Сегодня я совершил чудо, а про завтра ничего не знаю.
– Ты собрался бежать? – не скрывая радости, спросил Кармель.
Ему тоже не нравилась жизнь земноводных.
– Пора, – объяснил Чернов. – Вдруг да повезет: попадем в хорошее сухое место.
– Или домой, – с робкой надеждой сказал Кармель.
– На это не стоит надеяться, – охолонил его Чернов.
Подозревал он, что Вождь краснокожих еще не доиграл в игру под названием Путь, а Сущий еще не все позволил понять Бегуну. И если честно, то Чернов не хотел, чтобы Путь завершился. Он начал ловить, как ему представлялось, своеобразный кайф именно в постепенном, робком, тоже детском – шажок за шажком! – понимании устройства Большого Лабиринта Миров, который земные ученые наивно зовут Вселенной. Они, ученые, не умеют постигнуть нечеловеческую, бесконечную сложность ее божественного устройства. Он же, человек, тем более – Вечный, имеет смешную возможность пусть не узнать точно, но предположить, что устроена она хоть и вправду сложно, но все ж не без логики, понятной на первый взгляд. Или иначе, точнее: хотя бы на первый взгляд…
Осмотрел оставляемую на время и очень печальную на вид «картину быта народа Гананского на субботнике в плохую погоду», подтянул насквозь мокрые штаны и побежал прочь из города – на ту же расхлябанную грунтовку посреди хлябей земных и под небесными хлябями, на грунтовку, что привела его в настоящий Вефиль из сладкого мира головоломок. Ничуть не сомневался, что она не вернет его обратно в сладкий мир с раздражающе ровным климатом, а перебросит в новый Сдвиг, в неизвестно какое ПВ, в неизвестно какое место с неизвестно какими Зрячими, пешими, конными… Да и Сущий с ними, с пешими и конными! Лишь бы там дождя не было.
Глава двадцать четвертая.
РЕКА
Возможно, это была Волга: очень широкая, полноводная, истинная красавица народная, если верить старой советской песне. Но возможно, и Днепр. Или если пересечь границы бывшего Союза, то легко вспомнить иные великие и полноводные. Но узнать-то реку можно не по воде, а по тому, что на берегах выросло, построено или обжито. Вот тут-то и выходила промашка. Ничего не видел Чернов на берегах могучей реки – ни гор, ни растений, ни жилья, ни людей, ни животных: все скрыл туман.
Он стоял на пологом берегу и еле различал в туманной сизой дымке противоположный берег, который – как все же различалось – был тоже плоским. Только это и различалось, а что там, на берегу, повторим, – один Сущий и знает. А берег, на коем пребывал только-только выпавший из Сдвига Бегун, виден был ему получше, хотя туман имел место и здесь – теплый, приятно влажный, словно обволакивающий, пахнущий почему-то корицей и уж совсем непонятно как плывущий над землей. Как будто Чернов смотрел сквозь иллюминатор самолета, а за прозрачным стеклом плыли облака. Туманные. Они ведь тоже движутся иллюзорно медленно, хотя самолет летит жутко реактивно.
Так вот, берег был более-менее виден, а на берегу этом ничего не наблюдалось. В пределах, в которые пускал туман, вестимо. Вообще ничего не наблюдалось: ровное пространство, покрытое, впрочем, травкой зелененькой, словно вышеописанная река протекала прямо по кромке футбольного поля с добротным газоном.
И Чернов, не обращая внимания на мизерность визуальной информации, сделал тем не менее категорический вывод, который подсказывала ему прилично развившаяся в Пути интуиция: это – ничья река. Река – из Ниоткуда в Никуда. Вполне возможно, что Стикс. Или Лета, в которую ему, Чернову, теперь придется кануть. Если местный Седой Паромщик не предписал ему иное. Не нужна была Бегуну дополнительная информация! И без нее все ясно, несмотря на туман: Его умысел.
Одно волновало: где Вефиль? Какие очередные муки – не адские ли на сей раз? – предназначил Сущий несчастным вефильцам, страдающим по Его воле и по вине Бегуна? Или здесь имела место иная зависимость, в которой испытания Бегуна – следствие, а не причина?
Впрочем, все могло оказаться куда более легко объяснимым. Река – просто река, а не Стикс. Туман – всего лишь туман, а не «клочья адской тьмы».
Чернов неторопливо пошел вдоль берега, наклонился, поболтал рукой в воде. Теплой вода оказалась, теплой и тоже какой-то обволакивающей, ласковой. Хотелось немедленно раздеться догола и войти в реку, плюхнуться в воду лицом, плыть саженками, как в детстве, отфыркиваясь и вереща на весь свет что-нибудь бессмысленно-радостное. Но бес недоверия заставлял душить прекрасные порывы: нырнешь туда, скептически думал Чернов, а потом ка-а-ак затянет. Ну не хотел он кануть ни в Лету, ни в реку-без-названия, а хотел для начала понять, куда на этот раз забросил его Сущий, что за мир вокруг, кто в нем обитает и чем промышляет. Если опять «огнем и мечем», то Сущий назойливо повторяется. Хотелось бы от Него чего-нибудь мирного и тихого (как ПВ с четырьмя Вефилями), но в то же время – чтоб с людьми, но чтоб и те – мирные и тихие, не бьют плетьми, не стреляют из «guns machine», не травят друг друга химией и радиацией.
Хотя «понять» – слишком мощный термин. Из того, что Чернову показывали на Пути, всерьез понять что-либо не мог бы никто из смертных, говорилось уже. Вот разве что присмотреться – как в шелку…
Метров двести прошел – ни грана не изменилось в пейзаже. Жесткое газонное покрытие плоской суши, тихое течение реки, коричный туман, глухо закрывающий перспективу. Пожалуй, ничего иного он не увидит, если будет тупо следовать кромке берега, пожалуй, стоит – пусть даже на ощупь! – углубиться в туман и хотя бы наткнуться на что-то или на кого-то. В конце-то концов, не может Сущий создать еще один вариант пространства-головоломки, это уж совсем не по-божески получится – в буквальном и переносном смыслах! Очень хотелось думать, что все окружающее – лишь природные особенности места, что Вефиль окопался где-то неподалеку, что еще где-то есть другие населенные пункты, в которых живут нормальные люди. Нормальные хотя бы тем, что неагрессивны.
Идти в тумане было практически невозможно, это Чернов понял почти сразу, когда споткнулся обо что-то, чего, по логике, не могло обнаружиться на означенном «футбольном поле». Но обнаружилось, и Чернов рухнул мордой вперед, но, увы, не в теплую реку, как мечталось, а в жесткую и колючую траву. Потерял сознание – показалось, что на миг всего, но когда очнулся, увидел: туман рассеялся, расплылся, не ушел совсем, а как-то присел, прижался к земле. Может, эти туманные трансформации и заняли-то всего миг, но здравый Чернов счел именно здравым признать, что провалялся он мордой в траве никак не менее часа. А то и поболе. Однако чувствовал себя отдохнувшим, будто не в отключке находился, а в тихом сне без сновидений. Чернов уселся на жесткую траву, огляделся в поисках вдруг да вынырнувших из туманной массы новых ориентиров – деревьев, зданий или иных рукотворных и нерукотворных вершин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Ты собрался бежать? – не скрывая радости, спросил Кармель.
Ему тоже не нравилась жизнь земноводных.
– Пора, – объяснил Чернов. – Вдруг да повезет: попадем в хорошее сухое место.
– Или домой, – с робкой надеждой сказал Кармель.
– На это не стоит надеяться, – охолонил его Чернов.
Подозревал он, что Вождь краснокожих еще не доиграл в игру под названием Путь, а Сущий еще не все позволил понять Бегуну. И если честно, то Чернов не хотел, чтобы Путь завершился. Он начал ловить, как ему представлялось, своеобразный кайф именно в постепенном, робком, тоже детском – шажок за шажком! – понимании устройства Большого Лабиринта Миров, который земные ученые наивно зовут Вселенной. Они, ученые, не умеют постигнуть нечеловеческую, бесконечную сложность ее божественного устройства. Он же, человек, тем более – Вечный, имеет смешную возможность пусть не узнать точно, но предположить, что устроена она хоть и вправду сложно, но все ж не без логики, понятной на первый взгляд. Или иначе, точнее: хотя бы на первый взгляд…
Осмотрел оставляемую на время и очень печальную на вид «картину быта народа Гананского на субботнике в плохую погоду», подтянул насквозь мокрые штаны и побежал прочь из города – на ту же расхлябанную грунтовку посреди хлябей земных и под небесными хлябями, на грунтовку, что привела его в настоящий Вефиль из сладкого мира головоломок. Ничуть не сомневался, что она не вернет его обратно в сладкий мир с раздражающе ровным климатом, а перебросит в новый Сдвиг, в неизвестно какое ПВ, в неизвестно какое место с неизвестно какими Зрячими, пешими, конными… Да и Сущий с ними, с пешими и конными! Лишь бы там дождя не было.
Глава двадцать четвертая.
РЕКА
Возможно, это была Волга: очень широкая, полноводная, истинная красавица народная, если верить старой советской песне. Но возможно, и Днепр. Или если пересечь границы бывшего Союза, то легко вспомнить иные великие и полноводные. Но узнать-то реку можно не по воде, а по тому, что на берегах выросло, построено или обжито. Вот тут-то и выходила промашка. Ничего не видел Чернов на берегах могучей реки – ни гор, ни растений, ни жилья, ни людей, ни животных: все скрыл туман.
Он стоял на пологом берегу и еле различал в туманной сизой дымке противоположный берег, который – как все же различалось – был тоже плоским. Только это и различалось, а что там, на берегу, повторим, – один Сущий и знает. А берег, на коем пребывал только-только выпавший из Сдвига Бегун, виден был ему получше, хотя туман имел место и здесь – теплый, приятно влажный, словно обволакивающий, пахнущий почему-то корицей и уж совсем непонятно как плывущий над землей. Как будто Чернов смотрел сквозь иллюминатор самолета, а за прозрачным стеклом плыли облака. Туманные. Они ведь тоже движутся иллюзорно медленно, хотя самолет летит жутко реактивно.
Так вот, берег был более-менее виден, а на берегу этом ничего не наблюдалось. В пределах, в которые пускал туман, вестимо. Вообще ничего не наблюдалось: ровное пространство, покрытое, впрочем, травкой зелененькой, словно вышеописанная река протекала прямо по кромке футбольного поля с добротным газоном.
И Чернов, не обращая внимания на мизерность визуальной информации, сделал тем не менее категорический вывод, который подсказывала ему прилично развившаяся в Пути интуиция: это – ничья река. Река – из Ниоткуда в Никуда. Вполне возможно, что Стикс. Или Лета, в которую ему, Чернову, теперь придется кануть. Если местный Седой Паромщик не предписал ему иное. Не нужна была Бегуну дополнительная информация! И без нее все ясно, несмотря на туман: Его умысел.
Одно волновало: где Вефиль? Какие очередные муки – не адские ли на сей раз? – предназначил Сущий несчастным вефильцам, страдающим по Его воле и по вине Бегуна? Или здесь имела место иная зависимость, в которой испытания Бегуна – следствие, а не причина?
Впрочем, все могло оказаться куда более легко объяснимым. Река – просто река, а не Стикс. Туман – всего лишь туман, а не «клочья адской тьмы».
Чернов неторопливо пошел вдоль берега, наклонился, поболтал рукой в воде. Теплой вода оказалась, теплой и тоже какой-то обволакивающей, ласковой. Хотелось немедленно раздеться догола и войти в реку, плюхнуться в воду лицом, плыть саженками, как в детстве, отфыркиваясь и вереща на весь свет что-нибудь бессмысленно-радостное. Но бес недоверия заставлял душить прекрасные порывы: нырнешь туда, скептически думал Чернов, а потом ка-а-ак затянет. Ну не хотел он кануть ни в Лету, ни в реку-без-названия, а хотел для начала понять, куда на этот раз забросил его Сущий, что за мир вокруг, кто в нем обитает и чем промышляет. Если опять «огнем и мечем», то Сущий назойливо повторяется. Хотелось бы от Него чего-нибудь мирного и тихого (как ПВ с четырьмя Вефилями), но в то же время – чтоб с людьми, но чтоб и те – мирные и тихие, не бьют плетьми, не стреляют из «guns machine», не травят друг друга химией и радиацией.
Хотя «понять» – слишком мощный термин. Из того, что Чернову показывали на Пути, всерьез понять что-либо не мог бы никто из смертных, говорилось уже. Вот разве что присмотреться – как в шелку…
Метров двести прошел – ни грана не изменилось в пейзаже. Жесткое газонное покрытие плоской суши, тихое течение реки, коричный туман, глухо закрывающий перспективу. Пожалуй, ничего иного он не увидит, если будет тупо следовать кромке берега, пожалуй, стоит – пусть даже на ощупь! – углубиться в туман и хотя бы наткнуться на что-то или на кого-то. В конце-то концов, не может Сущий создать еще один вариант пространства-головоломки, это уж совсем не по-божески получится – в буквальном и переносном смыслах! Очень хотелось думать, что все окружающее – лишь природные особенности места, что Вефиль окопался где-то неподалеку, что еще где-то есть другие населенные пункты, в которых живут нормальные люди. Нормальные хотя бы тем, что неагрессивны.
Идти в тумане было практически невозможно, это Чернов понял почти сразу, когда споткнулся обо что-то, чего, по логике, не могло обнаружиться на означенном «футбольном поле». Но обнаружилось, и Чернов рухнул мордой вперед, но, увы, не в теплую реку, как мечталось, а в жесткую и колючую траву. Потерял сознание – показалось, что на миг всего, но когда очнулся, увидел: туман рассеялся, расплылся, не ушел совсем, а как-то присел, прижался к земле. Может, эти туманные трансформации и заняли-то всего миг, но здравый Чернов счел именно здравым признать, что провалялся он мордой в траве никак не менее часа. А то и поболе. Однако чувствовал себя отдохнувшим, будто не в отключке находился, а в тихом сне без сновидений. Чернов уселся на жесткую траву, огляделся в поисках вдруг да вынырнувших из туманной массы новых ориентиров – деревьев, зданий или иных рукотворных и нерукотворных вершин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111