бесстыдный при всех
сознается в своей болезни, наглый дает волю и рукам, и языку. У спесиво-
го растет чванство, у жестокого - свирепость, у завистливого - злость;
всякий порок выходит на свободу. (21) Прибавь еще, что пьяный не помнит
себя, слова его бессмысленны и бессвязны, глаза видят смутно, ноги зап-
летаются, голова кружится так, что крыша приходит в движение и весь дом
словно подхвачен водоворотом; живот у него болит, оттого что вино бурлит
и распирает внутренности. Все это еще терпимо, пока хмель в силе; а ког-
да сон его ослабит и опьяненье переходит в расстройство желудка? (22)
Вспомни, к каким бедствиям приводило общее опьянение! Оно предавало вра-
гу самые храбрые и воинственные племена, оно открывало крепости, многие
годы обороняемые в упорных боях, оно подчиняло чужому произволу самых
непреклонных и сбрасывавших любое иго, оно усмиряло непобежденных в бит-
ве. (23) Александр, только что мною упомянутый, остался невредим, пройдя
столько дорог, столько сражений, столько зим, одолев и трудные времена,
и трудные места, пересекши столько неведомо откуда текущих рек, столько
морей, - и сгубили его невоздержность в питье и роковой геркулесов кубок
7.
(24) Велика ли слава - много в себя вмещать? Когда первенство почти
что у тебя в руках, и спящие вповалку или блюющие сотрапезники не в си-
лах поднимать с тобою кубки, когда из всего застолья на ногах стоишь ты
один, когда ты всех одолел блистательной доблестью и никто не смог вмес-
тить больше вина, чем ты, - все равно тебя побеждает бочка.
(25) Что погубило Марка Антония, человека великого и с благородными
задатками, что привело его к чужеземным нравам и неримским порокам, как
не пьянство и не страсть к Клеопатре, не уступавшая страсти к вину? Оно
и сделало его врагом государства, и притом слабейшим, чем его враги, оно
и усугубило его жестокость, когда к нему за обедом приносили головы пер-
вых в Риме мужей8, когда он среди изобилия яств, среди царской роскоши
пытался узнавать лица и руки убитых по спискам, когда, напившись вином,
он жаждал крови. Мерзко было то, что он пьянел, когда творил все это, но
еще мерзостнее то, что он творил все это пьяным.
(26) С пристрастьем к вину неразлучна свирепость, потому что хмель
вредит здравому уму и ожесточает его. Как от долгой болезни люди стано-
вятся плаксивыми, раздражительными, так что малейшая обида приводит их в
бешенство 9, так от непрестанного пьянства становится свирепой душа.
Когда она часто не в себе, то пороки, укрепленные привычным безумием,
возникнув во хмелю, и без него не теряют силы.
(27) Так говори прямо, почему мудрый не должен пить допьяна: покажи
на деле, а не на словах, до чего отвратительно и вредно пьянство, - ведь
это нетрудно. Докажи, что так называемые наслаждения, едва перейдут ме-
ру, становятся муками. А если ты какими-то доводами доказываешь, будто
мудрец, сколько бы ни выпил вина, не собьется с правильного пути, даже
если начнет буйствовать, - то можешь строить и такие умозаключенья: муд-
рец не умрет, выпив отравы, не заснет, приняв снотворное, а проглотив
чемерицу, не извергнет сверху и снизу все, что будет у него в утробе.
Нет, если ноги у него заплетаются, и язык тоже, то какие у нас основания
думать, что он частью пьян, а частью трезв? Будь здоров!
Письмо LXXXIV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Те поездки, что прогоняют мою вялость, полезны, я думаю, и для
здоровья, и для занятий. Почему они полезны для здоровья, ты видишь сам:
если пристрастье к наукам делает меня ленивым и мешает заботиться о те-
ле, то так я упражняюсь хоть за чужой счет. А почему они полезны для за-
нятий, я тебе объясню. Ведь я не перестаю читать, а это, по-моему, необ-
ходимо - во-первых, чтобы не довольствоваться самим собой, во-вторых,
чтобы, зная исследованное другими, судить о найденном и думать о том,
что еще нужно найти. Чтение питает ум и дает утомленному занятиями от-
дохнуть за другим занятием. (2) Нельзя только писать или только читать:
одно из этих дел удручает и отнимает силы (я имею в виду перо), второе
рассеивает и расслабляет. Нужно в свой черед переходить от одного к дру-
гому и одно другим умерять, чтобы собранное за чтением наше перо превра-
щало в нечто существенное. (3) Как говорится, мы должны подражать пче-
лам, которые странствуют в поисках медоносных цветов, а потом складывают
принесенное в соты, где оно и переваривается в мед, и, как сказано у на-
шего Вергилия,
собирают текучий
Мед и соты свои наполняют сладким нектаром1
(4) О пчелах точно не известно, то ли сок, извлекаемый ими из цветов,
есть готовый мед, то ли они придают собранному сладость некой примесью и
свойством своего дыхания. Некоторые полагают, что их уменье - не делать
мед, а собирать его, и говорят, что у индусов мед находят в листьях
тростника, где он родится либо как роса, благодаря тамошнему климату,
либо как сладкий и густой сок самого тростника, и что в наших травах
есть та же сила, только не столь явная и заметная, а рожденные для того
живые существа выискивают и копят такой сок. Другие думают, что со бран-
ное пчелами с самых нежных трав и цветов превращается в новое вещество
благодаря особым приправам и смешиванию, не без некого, так сказать,
бродила, которое и сливает разное воедино.
(5) Но, чтобы мне не отвлечься от нашего предмета, скажу, что и мы
должны подражать пчелам: вычитанное из разных книг разделять, потому что
порознь все сохраняется лучше, а потом, употребив все тщание и все спо-
собности ума, слить разные пробы и добиться единого вкуса, так что, даже
если будет видно, откуда что-то взято, оно должно выглядеть иным, нежели
там, откуда было взято. Ведь то же самое в нашем теле делает без нашего
старанья сама природа. (6) Съеденная пища лишь обременяет желудок, поку-
да остается, какой была, и плавает в нем твердыми кусками; только изме-
нившись, превращается она в силу и в кровь. Пусть то же самое будет и со
всем, что питает наш ум: нельзя, чтобы почерпнутое оставалось нетронутым
и потому чужим. (7) Его нужно переварить, иначе это будет пища для памя-
ти, а не для ума. Будем верны тому, с чем согласны, усвоим его так, что-
бы из многого возникло одно, как из отдельных чисел получается одно, ес-
ли меньшие разрозненные количества обнимет один подсчет. То же пусть
сделает и наша душа: все, что помогло ей, пусть она скроет и показывает
лишь то, чего сама добилась в итоге.
(8) А если и появится в тебе сходство с кем-нибудь, кого восхищение
подняло в твоих глазах, я хочу, чтобы ты походил на него, как сын, а не
как портрет: ведь портрет мертв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
сознается в своей болезни, наглый дает волю и рукам, и языку. У спесиво-
го растет чванство, у жестокого - свирепость, у завистливого - злость;
всякий порок выходит на свободу. (21) Прибавь еще, что пьяный не помнит
себя, слова его бессмысленны и бессвязны, глаза видят смутно, ноги зап-
летаются, голова кружится так, что крыша приходит в движение и весь дом
словно подхвачен водоворотом; живот у него болит, оттого что вино бурлит
и распирает внутренности. Все это еще терпимо, пока хмель в силе; а ког-
да сон его ослабит и опьяненье переходит в расстройство желудка? (22)
Вспомни, к каким бедствиям приводило общее опьянение! Оно предавало вра-
гу самые храбрые и воинственные племена, оно открывало крепости, многие
годы обороняемые в упорных боях, оно подчиняло чужому произволу самых
непреклонных и сбрасывавших любое иго, оно усмиряло непобежденных в бит-
ве. (23) Александр, только что мною упомянутый, остался невредим, пройдя
столько дорог, столько сражений, столько зим, одолев и трудные времена,
и трудные места, пересекши столько неведомо откуда текущих рек, столько
морей, - и сгубили его невоздержность в питье и роковой геркулесов кубок
7.
(24) Велика ли слава - много в себя вмещать? Когда первенство почти
что у тебя в руках, и спящие вповалку или блюющие сотрапезники не в си-
лах поднимать с тобою кубки, когда из всего застолья на ногах стоишь ты
один, когда ты всех одолел блистательной доблестью и никто не смог вмес-
тить больше вина, чем ты, - все равно тебя побеждает бочка.
(25) Что погубило Марка Антония, человека великого и с благородными
задатками, что привело его к чужеземным нравам и неримским порокам, как
не пьянство и не страсть к Клеопатре, не уступавшая страсти к вину? Оно
и сделало его врагом государства, и притом слабейшим, чем его враги, оно
и усугубило его жестокость, когда к нему за обедом приносили головы пер-
вых в Риме мужей8, когда он среди изобилия яств, среди царской роскоши
пытался узнавать лица и руки убитых по спискам, когда, напившись вином,
он жаждал крови. Мерзко было то, что он пьянел, когда творил все это, но
еще мерзостнее то, что он творил все это пьяным.
(26) С пристрастьем к вину неразлучна свирепость, потому что хмель
вредит здравому уму и ожесточает его. Как от долгой болезни люди стано-
вятся плаксивыми, раздражительными, так что малейшая обида приводит их в
бешенство 9, так от непрестанного пьянства становится свирепой душа.
Когда она часто не в себе, то пороки, укрепленные привычным безумием,
возникнув во хмелю, и без него не теряют силы.
(27) Так говори прямо, почему мудрый не должен пить допьяна: покажи
на деле, а не на словах, до чего отвратительно и вредно пьянство, - ведь
это нетрудно. Докажи, что так называемые наслаждения, едва перейдут ме-
ру, становятся муками. А если ты какими-то доводами доказываешь, будто
мудрец, сколько бы ни выпил вина, не собьется с правильного пути, даже
если начнет буйствовать, - то можешь строить и такие умозаключенья: муд-
рец не умрет, выпив отравы, не заснет, приняв снотворное, а проглотив
чемерицу, не извергнет сверху и снизу все, что будет у него в утробе.
Нет, если ноги у него заплетаются, и язык тоже, то какие у нас основания
думать, что он частью пьян, а частью трезв? Будь здоров!
Письмо LXXXIV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Те поездки, что прогоняют мою вялость, полезны, я думаю, и для
здоровья, и для занятий. Почему они полезны для здоровья, ты видишь сам:
если пристрастье к наукам делает меня ленивым и мешает заботиться о те-
ле, то так я упражняюсь хоть за чужой счет. А почему они полезны для за-
нятий, я тебе объясню. Ведь я не перестаю читать, а это, по-моему, необ-
ходимо - во-первых, чтобы не довольствоваться самим собой, во-вторых,
чтобы, зная исследованное другими, судить о найденном и думать о том,
что еще нужно найти. Чтение питает ум и дает утомленному занятиями от-
дохнуть за другим занятием. (2) Нельзя только писать или только читать:
одно из этих дел удручает и отнимает силы (я имею в виду перо), второе
рассеивает и расслабляет. Нужно в свой черед переходить от одного к дру-
гому и одно другим умерять, чтобы собранное за чтением наше перо превра-
щало в нечто существенное. (3) Как говорится, мы должны подражать пче-
лам, которые странствуют в поисках медоносных цветов, а потом складывают
принесенное в соты, где оно и переваривается в мед, и, как сказано у на-
шего Вергилия,
собирают текучий
Мед и соты свои наполняют сладким нектаром1
(4) О пчелах точно не известно, то ли сок, извлекаемый ими из цветов,
есть готовый мед, то ли они придают собранному сладость некой примесью и
свойством своего дыхания. Некоторые полагают, что их уменье - не делать
мед, а собирать его, и говорят, что у индусов мед находят в листьях
тростника, где он родится либо как роса, благодаря тамошнему климату,
либо как сладкий и густой сок самого тростника, и что в наших травах
есть та же сила, только не столь явная и заметная, а рожденные для того
живые существа выискивают и копят такой сок. Другие думают, что со бран-
ное пчелами с самых нежных трав и цветов превращается в новое вещество
благодаря особым приправам и смешиванию, не без некого, так сказать,
бродила, которое и сливает разное воедино.
(5) Но, чтобы мне не отвлечься от нашего предмета, скажу, что и мы
должны подражать пчелам: вычитанное из разных книг разделять, потому что
порознь все сохраняется лучше, а потом, употребив все тщание и все спо-
собности ума, слить разные пробы и добиться единого вкуса, так что, даже
если будет видно, откуда что-то взято, оно должно выглядеть иным, нежели
там, откуда было взято. Ведь то же самое в нашем теле делает без нашего
старанья сама природа. (6) Съеденная пища лишь обременяет желудок, поку-
да остается, какой была, и плавает в нем твердыми кусками; только изме-
нившись, превращается она в силу и в кровь. Пусть то же самое будет и со
всем, что питает наш ум: нельзя, чтобы почерпнутое оставалось нетронутым
и потому чужим. (7) Его нужно переварить, иначе это будет пища для памя-
ти, а не для ума. Будем верны тому, с чем согласны, усвоим его так, что-
бы из многого возникло одно, как из отдельных чисел получается одно, ес-
ли меньшие разрозненные количества обнимет один подсчет. То же пусть
сделает и наша душа: все, что помогло ей, пусть она скроет и показывает
лишь то, чего сама добилась в итоге.
(8) А если и появится в тебе сходство с кем-нибудь, кого восхищение
подняло в твоих глазах, я хочу, чтобы ты походил на него, как сын, а не
как портрет: ведь портрет мертв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166