В чем между ними разница, я говорил не
раз и считаю излишним повторять. Скажу одно: нам не кажется благом то,
чем можно воспользоваться во зло, - а ты сам видишь, как часто злоупот-
ребляют богатствами, знатностью, могуществом.
Теперь вернусь к тому, о чем ты просишь сказать: откуда у нас впервые
берется знание блага и честности. (4) Природа не могла научить нас: она
дала нам семена знания, но не само знание. Некоторые утверждают, будто
мы напали на это знание случайно; однако невозможно поверить, чтобы у
кого-нибудь перед глазами вдруг возник образ добродетели. Нам кажется,
что он создается благодаря наблюдению и сравнению часто совершаемых пос-
тупков; наши полагают, что и честность и благо постигаются посредством
аналогии. Это слово, коль скоро латинские грамматики дали ему права
гражданства, не следует, по-моему, осуждать и высылать на родину, и я
буду пользоваться им не только как принятым, но и как общеупотреби-
тельным. (5) Вот что такое эта аналогия. Узнав, что есть здоровье тела,
мы подумали, что есть и некое здоровье духа. Узнав о телесной силе, мы
сделали вывод, что есть и крепость духа. Нас поразили милосердные, чело-
вечные, смелые поступки, мы увидели в них совершенство и восхитились им.
Но под ними скрывалось множество пороков, таившихся под блистательной
внешностью некоторых поступков, - и мы этих пороков не заметили. Ведь
природа велит преувеличивать все достойное хвалы, и всякий видит славу
большей, чем она есть. Вот откуда и взяли мы образ величайшего блага.
(6) Фабриций отверг золото царя Пирра: он мог презреть царские бо-
гатства - и это было для него ценней любого царства. И он же, когда врач
Пирра пообещал дать царю яд, предупредил Пирра, чтобы тот опасался коз-
ней. Не дать богатствам победить себя, не побеждать ядом - для этого
нужна равная высокость духа! Мы восхищаемся величием мужа, не прельстив-
шегося ни посулами царя, ни посулами погубить царя, мужа, верного благим
примерам и - самое трудное! - на войне чуждого преступлений, верившего,
что есть вещи, которые не дозволено делать даже врагу, и в крайней бед-
ности, которую он сделал лучшим своим украшением, гнушавшегося золотом
не меньше, чем ядом. "Живи моим благодеяньем, Пирр, - сказал он, - и ра-
дуйся неподкупности Фабриция, прежде так печалившей тебя!" (7) Гораций
Коклит1 один перегородил узкий мост и приказал отрезать сзади путь, -
лишь бы ему самому не дать дороги врагам! И он сопротивлялся их натиску,
покуда не затрещали сорванные мощным обвалом брусья. Тогда он оглянулся
и, убедившись, что принял на себя опасность и спас от опасности отчизну,
сказал: "Пусть, кто хочет, гонится за мной этим путем!" Тут он кинулся с
моста, но, равно заботясь о том, чтобы сохранить в быстрине потока и
жизнь, и оружье, не бросил украшенных недавней победой меча и щита; так
и вернулся он к своим, невредимый, словно прошел по мосту. (8) Эти и по-
добные им деянья и являют нам образ добродетели.
Я прибавлю такое, что может показаться странным: иногда зло делало
виднее красоту честности, и прекраснейшее ярче блистало рядом с безоб-
разным. Ты ведь знаешь, что есть пороки, смыкающиеся с добродетелями, а
самое постыдное, самое пропащее похоже порой на должное и правильное.
Так расточитель прикидывается щедрым, хотя между умеющим одарять и не
умеющим беречь - разница огромная. Есть, я повторяю, немало людей, кото-
рые не раздают, а разбрасывают; я не назову, мой Луцилий, щедрым того,
кто враг своим деньгам. Равнодушие притворяется уступчивостью, наглость
- смелостью. (9) Такое сходство заставило нас быть внимательней и разли-
чать близкое по внешности, но не тождественное по сути. Наблюдая просла-
вившихся великими деяньями, мы начали примечать, ктр совершил его му-
жественно и благородно, ничуть не колеблясь, - но всего лишь однажды. И
увидев одного храбрым на войне и робким на форуме, другого - мужественно
сносящим бедность, но трусливо - поношение. мы стали хвалить поступок,
но презирать человека. (10) А третьего мы видели благосклонным к
друзьям, терпимым к врагам, безупречным и добросовестным в делах частных
и государственных; видели, как во всем, что приходится выносить, ему
хватает терпения, а везде, где нужно действовать, - разумности; как он
раздает щедрой рукой, когда нужно оделить многих, как он настойчив и
упорен, когда нужно трудиться, и силою духа одолевает усталость тела. К
тому же он всегда одинаков, и верен себе в каждом поступке, и хорош не
по намеренью, а потому что усовершенствовал свой нрав и не только может
поступать как должно, но и не может поступать иначе. И мы поняли, что
перед нами образец совершенной добродетели. (11) Ее мы разделили на час-
ти; оказалось, что следует обуздать желания, подавить боязнь, разумно
заботиться о предстоящих делах, раздать все, что должно быть отдано; мы
постигли, что такое воздержность, мужество, разумность, справедливость,
и определили, в чем долг каждой из них. Но из чего мы поняли, что такое
добродетель? Нам показали ее присущие такому мужу последовательность и
красота, и постоянство, и согласие во всех делах, и величие, превзошед-
шее все виденное нами. Отсюда же мы поняли, что такое блаженная жизнь,
текущая без бурь и зависимая лишь от собственной воли. (12) Как это ста-
ло нам ясно? Я скажу. Никогда тот достигший совершенной добродетели муж
не проклинал фортуну, никогда не печалился, принимая удары случая, но
считая себя гражданином мира и солдатом, переносил все труды, словно ему
приказал начальник. Что бы ни стряслось, он принимал все не с негодо-
ваньем, как беду, насланную враждебным случаем, а как нечто ему самому
порученное. "Каково бы оно ни было, - говорил он, - но оно мое; пусть
оно трудно, пусть тягостно, - будем и в этом деле усердны". (13) И не
могло не стать ясно, сколь велик тот, кто ни от каких невзгод не засто-
нал, ни разу на свой рок не пожаловался; многих он заставил понять, ка-
ков он, и блистал ярко, словно свет во мраке, а своей кротостью, и мяг-
костью, и справедливостью во всех делах божественных и человеческих он
привлек к себе все души. (14) Собственная его душа была совершенна и
поднялась до крайних своих пределов, так что выше нее был только дух бо-
га, частица которого и излилась в эту смертную грудь. А она никогда не
бывает более божественной, чем в то время, когда думает о своей смерт-
ности, знает, что человек затем и рожден, чтобы выполнить труд жизни, и
что это тело - приют не постоянный, а временный и даже кратковременный,
который придется покинуть, едва хозяин сочтет тебя тягостным гостем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
раз и считаю излишним повторять. Скажу одно: нам не кажется благом то,
чем можно воспользоваться во зло, - а ты сам видишь, как часто злоупот-
ребляют богатствами, знатностью, могуществом.
Теперь вернусь к тому, о чем ты просишь сказать: откуда у нас впервые
берется знание блага и честности. (4) Природа не могла научить нас: она
дала нам семена знания, но не само знание. Некоторые утверждают, будто
мы напали на это знание случайно; однако невозможно поверить, чтобы у
кого-нибудь перед глазами вдруг возник образ добродетели. Нам кажется,
что он создается благодаря наблюдению и сравнению часто совершаемых пос-
тупков; наши полагают, что и честность и благо постигаются посредством
аналогии. Это слово, коль скоро латинские грамматики дали ему права
гражданства, не следует, по-моему, осуждать и высылать на родину, и я
буду пользоваться им не только как принятым, но и как общеупотреби-
тельным. (5) Вот что такое эта аналогия. Узнав, что есть здоровье тела,
мы подумали, что есть и некое здоровье духа. Узнав о телесной силе, мы
сделали вывод, что есть и крепость духа. Нас поразили милосердные, чело-
вечные, смелые поступки, мы увидели в них совершенство и восхитились им.
Но под ними скрывалось множество пороков, таившихся под блистательной
внешностью некоторых поступков, - и мы этих пороков не заметили. Ведь
природа велит преувеличивать все достойное хвалы, и всякий видит славу
большей, чем она есть. Вот откуда и взяли мы образ величайшего блага.
(6) Фабриций отверг золото царя Пирра: он мог презреть царские бо-
гатства - и это было для него ценней любого царства. И он же, когда врач
Пирра пообещал дать царю яд, предупредил Пирра, чтобы тот опасался коз-
ней. Не дать богатствам победить себя, не побеждать ядом - для этого
нужна равная высокость духа! Мы восхищаемся величием мужа, не прельстив-
шегося ни посулами царя, ни посулами погубить царя, мужа, верного благим
примерам и - самое трудное! - на войне чуждого преступлений, верившего,
что есть вещи, которые не дозволено делать даже врагу, и в крайней бед-
ности, которую он сделал лучшим своим украшением, гнушавшегося золотом
не меньше, чем ядом. "Живи моим благодеяньем, Пирр, - сказал он, - и ра-
дуйся неподкупности Фабриция, прежде так печалившей тебя!" (7) Гораций
Коклит1 один перегородил узкий мост и приказал отрезать сзади путь, -
лишь бы ему самому не дать дороги врагам! И он сопротивлялся их натиску,
покуда не затрещали сорванные мощным обвалом брусья. Тогда он оглянулся
и, убедившись, что принял на себя опасность и спас от опасности отчизну,
сказал: "Пусть, кто хочет, гонится за мной этим путем!" Тут он кинулся с
моста, но, равно заботясь о том, чтобы сохранить в быстрине потока и
жизнь, и оружье, не бросил украшенных недавней победой меча и щита; так
и вернулся он к своим, невредимый, словно прошел по мосту. (8) Эти и по-
добные им деянья и являют нам образ добродетели.
Я прибавлю такое, что может показаться странным: иногда зло делало
виднее красоту честности, и прекраснейшее ярче блистало рядом с безоб-
разным. Ты ведь знаешь, что есть пороки, смыкающиеся с добродетелями, а
самое постыдное, самое пропащее похоже порой на должное и правильное.
Так расточитель прикидывается щедрым, хотя между умеющим одарять и не
умеющим беречь - разница огромная. Есть, я повторяю, немало людей, кото-
рые не раздают, а разбрасывают; я не назову, мой Луцилий, щедрым того,
кто враг своим деньгам. Равнодушие притворяется уступчивостью, наглость
- смелостью. (9) Такое сходство заставило нас быть внимательней и разли-
чать близкое по внешности, но не тождественное по сути. Наблюдая просла-
вившихся великими деяньями, мы начали примечать, ктр совершил его му-
жественно и благородно, ничуть не колеблясь, - но всего лишь однажды. И
увидев одного храбрым на войне и робким на форуме, другого - мужественно
сносящим бедность, но трусливо - поношение. мы стали хвалить поступок,
но презирать человека. (10) А третьего мы видели благосклонным к
друзьям, терпимым к врагам, безупречным и добросовестным в делах частных
и государственных; видели, как во всем, что приходится выносить, ему
хватает терпения, а везде, где нужно действовать, - разумности; как он
раздает щедрой рукой, когда нужно оделить многих, как он настойчив и
упорен, когда нужно трудиться, и силою духа одолевает усталость тела. К
тому же он всегда одинаков, и верен себе в каждом поступке, и хорош не
по намеренью, а потому что усовершенствовал свой нрав и не только может
поступать как должно, но и не может поступать иначе. И мы поняли, что
перед нами образец совершенной добродетели. (11) Ее мы разделили на час-
ти; оказалось, что следует обуздать желания, подавить боязнь, разумно
заботиться о предстоящих делах, раздать все, что должно быть отдано; мы
постигли, что такое воздержность, мужество, разумность, справедливость,
и определили, в чем долг каждой из них. Но из чего мы поняли, что такое
добродетель? Нам показали ее присущие такому мужу последовательность и
красота, и постоянство, и согласие во всех делах, и величие, превзошед-
шее все виденное нами. Отсюда же мы поняли, что такое блаженная жизнь,
текущая без бурь и зависимая лишь от собственной воли. (12) Как это ста-
ло нам ясно? Я скажу. Никогда тот достигший совершенной добродетели муж
не проклинал фортуну, никогда не печалился, принимая удары случая, но
считая себя гражданином мира и солдатом, переносил все труды, словно ему
приказал начальник. Что бы ни стряслось, он принимал все не с негодо-
ваньем, как беду, насланную враждебным случаем, а как нечто ему самому
порученное. "Каково бы оно ни было, - говорил он, - но оно мое; пусть
оно трудно, пусть тягостно, - будем и в этом деле усердны". (13) И не
могло не стать ясно, сколь велик тот, кто ни от каких невзгод не засто-
нал, ни разу на свой рок не пожаловался; многих он заставил понять, ка-
ков он, и блистал ярко, словно свет во мраке, а своей кротостью, и мяг-
костью, и справедливостью во всех делах божественных и человеческих он
привлек к себе все души. (14) Собственная его душа была совершенна и
поднялась до крайних своих пределов, так что выше нее был только дух бо-
га, частица которого и излилась в эту смертную грудь. А она никогда не
бывает более божественной, чем в то время, когда думает о своей смерт-
ности, знает, что человек затем и рожден, чтобы выполнить труд жизни, и
что это тело - приют не постоянный, а временный и даже кратковременный,
который придется покинуть, едва хозяин сочтет тебя тягостным гостем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166