Железную длань нового правителя вскоре почувствовали все. Для альбокензиев Децебал был ненавистнее, чем десять римских императоров. В решающей битве под Тапэ с войсками римского наместника Теттия Юлиана знать трансильванов предала царя. Но и потери римлян были так велики, что уставший от войны Домициан согласился на мир.
Перед военной доблестью и мудростью нового царя склонилась вся Дакия. Дабы скрепить разрыв, образовавшийся между знатью юга и севера, Децебал взял в жены Тзинту – дочь влиятельного рода сальдензиев, и приблизил к себе ее брата Регебала.
Капли смолы падали с горящих факелов. Рабы вносили кушанья и выносили кости и пустые амфоры. Золотые гривны, браслеты и перстни украсили грудь и запястья победоносных командиров. Регебал получил в управление земли потулатензиев до берегов Пирета, стал начальником конницы царя. Почестей удостоились и остальные присутствующие. Без подарков и знаков царского внимания не остался никто.
– Он думает, что купит нас за десяток сарматских лошадей, – злобно шептал своему сотрапезнику Дакиск, старейшина рода альбокензиев, живущих по течению Тимишула.
– Молчи, Дакиск, не то тебя услышат прихвостни! Нет! Нас ему ни купить, ни запугать. А вот Регебала он, кажется, приручил.
За соседним столом слышалось:
– Не скажи! Их было трое, и я убил двух из них! Ты был тогда совсем в другом месте, Дазий!
Дазий, вождь сензиев, таращил выпуклые, налитые кровью глаза. Его плащ, скрепленный чеканной фибулой в виде лебедя, совсем съехал на живот.
– Если бы не я, ты валялся бы сейчас в степи за Тизией, брехливый сказочный герой План!
– Да если хочешь знать, ты вообще не участвовал в битве, пьяный сензийский пастух! Когда сарматы запороли твою лошадь, ты прятался за ее раздувшимся брюхом и икал от радости!
– Довольно, План! Я прощаю тебя только из уважения к любимому царю и еще потому, что ты пьян! А пьян потому, что совсем не умеешь пить. Да и когда сопливые кепакизы умели пить?! Знаешь анекдот про кепакиза, который на празднествах Диониса понюхал пробку от кувшина и так осоловел, что во время ночных оргий не смог покрыть пятнадцатилетнюю девчонку.
– Сейчас посмотрим, кто не умеет пить! – План, наставник и дядька царского сына, порывался залезть на столешницу. Сидящие рядом дружно удерживали вояку. – Эй! Кто там, несите сюда вина! Две амфоры! И не белого, а красного! Ты будешь валяться сегодня на полу, Дазий! И жалкие рабы будут спотыкаться о твою пьяную тушу!
Децебал ел жареных куропаток и беседовал с сыном и жрецом. Мукапиус время от времени бросал взгляд на пирующих. Сусаг – лучший полководец царя, в затканной золотом, замшевой одежде мрачно смотрел на веселье и не принимал участия ни в обжорстве, ни в разговоре Котизона с отцом. Он внимательно следил за поведением трансильванских подданных своего покровителя. Оценивал выправку и вооружение гвардейцев, стоящих у входа и вдоль стен, и думал о том, как много еще надо сделать, чтобы превратить разрозненные дружины своенравных властителей дакийских земель вот в такие дисциплинированные, обученные подразделения. Тогда не страшны ни римляне с их легионами, ни альбокензии с их богатством и коварством.
* * *
Рано утром Скориб поднял от подушки гудящую голову и, погладив плечо спящей жены, начал собираться. Оделся. Бросил в лицо несколько горстей холодной воды из деревянной лохани. Засунул за пояс блистающий плотницкий топор. Вскинул на плечо котомку с харчами. Не оглядываясь, вышел во двор. Лошади, основная и подсменная, хрустели овсом. Он накинул на спину одной покрывало из козьей шкуры и, ведя второго коня в поводу, выехал со двора.
На повороте, за городом, начальника артели поджидали Сасса и Гета. Юноши пробормотали слова приветствия хриплыми со сна голосами и зарысили следом. Они ехали в Тибуск, где три года строили метательные машины для обожаемого ими царя. Децебала Дадесида.
4
Миапарона осторожно, крадучись приближалась к берегу. Загорелые мускулистые зихи мерно взмахивали веслами. Сиесиперис и Мамутцис, стоя у борта, напряженно вглядывались в плавни. Обидно было бы, пройдя, проехав и проплыв десятки тысяч стадий, попасться боспорянам или римлянам в нескольких десятках шагов от родной земли. Беспокойство росло с каждым гребком. Казалось, вот сейчас раздвинутся тростники, вынырнут оттуда черные иллирийские лембы, взовьются кованые крючья кошек, и после, когда закончится неизбежная в таких случаях схватка, гладко выбритый римский центурион будет задавать им, избитым и связанным, вопросы. Но заросли были безмолвны. Ветер шелестел веночками метелок, где-то крякали и хлопали крыльями утки. Немилосердно палило солнце, Предводитель пиратов Белял, обритый, с длинным чубом, не обращал никакого внимания на землю. Его больше занимала глубина Понта под килем корабля. Свинцовый слиток с подвязанной бечевой то и дело булькал о воду.
– Табань! – зычно крикнул он наконец.
Зихи разом опустили широколопастные весла. Ослепительными алмазами вспыхивали на солнце сбегающие по дереву капли морской воды.
Мамутцис приказал слуге вынести на палубу кувшин вина и бронзовый кубок. Даки до краев наполнили сосуд и, прошептав слова благодарности владыке морей Посейдону и Амфитрите, вылили вино в море. Следом полетел кубок.
По приказу капитана моряки втащили обсушенные весла внутрь и сложили под скамьи. С носа и кормы в светло-зеленую воду полетели каменные якоря. Отдав соответствующие распоряжения, зих подошел к пассажирам.
– Я доставил вас куда вы просили, уважаемые мужи, – греческий язык пирата был безобразен до невозможности.
– И твой корабль и плаванье достойны всяческой похвалы, – польстил Сиесиперис хозяину миапароны. – Как мы и обещали, сразу после нашей высадки на берег ты получишь дополнительно к тем деньгам, что уже имеешь, тысячу золотых статеров.
Глаза атамана блеснули насмешливыми огоньками, но тут же погасли.
– Я очень рад! – только и ответил он. – Тогда будем высаживаться.
Часть матросов начала таскать из трюма завернутые в несколько слоев грубого холста тюки даков. Другие спустили на воду юркий челнок. Сиесиперис, измученный за долгий путь качкой, с явным облегчением уселся в него. Слуги приняли с борта поклажу, и маленькая лодка ходко пошла к берегу. Мамутцис, оставшись один, с завистью смотрел вслед товарищу. Пираты занимались своими делами. Крепили линями парус, мыли палубу и скамейки гребцов. Авторитет главаря был необычайно велик. Указания его – отрывистые резкие фразы – выполнялись беспрекословно.
За долгую дорогу Мамутцис присмотрелся к порядкам на миапароне. Они отличались от обычаев других, киликийских или греческих морских разбойников. Старейшина слышал рассказы о нравах латрункулов Эгейского и Средиземного морей от даков-кепакизов, служивших под его началом, в войске Децебала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Перед военной доблестью и мудростью нового царя склонилась вся Дакия. Дабы скрепить разрыв, образовавшийся между знатью юга и севера, Децебал взял в жены Тзинту – дочь влиятельного рода сальдензиев, и приблизил к себе ее брата Регебала.
Капли смолы падали с горящих факелов. Рабы вносили кушанья и выносили кости и пустые амфоры. Золотые гривны, браслеты и перстни украсили грудь и запястья победоносных командиров. Регебал получил в управление земли потулатензиев до берегов Пирета, стал начальником конницы царя. Почестей удостоились и остальные присутствующие. Без подарков и знаков царского внимания не остался никто.
– Он думает, что купит нас за десяток сарматских лошадей, – злобно шептал своему сотрапезнику Дакиск, старейшина рода альбокензиев, живущих по течению Тимишула.
– Молчи, Дакиск, не то тебя услышат прихвостни! Нет! Нас ему ни купить, ни запугать. А вот Регебала он, кажется, приручил.
За соседним столом слышалось:
– Не скажи! Их было трое, и я убил двух из них! Ты был тогда совсем в другом месте, Дазий!
Дазий, вождь сензиев, таращил выпуклые, налитые кровью глаза. Его плащ, скрепленный чеканной фибулой в виде лебедя, совсем съехал на живот.
– Если бы не я, ты валялся бы сейчас в степи за Тизией, брехливый сказочный герой План!
– Да если хочешь знать, ты вообще не участвовал в битве, пьяный сензийский пастух! Когда сарматы запороли твою лошадь, ты прятался за ее раздувшимся брюхом и икал от радости!
– Довольно, План! Я прощаю тебя только из уважения к любимому царю и еще потому, что ты пьян! А пьян потому, что совсем не умеешь пить. Да и когда сопливые кепакизы умели пить?! Знаешь анекдот про кепакиза, который на празднествах Диониса понюхал пробку от кувшина и так осоловел, что во время ночных оргий не смог покрыть пятнадцатилетнюю девчонку.
– Сейчас посмотрим, кто не умеет пить! – План, наставник и дядька царского сына, порывался залезть на столешницу. Сидящие рядом дружно удерживали вояку. – Эй! Кто там, несите сюда вина! Две амфоры! И не белого, а красного! Ты будешь валяться сегодня на полу, Дазий! И жалкие рабы будут спотыкаться о твою пьяную тушу!
Децебал ел жареных куропаток и беседовал с сыном и жрецом. Мукапиус время от времени бросал взгляд на пирующих. Сусаг – лучший полководец царя, в затканной золотом, замшевой одежде мрачно смотрел на веселье и не принимал участия ни в обжорстве, ни в разговоре Котизона с отцом. Он внимательно следил за поведением трансильванских подданных своего покровителя. Оценивал выправку и вооружение гвардейцев, стоящих у входа и вдоль стен, и думал о том, как много еще надо сделать, чтобы превратить разрозненные дружины своенравных властителей дакийских земель вот в такие дисциплинированные, обученные подразделения. Тогда не страшны ни римляне с их легионами, ни альбокензии с их богатством и коварством.
* * *
Рано утром Скориб поднял от подушки гудящую голову и, погладив плечо спящей жены, начал собираться. Оделся. Бросил в лицо несколько горстей холодной воды из деревянной лохани. Засунул за пояс блистающий плотницкий топор. Вскинул на плечо котомку с харчами. Не оглядываясь, вышел во двор. Лошади, основная и подсменная, хрустели овсом. Он накинул на спину одной покрывало из козьей шкуры и, ведя второго коня в поводу, выехал со двора.
На повороте, за городом, начальника артели поджидали Сасса и Гета. Юноши пробормотали слова приветствия хриплыми со сна голосами и зарысили следом. Они ехали в Тибуск, где три года строили метательные машины для обожаемого ими царя. Децебала Дадесида.
4
Миапарона осторожно, крадучись приближалась к берегу. Загорелые мускулистые зихи мерно взмахивали веслами. Сиесиперис и Мамутцис, стоя у борта, напряженно вглядывались в плавни. Обидно было бы, пройдя, проехав и проплыв десятки тысяч стадий, попасться боспорянам или римлянам в нескольких десятках шагов от родной земли. Беспокойство росло с каждым гребком. Казалось, вот сейчас раздвинутся тростники, вынырнут оттуда черные иллирийские лембы, взовьются кованые крючья кошек, и после, когда закончится неизбежная в таких случаях схватка, гладко выбритый римский центурион будет задавать им, избитым и связанным, вопросы. Но заросли были безмолвны. Ветер шелестел веночками метелок, где-то крякали и хлопали крыльями утки. Немилосердно палило солнце, Предводитель пиратов Белял, обритый, с длинным чубом, не обращал никакого внимания на землю. Его больше занимала глубина Понта под килем корабля. Свинцовый слиток с подвязанной бечевой то и дело булькал о воду.
– Табань! – зычно крикнул он наконец.
Зихи разом опустили широколопастные весла. Ослепительными алмазами вспыхивали на солнце сбегающие по дереву капли морской воды.
Мамутцис приказал слуге вынести на палубу кувшин вина и бронзовый кубок. Даки до краев наполнили сосуд и, прошептав слова благодарности владыке морей Посейдону и Амфитрите, вылили вино в море. Следом полетел кубок.
По приказу капитана моряки втащили обсушенные весла внутрь и сложили под скамьи. С носа и кормы в светло-зеленую воду полетели каменные якоря. Отдав соответствующие распоряжения, зих подошел к пассажирам.
– Я доставил вас куда вы просили, уважаемые мужи, – греческий язык пирата был безобразен до невозможности.
– И твой корабль и плаванье достойны всяческой похвалы, – польстил Сиесиперис хозяину миапароны. – Как мы и обещали, сразу после нашей высадки на берег ты получишь дополнительно к тем деньгам, что уже имеешь, тысячу золотых статеров.
Глаза атамана блеснули насмешливыми огоньками, но тут же погасли.
– Я очень рад! – только и ответил он. – Тогда будем высаживаться.
Часть матросов начала таскать из трюма завернутые в несколько слоев грубого холста тюки даков. Другие спустили на воду юркий челнок. Сиесиперис, измученный за долгий путь качкой, с явным облегчением уселся в него. Слуги приняли с борта поклажу, и маленькая лодка ходко пошла к берегу. Мамутцис, оставшись один, с завистью смотрел вслед товарищу. Пираты занимались своими делами. Крепили линями парус, мыли палубу и скамейки гребцов. Авторитет главаря был необычайно велик. Указания его – отрывистые резкие фразы – выполнялись беспрекословно.
За долгую дорогу Мамутцис присмотрелся к порядкам на миапароне. Они отличались от обычаев других, киликийских или греческих морских разбойников. Старейшина слышал рассказы о нравах латрункулов Эгейского и Средиземного морей от даков-кепакизов, служивших под его началом, в войске Децебала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137