У нелюдима Лена приятелей не было, идти вместе со всеми ему не хотелось: и вообще лучше было остаться здесь, чтобы как-то задобрить молчаливого, сурового Криштофа — ведь они черпали раствор из одной бочки и сегодня договорились, что со следующей недели Лен переедет к нему «на койку». Выгода была обоюдная: старику набегало деньжат, как если бы он работал лишний день в неделю, а Лену осточертело спать на жиденькой охапке соломы, пристроив под голову вместо подушки мягкую спинку опрокинутого стула.
Вот и сидели они оба молча под лесами.
Тем временем Маринка, всхлипывая, усердно выжимала юбку над лужей. Шерстяная зимняя шапочка с помпончиками сползла у нее назад, и вылез короткий толстый хвостик из светлых сверху и темных снизу волос. На макушке от всхлипываний жалобно подрагивал двухцветный хохолок.
Тогда Лен жалел Маринку, но, конечно, совсем по-иному, чем сейчас. Наш славный Лен, в сущности, и сам не знал, каким он был добряком. В тот день, прямо со стройки, он отправился на жительство к Криштофу, прежде всего — хотя и не только для этого — чтобы защитить Маринку от порки, которую, как он полагал, замыслил Криштоф.
А сегодня, когда подвыпивший Лен увидел у своих ног свернувшуюся клубком девушку с полными, белыми, оголенными по самые плечи руками, сильными ногами, в каких-то чудных чулках, с головой в завитках и локонах, гребешках и шпильках, с силой зажатой между коленями, на него словно взглянули светлые детские глазенки, которые, бывало, сияли на коричневом от загара лице, когда маленькая «полудница» приносила на стройку обед.
И вдруг Лен впервые в жизни ощутил, что грудь его ходит ходуном при вдохе и выдохе, что сердце его разрывается от бесслезных Маринкиных рыданий.
— Маринка, Маржка!..
Она уткнулась лицом в его колени, обняв его ноги с такой порывистостью, что Лен, здоровенный детина, качнулся, едва удержав равновесие.
Он был застигнут врасплох, изумлен, растерян. Положение, в котором он оказался, его ужасно перепугало. Больше всего отчаянный порыв Маржки. Стиснув зубы, она часто дышала. Мышцы в глубоком вырезе лифа, обнажающем спину, напряглись, а когда она вертела головой, лопатки ходили ходуном.
Необходимо заметить, что наш трудяга женщин еще не знал и никогда еще не видел женское тело так близко. На любую его попытку высвободиться, она со стенаниями, напрягая все силы, еще теснее прижималась к его ногам.
Хотя Лен не отличался сообразительностью, до него все же дошло, что сила, с которой она держит его ноги, как в колодках, умножена душевным порывом, и, еще раз дернувшись, чтобы освободиться, он увидел ее ощеренный, хрипящий рот со стиснутыми блестящими зубами, в то время как ноги, едва прикрытые жалкой розовой юбчонкой, были раскинуты на полу; он с изумлением понял, что бедняжка в муках самого тягчайшего для женщины позора прячет лицо, уже не стыдясь тела.
Лен угадал это скорее инстинктом, нежели умом, и перестал вырываться из судорожно сцепленных рук несчастной, хотя перед этим, раздраженный странным положением, в котором очутился, забыв о жалости, боролся не менее яростно, чем она.
Теперь, опершись левой ладонью на ее макушку, он пытался правой разжать ее пальцы, сомкнутые на его щиколотках.
Предчувствуя поражение, девушка прохрипела «Нет!» и, дернувшись всем телом, повалила Лена на пол.
Лен мгновенно, с бешенством мужественного представителя своего класса, не терпящего физического унижения от женщины, поднялся на ноги.
Еще немного, и он бы ударил ее изо всей силы.
Но тут она вскочила как сумасшедшая и заметалась от двери к окну, будто спасаясь от пожара. В этом было столько отчаяния, что Лен непроизвольно раскинул руки, чтобы воспрепятствовать ее бегству.
Так же стремительно Маржка повернула назад, прыгнула на рваный, засаленный диван у стены и зарылась головой в подушку.
Пальцы ее судорожно вцепились в растрепавшиеся волосы и, наверное, впились в кожу. Обнаженная спина напряглась, сотрясаясь от бурных рыданий. Подушка заглушала мучительные стоны. Лен слышал их впервые и запомнил навсегда.
Он стоял возле Маржки, недоумевая, откуда у нее столько сил для таких рыданий, а когда увидел, как на покрасневших висках у нее набухли жилы, грубо схватил Маржку за локоть и начал, как это принято в народе, трясти ее, чтобы привести в чувство.
В ответ Маржка брыкнула ногой в воздухе — удар не достиг цели. Потрясенный видом бьющейся в истерике женщины, Лен помягчал и стал понемногу успокаиваться.
Он ласково провел по ее шее, и под его рукой спина Маржки расслабилась, плечи опустились. Она попыталась увернуться, но сдалась, позволила развернуть себя, хотя все еще прятала лицо.
Лену вдруг показалось мало видеть ее профиль и захотелось взглянуть на нее в упор. В этом порыве не было похоти, просто он искал подтверждения тому, что женщина, лежавшая перед ним, была все тем же ребенком, какого он знал три года назад, разве только ставшим чуть полнее. Лицо ее было тем же, но ему хотелось увидеть глаза, светло-голубые, с гвоздиком зрачка посредине, на солнце почти бесцветные на загорелом лице.
Взяв ее голову в ладони, Лен попытался повернуть ее к себе. Минуту она сопротивлялась, напрягая шею, потом обмякла, губы раскрылись, и он услышал:
— Богом прошу вас, оставьте меня, откуда только вы обо мне узнали... Боже, боже...
Говорила она невнятно, словно вместе со словами из горла у нее изливался хриплый поток, мешающий речи.
— Как отец? Где он, Маржка? — спросил Лен так ласково, как только умел. Уж на этот-то вопрос она ответит, думалось ему.
Но на эти слова Маржка отчаянно взметнулась, ударилась головой о стену и замерла, сидя неестественно прямо.
— Господи Иисусе, господи! — хрипела она; под тонкой кожей висков, точно за слабыми перегородками плотины, бились жилки.— Я сейчас задохнусь,— глухим неестественным голосом простонала она, втянув в плечи голову. Лицо ее стало мертвенно-отечным; выпуклость глаз обозначилась под закрытыми веками; голые коленки заметно дрожали от напряжения в ногах, упирающихся в пол. Сведенными пальцами правой руки она судорожно вцепилась в кофту на груди.
Лену казалось, что у нее подступило к горлу и полегчает ей только после того, как ее хорошенько вырвет.
Ах, как страшно и противно было смотреть на это побагровевшее лицо с закрытыми глазами, побледневшими губами и носом! Нисколько не напоминало оно ему маленькой Маринки.
Вдруг он обратил внимание, что она никак не может выдохнуть. А когда изо рта у нее сквозь широкие, редкие, белые как мел зубы пошла пена, Лен испугался и вскочил. Но не успел он сделать и шагу, как Маржка вцепилась в его рукав и силой вернула на диван.
Все неистовое, противоборствующее напряжение ее вдруг исчезло, она всхлипнула, и на ее сомкнутых ресницах появилась крупная слеза — это было первое естественное проявление чувств, которое Лен увидел за это время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49