У некоторых сквозь распахнутые вороты грубых холщовых рубах виднелись татуированные тотемные изображения животных. Коней, волков и рысей. Один показался странно знакомым. Сервилий вгляделся в заросшее исхудалое лицо. Не может быть. Скориб?! Вмиг в памяти всплыли картины далекой юности. Осенние состязания. Скориб положил тогда на лопатки всех противников и сбил стрелой платок с шеста. Он чуть не задохнулся от ярости, когда увидел взгляд Дриантиллы. Победитель при всех вручил ей свой приз. Наверное, именно в тот миг в ее сердце проснулась любовь к Скорибу. Сколько лет прошло! И вот они снова встретились. Он – человек без имени. Агент Цезерниев. Соперник – пленник, предназначенный для продажи в рабство. И все-таки он спасет его. Ради Дриантиллы. Ради своей первой, так до конца и невыстраданной любви.
– Кто-нибудь из вас говорит по-дакийски?
Солдаты Ювения грубо захохотали.
– Для того, чтобы вспороть варвару брюхо или связать веревкой, вовсе не требуется ломать себе язык их звериным ворчанием!
– В таком случае, – Сервилий тоже улыбнулся, – я буду разговаривать с ними сам. Должен же я знать, что они умеют делать.
– Валяйте!
Сервилий повернулся к пленникам. Скориб потупился. «Он узнал меня».
– Как вы попали в руки к римлянам?
Заслышав родную речь, даки гордо распрямились. Сервилий говорил на наречии горных костобоков. Племени, испокон веков славившемся за Данувием своей храбростью.
– Трое после сражения под Тапэ ранеными... Другие – при штурме Берзовии. А я и эти пятеро, – угрюмый патакензий указал на своих соседей с голубыми рысями на правом полукружье груди, – когда защищали город. Римские собаки подожгли стены. Мы почти задыхались в дыму, но пускали стрелы до конца. Когда очнулись, на нас уже были веревки.
Скориб молчал, не глядя. Торговец обернулся к Ювению и легионерам и решился.
– Слушайте меня внимательно. Я такой же дак, как вы. У меня есть деньги, и я хочу выкупить вас у солдат. Когда спрошу вас, что умеете делать, показывайте жестами, как работают плотники, кузнецы или гончары. И еще. Даки! Вы должны стойко вынести всю процедуру продажи. Я буду осматривать на совесть. Иначе враги тут же нас заподозрят.
И перейдя на латынь, добавил, обращаясь к центуриону:
– Похоже, уважаемый Ювений, я нашел среди этих скотов умеющих держать в руках молот или топор.
– Уж что-что, а топоры они таскать умеют! – с ненавистью процедил долговязый Лутаций и ни с того ни с сего ударил древком копья крайнего парня по животу.
Сервилий тщательно ощупал каждого из пленных. Заставлял раскрывать рот. Смотрел зубы. Порой даже проверял на шатание. Ругался с Ювением.
– Я же не собираюсь продавать тебе всех, – рычал старый служака, обиженный за нелестные отзывы о состоянии его рабов. – Возьмешь трех, и хватит с тебя!
Наконец Сервилий угомонился и вытер пальцы о штаны.
– Дерьмо! Ни одного стоящего болвана. Они годны только для шахт! Ты что, сутки напролет лупил их по морде? Ни одного с неиспорченным и крепким зубом! Если бы не указание патрона, я бы тотчас ушел. И ты еще надеялся держать подобную падаль до весны?! Ну ладно, мои замечания вы мне не оплатите! Итак, последнее слово такое: вот те четверо малость показистее, я даю за них по восемьдесят денариев и ни одним медным ассом больше, клянусь Меркурием и Консом! Но предлагаю и другой вариант. Если отдадите мне всех разом, дам за каждого по семьдесят пять денариев.
Центурион побагровел:
– Что-о?! Нашел придурков! Четверых по восемьдесят – еще куда ни шло, но всех по семьдесят пять?! Ищи дураков в другом месте!
Лутаций с рукой на перевязи сделал начальнику знак. Матерясь и возмущаясь, центурион приблизился к десятнику.
– Ювений, верь мне! Сделка выгодная. Я торговал черепицей в Бурдигале и знаю, что значит сдать оптом. По семьдесят пять за рыло – самая подходящая цена. Учти, за сопляков и двух стариков нам никогда не дадут больше пятидесяти. А так – все по семьдесят пять! По семьдесят пять, Ювений!.. Итог составит тысячу сто двадцать пять денариев. Считай по двадцать денариев на человека в центурии. И даже больше! Ведь нас в строю осталось сорок семь человек. Хватит и на подношение трибуну. Соглашайся, Ювений!
Они секретничали битый час. Легионеры мерзли, переминаясь с ноги на ногу. Соображения центуриона были исчерпаны. Он сдался.
– Хорошо! Пусть будет по-твоему, грабитель! Но у нас условие! Весь барыш ты уплатишь нам золотыми ауреями. Иначе мы не согласны.
– Идет! Ну и жук же ты, Ювений! В ауреях эта сумма составит... составит... Двести восемьдесят один золотой и один серебряный денарий. Такие деньги есть у меня с собой. Я добавлю к ним еще по денарию на человека, если ты выделишь мне воинов для транспортировки купленной скотины до дома.
– За этим дело не станет!
Легионеры, переминаясь, принялись надевать на шеи проданных рабов увесистые деревянные колодки, скованные одной железной цепью.
– За упаковку товара сорок сестерциев!
Сервилий вяло махнул рукой, широко зевнул и зашагал устраиваться в манящие раскрытыми занавесями носилки.
* * *
Скориб глотал куски вареного мяса, не разжевывая. Исхудавшей волосатой рукой хватал глиняный кубок с красным хиосским вином и буквально вливал в горло. Две бараньи ляжки и кусок на десяток ребер обглодал в считанные мгновения. Насытившись, тяжело облокотился о стол и, не мигая, уставился на Сервилия.
– Тебе надо отдохнуть, Скориб. Только прежде чем ты отправишься спать, расскажи мне, как там... как все было?
– Мукапор... я не буду говорить: «Я никогда не забуду, что ты для меня сделал!» Но если тебе понадобится жизнь товарища твоей юности, я без колебаний отдам ее!
Сервилий наполнил два кубка густой красной жидкостью.
– Скориб! Ты можешь отблагодарить меня уже сегодня. На это потребуется очень немного. Чаще обращайся ко мне по имени Мукапор.
Несколько минут оба молчали. Потом выкупленный на свободу раб заговорил:
– Мы бились как... как даки! Никто не посмеет упрекнуть нас в понесенном поражении. Сколько римских свиней полегло под Центуль-Путеей, под Берзовией? Мои орудия ни разу не подвели Децебала! Но их больше, Мукапор! Видел ли ты когда-нибудь, как надвигаются закованные в железо легионы? Такое не опишешь словами. Они не люди. Кажется, что движется само железо, ожившее на погибель народов. На место одного убитого тут же встают двое живых. При Тапэ я сам наводил с холма баллисту. Громадные камни убивали по пять римских упырей сразу. Но они ни разу не побежали, Мукапор. Мы стреляли до конца. Мимо нас неслась отступающая сарматская конница, уходили костобоки и патакензии Котизона, а мы, аппаратчики Децебала, накручивали свои канаты и били, били, били! Все полегли там. Совсем молодые парни. Сасса, Гета, Диспор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
– Кто-нибудь из вас говорит по-дакийски?
Солдаты Ювения грубо захохотали.
– Для того, чтобы вспороть варвару брюхо или связать веревкой, вовсе не требуется ломать себе язык их звериным ворчанием!
– В таком случае, – Сервилий тоже улыбнулся, – я буду разговаривать с ними сам. Должен же я знать, что они умеют делать.
– Валяйте!
Сервилий повернулся к пленникам. Скориб потупился. «Он узнал меня».
– Как вы попали в руки к римлянам?
Заслышав родную речь, даки гордо распрямились. Сервилий говорил на наречии горных костобоков. Племени, испокон веков славившемся за Данувием своей храбростью.
– Трое после сражения под Тапэ ранеными... Другие – при штурме Берзовии. А я и эти пятеро, – угрюмый патакензий указал на своих соседей с голубыми рысями на правом полукружье груди, – когда защищали город. Римские собаки подожгли стены. Мы почти задыхались в дыму, но пускали стрелы до конца. Когда очнулись, на нас уже были веревки.
Скориб молчал, не глядя. Торговец обернулся к Ювению и легионерам и решился.
– Слушайте меня внимательно. Я такой же дак, как вы. У меня есть деньги, и я хочу выкупить вас у солдат. Когда спрошу вас, что умеете делать, показывайте жестами, как работают плотники, кузнецы или гончары. И еще. Даки! Вы должны стойко вынести всю процедуру продажи. Я буду осматривать на совесть. Иначе враги тут же нас заподозрят.
И перейдя на латынь, добавил, обращаясь к центуриону:
– Похоже, уважаемый Ювений, я нашел среди этих скотов умеющих держать в руках молот или топор.
– Уж что-что, а топоры они таскать умеют! – с ненавистью процедил долговязый Лутаций и ни с того ни с сего ударил древком копья крайнего парня по животу.
Сервилий тщательно ощупал каждого из пленных. Заставлял раскрывать рот. Смотрел зубы. Порой даже проверял на шатание. Ругался с Ювением.
– Я же не собираюсь продавать тебе всех, – рычал старый служака, обиженный за нелестные отзывы о состоянии его рабов. – Возьмешь трех, и хватит с тебя!
Наконец Сервилий угомонился и вытер пальцы о штаны.
– Дерьмо! Ни одного стоящего болвана. Они годны только для шахт! Ты что, сутки напролет лупил их по морде? Ни одного с неиспорченным и крепким зубом! Если бы не указание патрона, я бы тотчас ушел. И ты еще надеялся держать подобную падаль до весны?! Ну ладно, мои замечания вы мне не оплатите! Итак, последнее слово такое: вот те четверо малость показистее, я даю за них по восемьдесят денариев и ни одним медным ассом больше, клянусь Меркурием и Консом! Но предлагаю и другой вариант. Если отдадите мне всех разом, дам за каждого по семьдесят пять денариев.
Центурион побагровел:
– Что-о?! Нашел придурков! Четверых по восемьдесят – еще куда ни шло, но всех по семьдесят пять?! Ищи дураков в другом месте!
Лутаций с рукой на перевязи сделал начальнику знак. Матерясь и возмущаясь, центурион приблизился к десятнику.
– Ювений, верь мне! Сделка выгодная. Я торговал черепицей в Бурдигале и знаю, что значит сдать оптом. По семьдесят пять за рыло – самая подходящая цена. Учти, за сопляков и двух стариков нам никогда не дадут больше пятидесяти. А так – все по семьдесят пять! По семьдесят пять, Ювений!.. Итог составит тысячу сто двадцать пять денариев. Считай по двадцать денариев на человека в центурии. И даже больше! Ведь нас в строю осталось сорок семь человек. Хватит и на подношение трибуну. Соглашайся, Ювений!
Они секретничали битый час. Легионеры мерзли, переминаясь с ноги на ногу. Соображения центуриона были исчерпаны. Он сдался.
– Хорошо! Пусть будет по-твоему, грабитель! Но у нас условие! Весь барыш ты уплатишь нам золотыми ауреями. Иначе мы не согласны.
– Идет! Ну и жук же ты, Ювений! В ауреях эта сумма составит... составит... Двести восемьдесят один золотой и один серебряный денарий. Такие деньги есть у меня с собой. Я добавлю к ним еще по денарию на человека, если ты выделишь мне воинов для транспортировки купленной скотины до дома.
– За этим дело не станет!
Легионеры, переминаясь, принялись надевать на шеи проданных рабов увесистые деревянные колодки, скованные одной железной цепью.
– За упаковку товара сорок сестерциев!
Сервилий вяло махнул рукой, широко зевнул и зашагал устраиваться в манящие раскрытыми занавесями носилки.
* * *
Скориб глотал куски вареного мяса, не разжевывая. Исхудавшей волосатой рукой хватал глиняный кубок с красным хиосским вином и буквально вливал в горло. Две бараньи ляжки и кусок на десяток ребер обглодал в считанные мгновения. Насытившись, тяжело облокотился о стол и, не мигая, уставился на Сервилия.
– Тебе надо отдохнуть, Скориб. Только прежде чем ты отправишься спать, расскажи мне, как там... как все было?
– Мукапор... я не буду говорить: «Я никогда не забуду, что ты для меня сделал!» Но если тебе понадобится жизнь товарища твоей юности, я без колебаний отдам ее!
Сервилий наполнил два кубка густой красной жидкостью.
– Скориб! Ты можешь отблагодарить меня уже сегодня. На это потребуется очень немного. Чаще обращайся ко мне по имени Мукапор.
Несколько минут оба молчали. Потом выкупленный на свободу раб заговорил:
– Мы бились как... как даки! Никто не посмеет упрекнуть нас в понесенном поражении. Сколько римских свиней полегло под Центуль-Путеей, под Берзовией? Мои орудия ни разу не подвели Децебала! Но их больше, Мукапор! Видел ли ты когда-нибудь, как надвигаются закованные в железо легионы? Такое не опишешь словами. Они не люди. Кажется, что движется само железо, ожившее на погибель народов. На место одного убитого тут же встают двое живых. При Тапэ я сам наводил с холма баллисту. Громадные камни убивали по пять римских упырей сразу. Но они ни разу не побежали, Мукапор. Мы стреляли до конца. Мимо нас неслась отступающая сарматская конница, уходили костобоки и патакензии Котизона, а мы, аппаратчики Децебала, накручивали свои канаты и били, били, били! Все полегли там. Совсем молодые парни. Сасса, Гета, Диспор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137