недавно, отозвав Азали в сторонку, юноша признался ей в любви.
– Да, вот такая любовь! – со смехом говорила Азали, прижимаясь к Рэчел. – Интересно, что бы ты сказала, прицепись к тебе такой крокодил? На мой взгляд, Дик и то красивее.
– Как сказать, – протянула Рэчел. – У твоего Уилла хорошие зубы… – И обе они еще громче расхохотались.
Рэчел было восемнадцать лет. Унаследовав от Розы мягкие черты лица и красивые задумчивые глаза, она по праву считалась одной из самых симпатичных девочек на Фаунтин-авеню. В последнее время они очень сблизились с Азали. В свободные часы девушки часто сидели вместе на крыльце дома, говорили о кино и поверяли друг другу свои секреты: Рэчел призналась, что влюблена в кинозвезду интеллектуала Ральфа Лэена, а Азали – что просто с ума сходит по парнишке из Санта-Моникской школы, по выходным торгующему содовой возле аптеки.
Средняя дочь Розы, Ханна, на два года старше Рэчел, обладала более практичным умом, чем младшая сестра. Оставив романтические мечты, она устроилась работать на биржу труда. Начальство постоянно устраивало ей взбучки – добрая девушка слишком часто руководствовалась не профессиональными качествами, а тем жалким видом претендентов на свободные места.
Старшая сестра, двадцатидвухлетняя Соня, уже несколько месяцев жила в Сан-Франциско. Она работала учительницей и даже успела обручиться с молодым человеком из приятной еврейской семьи среднего достатка.
Появился постоянный «кавалер» и у самой Розы – вот уже целых три года владелец скобяного заводика в Питтсбурге по имени Сэм Брокман во время своих частых визитов в Голливуд останавливался в «Розмонте». Но Роза не спешила ответить согласием на его предложение руки и сердца.
– Нет уж, – говорила она Мисси. – Хватит с меня одного Меера Перельмана! Вдруг и этот такой же? Надо сначала получше присмотреться.
Конечно, в глубине души она прекрасно знала, что Сэм Брокман – приличный человек, но менять привычный образ жизни Розе не хотелось: во-первых, пришлось бы бросить свои пансионы, а во-вторых, в этих ежемесячных встречах с Сэмом было столько романтики… Он осыпал Розу цветами, водил ужинать в ресторан, как-то раз они съездили на остров Каталины. К тому же, Роза слишком ценила свою независимость – она твердо решила не позволять никому из мужчин понукать ею.
Но вот по Голливуду поползли сенсационные слухи: в павильонах и конторах, магазинах и ресторанах судачили о том, что у загадочного С. 3. Эбрамса наконец появилась личная жизнь. Более того, у этой личной жизни было свое имя – Мисси О'Хара. Вскоре в некоторых весьма солидных журналах появились их фотографии с такими подписями: «Директор компании «Мэджик» С. 3. Эбрамс в обществе постоянной спутницы Мисси О'Хара на премьере своей последней киноэпопеи» или «Очаровательная Мисси О'Хара и С. 3. Эбрамс на банкете в честь завершении съемок «Детей несчастья».
Людей, долго работавших с Эбрамсом, больше всего поражало то, что он ни разу не попытался возмутиться по этому поводу, а уж об официальных требованиях напечатать письменное опровержение слухов и речи не шло. Более того, однажды утром, заглянув в кабинет председателя правления, Дик Неверн обнаружил, что С. 3., блаженно улыбаясь, рассматривает очередной журнал, на развороте которого запечатлен он сам в обществе Мисси.
– «Постоянная спутница», – процитировал Эбрамс, – интересно, они сами понимают, какой смысл вкладывают в это слово?
Дик не осмелился спросить у С. 3., что он хотел этим сказать, но одно было ясно – повышенный интерес средств массовой информация к личной жизни не только не раздражал его, но даже, напротив, был ему приятен. Злые языки поговаривали, что тонкий знаток конъюнктуры С. 3. Эбрамс специально создает себе имидж дамского угодника, чтобы завоевать большую популярность в обществе, но Дик знал, что эти гипотезы совершенно безосновательны. Он видел, что С. 3. по-настоящему счастлив. В свою очередь, Роза заметила, что и с Мисси стали происходить перемены.
– Что с тобой делается? – спросила она как-то раз, провожая Мисси, одетую в один из своих лучших нарядов, на очередное свидание с С. 3.– Ты прямо вся светишься от восторга! Надо же, никогда не видела тебя в таком состоянии. Помнится, с О'Харой ты была мягкой, тихой, улыбчивой. А с Зевом Абрамски ты вдруг помолодела лет на десять. Знаешь, любой мальчишка на улице с первого взгляда определит, что перед ним влюбленная…
– О'Хару я любила совсем по-другому, – спокойно ответила Мисси. – Он был сильным человеком, а как раз тогда мне очень была нужна защита – я ведь столько натерпелась от Арнхальдта, да и не только от него. Каждый раз, когда Шемас заключал меня в свои объятия, я чувствовала себя как за каменной стеной. О'Хара был необычным человеком – он так умел радоваться жизни, что это отношение передавалось всем окружающим. Я до сих пор люблю О'Хару и никогда не смогу забыть о нем. К Зеву я отношусь совсем по-другому. – Она виновато поглядела на Розу. – Ты думаешь, я поступаю нехорошо?
Роза покачала головой.
– Только ты сама можешь разобраться в своих чувствах, поэтому тебе и решать. Да разве я осуждаю тебя? Скажу тебе честно: после всего горя, которое ты испытала, надо изо всех сил цепляться за каждый шанс ухватить счастье.
Мисси сидела за рулем недавно подаренного ей Зевом новенького темно-синего «Де Курмона» и направлялась в Беверли-Хиллз. Все ее мысли были заняты Абрамски.
Когда она увидела его в то утро на студии «Мэджик», она сначала с трудом поверила своим глазам. Ее старый друг, бывший ростовщик из Нижнего Ист-Энда, – председатель правления знаменитой кинофирмы! Но еще больше удивили ее перемены, происшедшие с Зевом. Бледный, щупленький, застенчивый молодой человек превратился в стройного, подтянутого красивого мужчину. Она так хорошо помнила его выходные субботние костюмы, которые Зев надевал, отправляясь с ней в украинское кафе, – как мало общего было у них с его нынешними элегантными нарядами из лучших ателье Америки и Европы.
Прежними остались лишь глаза Зева – печальные, с поволокой. И когда, широко разведя руки, он сказал: «Я сделал все это ради вас, Мисси», ей показалось, что этих восьми лет, которые прошли со дня их последней встречи, попросту не было. Она снова ощутила себя юной девушкой, пришедшей в ломбард на углу Орчард-стрит, которой застенчивый ростовщик ссужает пятьдесят долларов на похороны княгини Софьи.
– Как давно мы не виделись, – проговорила она, пожимая Зеву руку (не могла же она прямо с ходу, да еще при свидетелях броситься на шею самому С. 3. Эбрамсу, председателю правления компании «Мэджик»). – Но я не забыла вас, Зев; вы ведь были так добры ко мне. И вот вы снова стали нашим благодетелем – на этот раз Азали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
– Да, вот такая любовь! – со смехом говорила Азали, прижимаясь к Рэчел. – Интересно, что бы ты сказала, прицепись к тебе такой крокодил? На мой взгляд, Дик и то красивее.
– Как сказать, – протянула Рэчел. – У твоего Уилла хорошие зубы… – И обе они еще громче расхохотались.
Рэчел было восемнадцать лет. Унаследовав от Розы мягкие черты лица и красивые задумчивые глаза, она по праву считалась одной из самых симпатичных девочек на Фаунтин-авеню. В последнее время они очень сблизились с Азали. В свободные часы девушки часто сидели вместе на крыльце дома, говорили о кино и поверяли друг другу свои секреты: Рэчел призналась, что влюблена в кинозвезду интеллектуала Ральфа Лэена, а Азали – что просто с ума сходит по парнишке из Санта-Моникской школы, по выходным торгующему содовой возле аптеки.
Средняя дочь Розы, Ханна, на два года старше Рэчел, обладала более практичным умом, чем младшая сестра. Оставив романтические мечты, она устроилась работать на биржу труда. Начальство постоянно устраивало ей взбучки – добрая девушка слишком часто руководствовалась не профессиональными качествами, а тем жалким видом претендентов на свободные места.
Старшая сестра, двадцатидвухлетняя Соня, уже несколько месяцев жила в Сан-Франциско. Она работала учительницей и даже успела обручиться с молодым человеком из приятной еврейской семьи среднего достатка.
Появился постоянный «кавалер» и у самой Розы – вот уже целых три года владелец скобяного заводика в Питтсбурге по имени Сэм Брокман во время своих частых визитов в Голливуд останавливался в «Розмонте». Но Роза не спешила ответить согласием на его предложение руки и сердца.
– Нет уж, – говорила она Мисси. – Хватит с меня одного Меера Перельмана! Вдруг и этот такой же? Надо сначала получше присмотреться.
Конечно, в глубине души она прекрасно знала, что Сэм Брокман – приличный человек, но менять привычный образ жизни Розе не хотелось: во-первых, пришлось бы бросить свои пансионы, а во-вторых, в этих ежемесячных встречах с Сэмом было столько романтики… Он осыпал Розу цветами, водил ужинать в ресторан, как-то раз они съездили на остров Каталины. К тому же, Роза слишком ценила свою независимость – она твердо решила не позволять никому из мужчин понукать ею.
Но вот по Голливуду поползли сенсационные слухи: в павильонах и конторах, магазинах и ресторанах судачили о том, что у загадочного С. 3. Эбрамса наконец появилась личная жизнь. Более того, у этой личной жизни было свое имя – Мисси О'Хара. Вскоре в некоторых весьма солидных журналах появились их фотографии с такими подписями: «Директор компании «Мэджик» С. 3. Эбрамс в обществе постоянной спутницы Мисси О'Хара на премьере своей последней киноэпопеи» или «Очаровательная Мисси О'Хара и С. 3. Эбрамс на банкете в честь завершении съемок «Детей несчастья».
Людей, долго работавших с Эбрамсом, больше всего поражало то, что он ни разу не попытался возмутиться по этому поводу, а уж об официальных требованиях напечатать письменное опровержение слухов и речи не шло. Более того, однажды утром, заглянув в кабинет председателя правления, Дик Неверн обнаружил, что С. 3., блаженно улыбаясь, рассматривает очередной журнал, на развороте которого запечатлен он сам в обществе Мисси.
– «Постоянная спутница», – процитировал Эбрамс, – интересно, они сами понимают, какой смысл вкладывают в это слово?
Дик не осмелился спросить у С. 3., что он хотел этим сказать, но одно было ясно – повышенный интерес средств массовой информация к личной жизни не только не раздражал его, но даже, напротив, был ему приятен. Злые языки поговаривали, что тонкий знаток конъюнктуры С. 3. Эбрамс специально создает себе имидж дамского угодника, чтобы завоевать большую популярность в обществе, но Дик знал, что эти гипотезы совершенно безосновательны. Он видел, что С. 3. по-настоящему счастлив. В свою очередь, Роза заметила, что и с Мисси стали происходить перемены.
– Что с тобой делается? – спросила она как-то раз, провожая Мисси, одетую в один из своих лучших нарядов, на очередное свидание с С. 3.– Ты прямо вся светишься от восторга! Надо же, никогда не видела тебя в таком состоянии. Помнится, с О'Харой ты была мягкой, тихой, улыбчивой. А с Зевом Абрамски ты вдруг помолодела лет на десять. Знаешь, любой мальчишка на улице с первого взгляда определит, что перед ним влюбленная…
– О'Хару я любила совсем по-другому, – спокойно ответила Мисси. – Он был сильным человеком, а как раз тогда мне очень была нужна защита – я ведь столько натерпелась от Арнхальдта, да и не только от него. Каждый раз, когда Шемас заключал меня в свои объятия, я чувствовала себя как за каменной стеной. О'Хара был необычным человеком – он так умел радоваться жизни, что это отношение передавалось всем окружающим. Я до сих пор люблю О'Хару и никогда не смогу забыть о нем. К Зеву я отношусь совсем по-другому. – Она виновато поглядела на Розу. – Ты думаешь, я поступаю нехорошо?
Роза покачала головой.
– Только ты сама можешь разобраться в своих чувствах, поэтому тебе и решать. Да разве я осуждаю тебя? Скажу тебе честно: после всего горя, которое ты испытала, надо изо всех сил цепляться за каждый шанс ухватить счастье.
Мисси сидела за рулем недавно подаренного ей Зевом новенького темно-синего «Де Курмона» и направлялась в Беверли-Хиллз. Все ее мысли были заняты Абрамски.
Когда она увидела его в то утро на студии «Мэджик», она сначала с трудом поверила своим глазам. Ее старый друг, бывший ростовщик из Нижнего Ист-Энда, – председатель правления знаменитой кинофирмы! Но еще больше удивили ее перемены, происшедшие с Зевом. Бледный, щупленький, застенчивый молодой человек превратился в стройного, подтянутого красивого мужчину. Она так хорошо помнила его выходные субботние костюмы, которые Зев надевал, отправляясь с ней в украинское кафе, – как мало общего было у них с его нынешними элегантными нарядами из лучших ателье Америки и Европы.
Прежними остались лишь глаза Зева – печальные, с поволокой. И когда, широко разведя руки, он сказал: «Я сделал все это ради вас, Мисси», ей показалось, что этих восьми лет, которые прошли со дня их последней встречи, попросту не было. Она снова ощутила себя юной девушкой, пришедшей в ломбард на углу Орчард-стрит, которой застенчивый ростовщик ссужает пятьдесят долларов на похороны княгини Софьи.
– Как давно мы не виделись, – проговорила она, пожимая Зеву руку (не могла же она прямо с ходу, да еще при свидетелях броситься на шею самому С. 3. Эбрамсу, председателю правления компании «Мэджик»). – Но я не забыла вас, Зев; вы ведь были так добры ко мне. И вот вы снова стали нашим благодетелем – на этот раз Азали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166