоссе Шарлоттенбургер и проспекта Унтер-ден-Линден. Двадцать девятого апреля советские войска вплотную подошли к форту «G» с юга и востока. С верхней площадки уже можно было разглядеть в бинокль чудовищные русские самоходные гаубицы, ползущие между руин в сторону зоопарка.
Поздно вечером, в понедельник тридцатого апреля, гарнизону Зообункера была предложена капитуляция.
К подножию башни с белым флагом подошла группа людей. Все – офицеры вермахта, плененные в эти дни гвардейцами Катукова и Чуйкова. Они обрисовали ситуацию, рассказав о том, что с командованием уже ведутся переговоры о капитуляции. Всем в башне, включая членов СС и штурмовиков, обещали жизнь в случае сдачи. Командир гарнизона полковник Галлер, понимая, что не вправе приносить в жертву тысячи женщин и детей, скопившихся на первых двух этажах, ответил принципиальным согласием. Однако он выдвинул условие – башня капитулирует только завтра, в ночь на второе. Условие было принято, и наступило затишье.
Измотанные артиллеристы падали на кровати, едва добираясь до них. Те, кому выпало дежурить на батарее, засыпали, прислонившись к прицелам и затворам остывающих орудий. Упав головой на стол с картой, в центральном посту дремали вычислители и телефонисты. В рентген-кабинете госпиталя на четвертом этаже в кресле уснул хирург. Он пришел сюда на минутный перекур и спал, выронив сигарету из окровавленных рук. Очень многие тогда, услыхав тишину, не смогли ей противостоять. Но многие продолжали выполнять свои обязанности.
Воспользовавшись прекращением огня, впервые за последние дни из башни стали выносить сотни трупов умерших, чтобы предать их земле. Вместе с ними выносили и закапывали ампутированные в госпитале конечности, от которых еще вчера не было возможности избавиться, иначе как просто выбрасывать в окна. Поступила команда раздать воду и продукты из военных запасов беженцам, численность которых некоторые оценивали в тот день в 30 тысяч человек. Допускать их самих к складам было совершенно невозможно – в давке на лестницах и в узких коридорах вполне могла произойти массовая гибель обезумевших от отчаяния и тесноты людей. Пришлось отбирать добровольцев среди солдат и гражданских, которые помогали медсестрам выносить и распределять продукты.
Не меньшие тяготы за эти дни испытали на себе и солдаты противной стороны. Они тоже валились с ног и засыпали возле своих гаубиц. Соперничество двух фронтов и желание командования во что бы то ни стало подарить Берлин Сталину к Первомаю, стоили им нескольких десятков тысяч лишних смертей. Но все же их окрыляла победа. Они жили надеждой на возвращение и перемены в своей собственной стране, которых просто не могло не быть после такой Великой Победы.
У защитников же башни Зоо, Тиргартена, нескольких еще удерживаемых мостов и площадей не было в крови этого дающего силы транквилизатора. Одни из них держались на фанатизме, другие – на примере товарищей, третьи – на паническом страхе перед пленом. Многие ни на чем уже не держались и, бросив оружие, бежали в леса, прятались в подвалах или выходили на улицы с поднятыми руками.
Петер с трудом разыскал брата, уснувшего в своем кабинете на шестом этаже. Пауль редко бывал здесь и сейчас сидел, положив локти на стол и уронив на них голову. Вероятно, он приводил в порядок документацию вверенного ему подразделения и так и уснул с пером в руке.
Петер сразу отметил разительную перемену во внешнем облике брата. Он осторожно потрогал его за плечо с блестящим серебряным погоном на красной подложке, и тот поднял голову. На Пауле был новый мундир со всеми наградами. Лицо его на этот раз оказалось чисто выбритым, а из рукавов кителя выглядывали белые манжеты рубашки с серебряными запонками.
Пауль протер глаза руками и откинулся на спинку стула. Его талию охватывал парчовый пояс с золотым парящим орлом на овальной серебряной пряжке.
– Жаль, у меня нет шпаги, которую я мог бы им отдать, – сказал он не то шутя, не то всерьез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157