Один конец белой бухточки заканчивается булыжниками и острой галькой. На другом – чахлая поросль мангровых деревьев; через нее он в часы отлива проходит к полосе камней, которая завершается полоской песка. От этой полоски до материка не больше полумили. Даже в сезон дождей на материке, похоже, очень сухо. Горные гряды отсюда кажутся жесткими, бездревесными.
Фокс живет вместе с приливом. С полоски песка он ловит гигантскую скумбрию и рыбу-зайца, и то тут, то там ему попадается испанская макрель. Он рыщет между скалами в поисках мангровых щук, люцианов, голубых окуней. По дороге он собирает плавучий хворост и на спине относит его в лагерь. Он жарит рыбу целиком на угольях и варит суп в котелке. Вначале, на радостях, он ловит слишком много, и ему приходится коптить рыбу на козлах из веток, накрыв ее листьями. Иногда слишком жарко, чтобы готовить, и тогда он ест рыбу сырой у воды, и ему не приходится нести обратно ничего, кроме удочки и снастей.
Он научается есть зеленых муравьев ради лимонных брызг на языке и ради того, как вкусна становится от них густая похлебка, приправленная щепоткой чили. Он осторожно и нерешительно обращается к мангровым улиткам, чья голубая плоть его настораживает, и пробует ягоды и инжир, озабоченно сморщившись. Орехи пандануса почти безвкусны. Ему не везет с мякотью плодов баобабов, но нравится ходить под тенью деревьев, где под ногами хрустят ракушки. Он целыми днями наслаждается мыслью, что у него лучшее место на острове. Он карабкается по горам, куда только может забраться, и однажды все утро забирается на вершину столовой горы и преодолевает выдутые ветром трещины, чтобы посмотреть в сторону океана и увидеть архипелаг, который воткнут в залив под его ногами, как охотничий нож.
Несколько дней он никак не может поверить, что ему так повезло. Но со временем им овладевает спокойствие обыденности. Он старается добывать еду в утренней или вечерней прохладе. В середине дня, когда над островом повисает дождливое оцепенение, он возвращается в пещеру, чтобы плести подстилки из листьев пандануса, или просто лежит, тяжело дыша, во вневременной жаре.
Ночи вязки и по большей части спокойны. По скалистым уступам похрустывают сумчатые куницы. Из трещин вылетают летучие мыши, и звезды поворачиваются на своих осях. Странные хрустящие шорохи отражаются в тропическом лесу, и на скалах нестройно звенят птицы, но самые постоянные звуки – это шелест и плеск набегающих и отходящих от берега волн: они раздаются на острове как непрерывное бормотание.
Днем он чувствует себя почти в такой же безопасности, как в детстве. Конечно, есть и опасности. Он карабкается по скалам и бредет сквозь ил при отливе с задумчивой осторожностью, опасаясь упасть или порезаться; он не плавает, никогда не принимает утренние и вечерние ванны на одном и том же месте пляжа – из страха перед крокодилами, которых видит с берега, – они проплывают туда-сюда, совсем как бревна. Да, есть простые опасности, но ему не от чего защищаться – ни от чего личного.
На острове так много неожиданных наслаждений: горячие стволы молодых баобабов, их он гладит кончиками пальцев, проходя мимо. Формы этих деревьев восхищают его. Наклонные, дремлющие, выставляющие себя напоказ, толстые и тонкие. На краю рощи есть огромное древнее дерево, увешанное лозами плюща и ползучими лианами; его кора толстая и серая, как слоновья шкура. В этом дереве есть какое-то чудесное асимметричное великолепие; Фокс улыбается, едва завидев его. Когда Фокс забирается на дерево, он находит дупло, в которое когда-то таскала крабов какая-то могучая морская птица. Осколки панциря, толстые и белые, похожи на фарфоровые блюдца.
Он выясняет, что, если подолгу сидеть на одном месте, в лесу или на море что-нибудь обязательно да случится. Ты ждешь с терпением, близким к трансу, пока на мелководье не начинают играть лучи солнца, пронизывая воду, или возле полоски песка собираются стайки мелкой рыбы, как грозовые облака. Жук размером с мячик для гольфа упадет с пандануса. Черепаха выставит свой перископ в окружающей безмятежности. Молния пронижет череп.
Фокс становится несдержанным. Здесь не от кого скрывать мысли, и вот он начинает думать вслух. Он отпускает замечания в адрес морского орла, гнездо которого углядывает на скалах. Каждый день он приветствует прекрасного коршуна, когда тот вылетает на охоту из гнезда на мангровом дереве. Стоя по щиколотку в иле лицом к морю, он бормочет: «Не сегодня, мистер крокодил, не сегодня, не сегодня».
Но, бродя по ракушечному пляжу, он начинает остро ощущать, что издает много звуков. Звук отражается от окружающих предметов как-то странно, так что ему кажется, будто кто-то еще идет по пляжу, идет прямо за ним. Не в силах сдержаться, Фокс все время оборачивается, чтобы посмотреть, один ли он. Этот эффект производит даже хлопанье меха для воды за плечами. Иногда – звук дыхания. Он чувствует звуки гораздо острее, чем обычную крохотную паузу между ним самим и звуком собственных шагов.
Его подошвы становятся молочно-белыми от мозолей. Он бережет ботинки для трудных дорог. Шорты и рубашка выгорают на солнце и белеют от соли, и на полотняной шляпе появляются концентрические круги от пота, похожие на годовые кольца деревьев. Новая борода колется, но немного защищает его от солнца. По утрам Фокс просыпается с солнечными ожогами на груди и плечах – как полосы сырого мяса. От влажности на заросших бородой щеках появляется сыпь. У него и так полно ссадин и порезов от рыбалки и всякой ручной работы. Однажды днем под струями дождя он поскальзывается на выстланных плющом скалах, катится вниз по песчаниковому склону и падает на кучу гнилых листьев. Он знает: ему повезло, что он не сломал руку или ногу, но солнечные очки разбились, и нога расцарапана от колена до лодыжки. Он, хромая, добирается до воды и рассеянно промывает ногу в соленой воде. Несколько следующих дней он бродит по илу, ища крабов. Он ловит рыбу на мелководье и прячется от жары в прудах, оставшихся после отлива, и на ноге появляются язвы. Нагноение он лечит драгоценным бетадином и с тех пор промывает раны только в пресной воде. Хотя обычные для сезона дождей облака милосердно избавляют его от солнечного света, потеря солнечных очков все равно очень ощутима. По вечерам Фокс часто забирается в свой спальник с больной головой, чувствуя, что сжег глаза.
В редкие моменты плохого настроения он утешается тем, что точит нож, находит утешение в простом, полезном повторении действия и в ритме движущегося лезвия.
Фокс часто чувствует беспричинное возбуждение. Он бесцельно швыряет камни или ломает ветки деревьев. Он бегает по пляжу, подбрасывая ногами вихри ракушек, как озорной ребенок, и кричит, пока у него не заболит горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Фокс живет вместе с приливом. С полоски песка он ловит гигантскую скумбрию и рыбу-зайца, и то тут, то там ему попадается испанская макрель. Он рыщет между скалами в поисках мангровых щук, люцианов, голубых окуней. По дороге он собирает плавучий хворост и на спине относит его в лагерь. Он жарит рыбу целиком на угольях и варит суп в котелке. Вначале, на радостях, он ловит слишком много, и ему приходится коптить рыбу на козлах из веток, накрыв ее листьями. Иногда слишком жарко, чтобы готовить, и тогда он ест рыбу сырой у воды, и ему не приходится нести обратно ничего, кроме удочки и снастей.
Он научается есть зеленых муравьев ради лимонных брызг на языке и ради того, как вкусна становится от них густая похлебка, приправленная щепоткой чили. Он осторожно и нерешительно обращается к мангровым улиткам, чья голубая плоть его настораживает, и пробует ягоды и инжир, озабоченно сморщившись. Орехи пандануса почти безвкусны. Ему не везет с мякотью плодов баобабов, но нравится ходить под тенью деревьев, где под ногами хрустят ракушки. Он целыми днями наслаждается мыслью, что у него лучшее место на острове. Он карабкается по горам, куда только может забраться, и однажды все утро забирается на вершину столовой горы и преодолевает выдутые ветром трещины, чтобы посмотреть в сторону океана и увидеть архипелаг, который воткнут в залив под его ногами, как охотничий нож.
Несколько дней он никак не может поверить, что ему так повезло. Но со временем им овладевает спокойствие обыденности. Он старается добывать еду в утренней или вечерней прохладе. В середине дня, когда над островом повисает дождливое оцепенение, он возвращается в пещеру, чтобы плести подстилки из листьев пандануса, или просто лежит, тяжело дыша, во вневременной жаре.
Ночи вязки и по большей части спокойны. По скалистым уступам похрустывают сумчатые куницы. Из трещин вылетают летучие мыши, и звезды поворачиваются на своих осях. Странные хрустящие шорохи отражаются в тропическом лесу, и на скалах нестройно звенят птицы, но самые постоянные звуки – это шелест и плеск набегающих и отходящих от берега волн: они раздаются на острове как непрерывное бормотание.
Днем он чувствует себя почти в такой же безопасности, как в детстве. Конечно, есть и опасности. Он карабкается по скалам и бредет сквозь ил при отливе с задумчивой осторожностью, опасаясь упасть или порезаться; он не плавает, никогда не принимает утренние и вечерние ванны на одном и том же месте пляжа – из страха перед крокодилами, которых видит с берега, – они проплывают туда-сюда, совсем как бревна. Да, есть простые опасности, но ему не от чего защищаться – ни от чего личного.
На острове так много неожиданных наслаждений: горячие стволы молодых баобабов, их он гладит кончиками пальцев, проходя мимо. Формы этих деревьев восхищают его. Наклонные, дремлющие, выставляющие себя напоказ, толстые и тонкие. На краю рощи есть огромное древнее дерево, увешанное лозами плюща и ползучими лианами; его кора толстая и серая, как слоновья шкура. В этом дереве есть какое-то чудесное асимметричное великолепие; Фокс улыбается, едва завидев его. Когда Фокс забирается на дерево, он находит дупло, в которое когда-то таскала крабов какая-то могучая морская птица. Осколки панциря, толстые и белые, похожи на фарфоровые блюдца.
Он выясняет, что, если подолгу сидеть на одном месте, в лесу или на море что-нибудь обязательно да случится. Ты ждешь с терпением, близким к трансу, пока на мелководье не начинают играть лучи солнца, пронизывая воду, или возле полоски песка собираются стайки мелкой рыбы, как грозовые облака. Жук размером с мячик для гольфа упадет с пандануса. Черепаха выставит свой перископ в окружающей безмятежности. Молния пронижет череп.
Фокс становится несдержанным. Здесь не от кого скрывать мысли, и вот он начинает думать вслух. Он отпускает замечания в адрес морского орла, гнездо которого углядывает на скалах. Каждый день он приветствует прекрасного коршуна, когда тот вылетает на охоту из гнезда на мангровом дереве. Стоя по щиколотку в иле лицом к морю, он бормочет: «Не сегодня, мистер крокодил, не сегодня, не сегодня».
Но, бродя по ракушечному пляжу, он начинает остро ощущать, что издает много звуков. Звук отражается от окружающих предметов как-то странно, так что ему кажется, будто кто-то еще идет по пляжу, идет прямо за ним. Не в силах сдержаться, Фокс все время оборачивается, чтобы посмотреть, один ли он. Этот эффект производит даже хлопанье меха для воды за плечами. Иногда – звук дыхания. Он чувствует звуки гораздо острее, чем обычную крохотную паузу между ним самим и звуком собственных шагов.
Его подошвы становятся молочно-белыми от мозолей. Он бережет ботинки для трудных дорог. Шорты и рубашка выгорают на солнце и белеют от соли, и на полотняной шляпе появляются концентрические круги от пота, похожие на годовые кольца деревьев. Новая борода колется, но немного защищает его от солнца. По утрам Фокс просыпается с солнечными ожогами на груди и плечах – как полосы сырого мяса. От влажности на заросших бородой щеках появляется сыпь. У него и так полно ссадин и порезов от рыбалки и всякой ручной работы. Однажды днем под струями дождя он поскальзывается на выстланных плющом скалах, катится вниз по песчаниковому склону и падает на кучу гнилых листьев. Он знает: ему повезло, что он не сломал руку или ногу, но солнечные очки разбились, и нога расцарапана от колена до лодыжки. Он, хромая, добирается до воды и рассеянно промывает ногу в соленой воде. Несколько следующих дней он бродит по илу, ища крабов. Он ловит рыбу на мелководье и прячется от жары в прудах, оставшихся после отлива, и на ноге появляются язвы. Нагноение он лечит драгоценным бетадином и с тех пор промывает раны только в пресной воде. Хотя обычные для сезона дождей облака милосердно избавляют его от солнечного света, потеря солнечных очков все равно очень ощутима. По вечерам Фокс часто забирается в свой спальник с больной головой, чувствуя, что сжег глаза.
В редкие моменты плохого настроения он утешается тем, что точит нож, находит утешение в простом, полезном повторении действия и в ритме движущегося лезвия.
Фокс часто чувствует беспричинное возбуждение. Он бесцельно швыряет камни или ломает ветки деревьев. Он бегает по пляжу, подбрасывая ногами вихри ракушек, как озорной ребенок, и кричит, пока у него не заболит горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90