— Ничего похожего на правду! — в очередной раз повторил подсудимый в ответ на вопрос председателя.
— Только бы он больше ничего не говорил — тогда ни один волосок не упадет с его головы! — объяснял Маржкин сосед окружающим.
— Голову на отсечение — он угробил лавочника кирпичом! — возразил ему кто-то вполголоса.
— О-о, вполне возможно, то же самое утверждает прокурор... Но ведь доказать надо, вот в чем дело!
— Именно! А они ему это и на том свете не докажут! — вмешался в разговор третий.
Речи эти были бальзамом на Маржкину душу. Она повисла на локтях, давно не чувствуя под собой ног, и старалась не шевелиться. Спина тупо ныла, и каждое движение отдавалось резкой болью в затылке. Она уже и моргала-то еле-еле, веки будто приросли к глазам и никак не закрывались из-за жгучей боли. А если бы закрылись — Маржка бы тотчас уснула...
Силы были на исходе; наступали минуты, когда она теряла способность различать что-либо вокруг, а очнувшись, никак не могла понять, где она, и не кричала лишь потому, что тупо приказывала себе держаться как можно спокойнее, дабы не выдать себя и Лена.
Крайне ослабев по непонятным ей причинам, Маржка невероятно страдала от напряженной борьбы с непослушным телом; она старалась не распускаться, а кровь горячо ударяла ей в щеки, сбивая дыхание.
В ушах звонили колокола — все другие звуки сливались в монотонный шум, утомлявший слух. Маржка различала в нем только кашель Лена. И видела два огонька — для приведения к присяге очередной свидетельницы были зажжены новые свечи. В конце концов тело ее омертвело; облокотившись на барьер, она повисла, вытянувшись в струну, и, если бы ее попросили отойти в сторону, она бы просто не смогла отцепиться от него.
Из бесконечно долгого полуобморока ее вывел взрыв неудержимого хохота. Маржка пришла в себя ровно настолько, чтобы различить плавно кружащиеся перед ней предметы, которые постепенно приобрели устойчивое положение.
И, прежде чем она снова впала в полубессознательное состояние, рядом раздался голос всезнающего соседа, подробно комментировавшего процесс:
— Это та самая, любовница его! Может, услышим что-нибудь новенькое!
Испуг искоркой вспыхнул в Маржкиной голове, она насторожилась и, как всякий затравленный человек в момент крайней опасности, почувствовала прилив сил.
Маржка сразу догадалась, что сосед имел в виду не ее, а особу, представшую ныне перед судьями, и поняла, почему первый же ответ свидетельницы вызвал смех в зале.
Это была высокая, стройная, ярко одетая женщина; вертлявой походкой она вышла из комнаты, отведенной для свидетелей, покачивая бедрами, подошла прямо к судейскому столу и встала перед председателем, перенеся всю тяжесть тела на одну ногу, отчего бедро другой резко выдалось вбок.
— Целую ручки, милостивые паны! Вы уж меня извините, но мне вам сказать нечего, кроме того, что он, прошу прощения, ничего такого не делал!
Легонько хлопнув ладонью по столу, она отошла.
Зал покатился со смеху. Смеялись коронные судьи, за исключением председателя, которого положение обязывало сохранять непроницаемый вид; смеялся весь присутствующий юридический мир, за исключением доктора Рыбы, который вообще никогда себе этого не позволял; смеялись присяжные, и, наконец, дружно, безудержно хохотала публика.
Настроение поднялось, собрание несколько оживилось. Свидетельница недоуменно повернула голову в зал — присутствующие затихли. Возможно, их удивило выражение ее смуглого лица, перечеркнутого поперек черными, сросшимися бровями, но главное — всем хотелось поскорее услышать, что скажет председатель.
Судья же, опытный специалист по уголовным делам, заметив огромные серебряные серьги, выскользнувшие из-под ослепительно-белого шелкового платочка, съехавшего на затылок, тотчас смекнул, что перед ним самая настоящая цыганка. Спокойно, неторопливо он стал объяснять ей, что на суде разрешается говорить только с позволения председателя. Свидетельница перебила его:
— Так ведь это же не он сделал!
Тут председатель рассердился, строго наказал публике не смеяться и прикрикнул на свидетельницу, погрозив ей пальцем.
Однако публика не успокаивалась, и вконец раздосадованный судья после очередного взрыва хохота официально заявил, что прикажет очистить зал суда, ежели условие его хоть как-то будет нарушено.
А похохотать в самом деле было над чем.
Взять хотя бы то, что фамилия свидетельницы оказалась вовсе не Кабоуркова, а Даниэлова, по отцу-цыгану, и что она, имея шестерых детей, до сих пор не замужем.
Веселясь, публика проявила себя весьма остроумным и тонким наблюдателем. По смущению, с которым свидетельница подтвердила эти факты своей биографии, по ее взгляду, украдкой брошенному в сторону подсудимого, даже непосвященные поняли, как она опасается, что ее прошлое не безразлично для подсудимого.
Смуглое лицо свидетельницы потемнело еще больше — возможно, румянец залил ее щеки — так ведь и момент был щекотливый, особенно когда она в свое оправдание и на потеху сидящим в зале знатокам психологии пыталась объяснить необычайную щедрость своего чрева тем, что у нее «трижды рождались двойняшки».
Несомненно, тем самым она хотела подчеркнуть, что грехи ее не исчисляются количеством отпрысков. Зал грохнул так, что председатель, видя полную обоснованность такой реакции, не счел ее святотатством и промолчал.
Ведь даже прокурор, эта воплощенная строгость карающего закона, не утерпел и усмехнулся.
Правда, на самом деле причиной тому послужило иное обстоятельство: даровитый представитель оскорбленного правосудия, взглянув на Лена, заметил то, на что наверняка не обратил бы внимания никто другой. Подсудимый использовал каждую паузу между вопросами и ответами, чтобы громко, демонстративно покашлять. Во всяком случае, прокурор видел в этом убедительное доказательство того, что он весьма ловкий симулянт...
И что же? После признания о двойняшках, когда все потонуло в шуме и хохоте, подсудимый продолжал кашлять глубоко, надсадно. Прокурор заключил, что это, видимо, очередной изощренный ход симулянта, надрывающегося «напрасно», ибо в таком гаме подсудимому трудно рассчитывать на внимание к себе, к своей тяжелой болезни, в которую прокурор, несмотря на заверения экспертов, по-прежнему не верил.
Вдруг в голове его мелькнула оригинальная догадка, и, с дозволения председателя, он не преминул ее высказать:
— Свидетель Кабоуркова, вы сообщили нам, что не замужем и имеете шестерых детей. Все ли они... Сколько... Я хотел спросить, они что, все от одного отца?..
Не успел он договорить, как поднялся доктор Рыба. Стол качнулся под напором грузного защитника, потом еще и еще раз по мере того, как присяжный поверенный все громче протестовал против подобных вопросов, считая, что свидетельница находится под охраной закона и не обязана отвечать на вопросы, способные так или иначе скомпрометировать ее лично в глазах общественности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49