..) – все это, законно и справедливо заставлявшее вчера сомневаться в реальности происходящего, сегодня ощущалось естественным и даже не слишком обременительным.
Найти Путь? Да на раз! Вот только еще молочка бы…
Чернов напялил кроссовки на босу ногу, вышел из комнаты, обнаружил за ней другую – ту, где они сидели с Кармелем после давешнего судьбоносного визита в Храм, никого там не застал, толкнул входную дверь и очутился на улице.
Солнце торчало невысоко на востоке. Был бы рядом Кармель – сказал бы, сколько минуло времени после восхода. Но Кармеля не было, и никого на улице не было, поэтому Чернов не стал возвращаться в дом и искать там молоко, а направил кроссовки к Храму, дорога, помнил, короткая.
У выхода на площадь ему подвернулся босоногий ребятенок лет семи-восьми, затормозил стремительный бег, ойкнул совсем по-русски, сунул указательный палец в рот и уставился на Чернова. Причем уставился не так, как все – и дети в том числе, – вчера, неподвижно и мертво, а вполне живо и с любопытством невероятным. В синих глазенках его (что за людская порода: смуглые, черноволосые и – синеглазые?) не было ни капли испуга, хотя клиент перед ним стоял вполне мифический. Из Книги Пути – здрасьте вам. Как если бы уже упомянутой соседской (по Москве) девочке явился бы на Сокольническом валу… кто?.. ну, например, дедушка Ленин. Или нет, этого дедушку московские детишки уже не знают. А какого знают?.. Чернов с веселым ужасом мгновенно сообразил, что нет нынче такого исторического дедушки, которого знали бы в лицо московские детишки. Если и сравнивать с кем-то мифологического Бегуна, то разве что с Микки-Маусом, Бивесом и Бадхэдом или кодлой каких-нибудь идиотов телепузиков.
– Чего тебе? – спросил Чернов у «иного» пацаненка.
Ну любил он давать предметам и явлениям собственные названия: «сладкий взрыв» там или вот теперь – «иные люди». Привычка у него такая – вполне, кстати, лингвистическая, от специальности происходящая.
Пацаненок вынул палец изо рта и поинтересовался:
– Ты ищешь Путь, Бегун?
– Пока нет, – умерил торопыгу Чернов. – Я ищу Хранителя и еще – где бы молока попить…
Он назвал молоко на иврите – халав, но пацаненок понял.
– Пойдем к нам. У нас есть, много, – уверенно взял Чернова за руку.
– Постой, – притормозил его Чернов, – скажи, где твои родители?
– Мама в доме, делает гдэвер. А отец ушел в горы – к овцам, к козам.
Стало понятно, почему молоко и творог в городе имелось, а животных Чернов не видел. И еще: молоко, оставленное Кармелем, оказалось козьим. Уже приятно, что не верблюжьим. Что такое гдэвер, который делает мать, Чернов не понял, но выяснять не стал: делает и делает, пусть ее. И в речи Кармеля проскакивали непонятные ему слова, но раз они не мешали воспринимать общий смысл, Чернов не беспокоился. И еще подсознательно не хотел пока спрашивать. Он – Бегун, двенадцать поколений назад он разговаривал с «иными», и все понимали друг друга. Будет случай – он поинтересуется: как понимали? Общим ли был язык? И коли в чем-то различным, то получит законное право – не знать. Право не помнить к языку, по мнению Чернова, не относилось. Лучше перебдеть, считал он.
Только он собрался было пойти за мальчишкой, как сзади окликнули:
– Бегун, ты куда?
Оглянулся. На площади стоял Кармель, смотрел на парочку, улыбался.
– В гости, – объяснил Чернов.
А мальчишка затараторил:
– Он еще не ищет Пути, Хранитель. Он просто так гуляет. Он хочет молока и спрашивал меня о том, где мать и отец.
То ли мальчишка был обыкновенным стукачком, которых во времена детства Чернова били нещадно, то ли Хранителю полагалось сообщать все. Даже полную бытовую фигню – про молоко.
– Подожди… – Кармель подошел к Чернову и положил ему на лоб ладонь.
Та показалась приятно холодной – как мокрая тряпица во время жара. Жара Чернов не ощущал, а жара уже пришла в город, солнце, хоть и невысокое пока, шпарило вовсю.
– Получилось? – Казалось, Кармель спрашивает самого себя. Так оно и было, наверно, потому что неуверенность вопроса немедленно сменилась ликующей уверенностью утверждения: – Получилось! Слава Сущему, получилось! Я знал! Я верил!.. – И уже спокойно, как уменьшил громкость: – Берел, беги по улице и всем сообщи: Бегун взял Силу.
И мальчишка, оказавшийся Берелом, выпустил руку Чернова и посвистел по улице, крича во всю глотку:
– Бегун взял Силу! Слышите, Бегун взял Силу!..
– Что произошло? – спросил у Кармеля Чернов, хотя, пожалуй, вопрос был праздным, все сегодня Чернов понимал – в отличие от себя вчерашнего.
Но Кармель счел нужным ответить:
– Ты – Бегун, в этом не может быть сомнений. Все произошло так, как говорит Книга. Ты снова прошел сквозь Вефиль и собрал Силу, которой хватит, чтобы встать на Путь. Так было, так повторилось. В Книге сказано: «И собрав Силу, Бегун вновь, как в другие свои хождения, начал искать Путь. Сила, переполнившая его, стремилась выйти, и выходила сначала не к тем Путям, что искал Бегун. Ему говорили люди: „Вот же Путь, встанем на него“. Но он продолжал искать, и все Пути, которые видели идущие за ним люди, оказывались чужими и вели в Никуда. И так продолжалось сорок восходов и сорок закатов. И когда сороковой закат подарил миру ночь, Бегун сказал: „Вот Путь. Встанем на него“. И все возрадовались и встали на Путь. Но Бегун сказал: „Знайте: этот Путь труден и долог, и будет на нем много страшного и странного. Вы не боитесь идти?“ И люди ответили: „Ты же с нами, Бегун, ты ведаешь начало и конец Пути. А мы должны спасти Книгу“. Но Бегун сказал: „Только маленький мальчик скажет: вот конец Пути, а я не смогу понять и не смогу остановиться, потому что, встав на Путь, я иду дальше его конца и дальше концов других путей. Мои Пути – не только ваш Путь“. В городе Вефиль было много маленьких мальчиков, но Бегун не знал, какой из них укажет людям конец Пути, чтоб люди остановились и ждали, когда Бегун вернется. Но все бесстрашно пошли, потому что Книгу надо было спасти, и Бегун повел их…» – Кармель замолчал. Сказал, извиняясь: – Там много сказано, долго…
– И уж так темно… – задумчиво сказал Чернов. Помолчал. Добавил: – Значит, у меня много Путей и я постоянно должен куда-то идти? – Сам не понял: то ли спросил, то ли утвердил.
– Ты же Бегун, – сказал Хранитель. И Чернов опять не понял: хорошо это для него или отвратительно. Но то, что он – Бегун, всем ясно.
– Как ты определил, что я взял Силу?
– Она горит в тебе.
– Верно, горит… То-то мне пить хочется. – Чернов намеренно опустил ситуацию.
И не потому опустил, что ему стало вновь, как вчера, страшновато ощущать себя чужим героем в чужой истории, но лишь потому, что ему надоел высокий штиль, любимый Хранителем и его распрекрасной Книгой, и действительно хотелось пить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
Найти Путь? Да на раз! Вот только еще молочка бы…
Чернов напялил кроссовки на босу ногу, вышел из комнаты, обнаружил за ней другую – ту, где они сидели с Кармелем после давешнего судьбоносного визита в Храм, никого там не застал, толкнул входную дверь и очутился на улице.
Солнце торчало невысоко на востоке. Был бы рядом Кармель – сказал бы, сколько минуло времени после восхода. Но Кармеля не было, и никого на улице не было, поэтому Чернов не стал возвращаться в дом и искать там молоко, а направил кроссовки к Храму, дорога, помнил, короткая.
У выхода на площадь ему подвернулся босоногий ребятенок лет семи-восьми, затормозил стремительный бег, ойкнул совсем по-русски, сунул указательный палец в рот и уставился на Чернова. Причем уставился не так, как все – и дети в том числе, – вчера, неподвижно и мертво, а вполне живо и с любопытством невероятным. В синих глазенках его (что за людская порода: смуглые, черноволосые и – синеглазые?) не было ни капли испуга, хотя клиент перед ним стоял вполне мифический. Из Книги Пути – здрасьте вам. Как если бы уже упомянутой соседской (по Москве) девочке явился бы на Сокольническом валу… кто?.. ну, например, дедушка Ленин. Или нет, этого дедушку московские детишки уже не знают. А какого знают?.. Чернов с веселым ужасом мгновенно сообразил, что нет нынче такого исторического дедушки, которого знали бы в лицо московские детишки. Если и сравнивать с кем-то мифологического Бегуна, то разве что с Микки-Маусом, Бивесом и Бадхэдом или кодлой каких-нибудь идиотов телепузиков.
– Чего тебе? – спросил Чернов у «иного» пацаненка.
Ну любил он давать предметам и явлениям собственные названия: «сладкий взрыв» там или вот теперь – «иные люди». Привычка у него такая – вполне, кстати, лингвистическая, от специальности происходящая.
Пацаненок вынул палец изо рта и поинтересовался:
– Ты ищешь Путь, Бегун?
– Пока нет, – умерил торопыгу Чернов. – Я ищу Хранителя и еще – где бы молока попить…
Он назвал молоко на иврите – халав, но пацаненок понял.
– Пойдем к нам. У нас есть, много, – уверенно взял Чернова за руку.
– Постой, – притормозил его Чернов, – скажи, где твои родители?
– Мама в доме, делает гдэвер. А отец ушел в горы – к овцам, к козам.
Стало понятно, почему молоко и творог в городе имелось, а животных Чернов не видел. И еще: молоко, оставленное Кармелем, оказалось козьим. Уже приятно, что не верблюжьим. Что такое гдэвер, который делает мать, Чернов не понял, но выяснять не стал: делает и делает, пусть ее. И в речи Кармеля проскакивали непонятные ему слова, но раз они не мешали воспринимать общий смысл, Чернов не беспокоился. И еще подсознательно не хотел пока спрашивать. Он – Бегун, двенадцать поколений назад он разговаривал с «иными», и все понимали друг друга. Будет случай – он поинтересуется: как понимали? Общим ли был язык? И коли в чем-то различным, то получит законное право – не знать. Право не помнить к языку, по мнению Чернова, не относилось. Лучше перебдеть, считал он.
Только он собрался было пойти за мальчишкой, как сзади окликнули:
– Бегун, ты куда?
Оглянулся. На площади стоял Кармель, смотрел на парочку, улыбался.
– В гости, – объяснил Чернов.
А мальчишка затараторил:
– Он еще не ищет Пути, Хранитель. Он просто так гуляет. Он хочет молока и спрашивал меня о том, где мать и отец.
То ли мальчишка был обыкновенным стукачком, которых во времена детства Чернова били нещадно, то ли Хранителю полагалось сообщать все. Даже полную бытовую фигню – про молоко.
– Подожди… – Кармель подошел к Чернову и положил ему на лоб ладонь.
Та показалась приятно холодной – как мокрая тряпица во время жара. Жара Чернов не ощущал, а жара уже пришла в город, солнце, хоть и невысокое пока, шпарило вовсю.
– Получилось? – Казалось, Кармель спрашивает самого себя. Так оно и было, наверно, потому что неуверенность вопроса немедленно сменилась ликующей уверенностью утверждения: – Получилось! Слава Сущему, получилось! Я знал! Я верил!.. – И уже спокойно, как уменьшил громкость: – Берел, беги по улице и всем сообщи: Бегун взял Силу.
И мальчишка, оказавшийся Берелом, выпустил руку Чернова и посвистел по улице, крича во всю глотку:
– Бегун взял Силу! Слышите, Бегун взял Силу!..
– Что произошло? – спросил у Кармеля Чернов, хотя, пожалуй, вопрос был праздным, все сегодня Чернов понимал – в отличие от себя вчерашнего.
Но Кармель счел нужным ответить:
– Ты – Бегун, в этом не может быть сомнений. Все произошло так, как говорит Книга. Ты снова прошел сквозь Вефиль и собрал Силу, которой хватит, чтобы встать на Путь. Так было, так повторилось. В Книге сказано: «И собрав Силу, Бегун вновь, как в другие свои хождения, начал искать Путь. Сила, переполнившая его, стремилась выйти, и выходила сначала не к тем Путям, что искал Бегун. Ему говорили люди: „Вот же Путь, встанем на него“. Но он продолжал искать, и все Пути, которые видели идущие за ним люди, оказывались чужими и вели в Никуда. И так продолжалось сорок восходов и сорок закатов. И когда сороковой закат подарил миру ночь, Бегун сказал: „Вот Путь. Встанем на него“. И все возрадовались и встали на Путь. Но Бегун сказал: „Знайте: этот Путь труден и долог, и будет на нем много страшного и странного. Вы не боитесь идти?“ И люди ответили: „Ты же с нами, Бегун, ты ведаешь начало и конец Пути. А мы должны спасти Книгу“. Но Бегун сказал: „Только маленький мальчик скажет: вот конец Пути, а я не смогу понять и не смогу остановиться, потому что, встав на Путь, я иду дальше его конца и дальше концов других путей. Мои Пути – не только ваш Путь“. В городе Вефиль было много маленьких мальчиков, но Бегун не знал, какой из них укажет людям конец Пути, чтоб люди остановились и ждали, когда Бегун вернется. Но все бесстрашно пошли, потому что Книгу надо было спасти, и Бегун повел их…» – Кармель замолчал. Сказал, извиняясь: – Там много сказано, долго…
– И уж так темно… – задумчиво сказал Чернов. Помолчал. Добавил: – Значит, у меня много Путей и я постоянно должен куда-то идти? – Сам не понял: то ли спросил, то ли утвердил.
– Ты же Бегун, – сказал Хранитель. И Чернов опять не понял: хорошо это для него или отвратительно. Но то, что он – Бегун, всем ясно.
– Как ты определил, что я взял Силу?
– Она горит в тебе.
– Верно, горит… То-то мне пить хочется. – Чернов намеренно опустил ситуацию.
И не потому опустил, что ему стало вновь, как вчера, страшновато ощущать себя чужим героем в чужой истории, но лишь потому, что ему надоел высокий штиль, любимый Хранителем и его распрекрасной Книгой, и действительно хотелось пить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111