Напряжение прошло, и беседа заладилась. Мы вспомнили о наших планах встретиться в Лондоне.
– В Лондоне? – спросил я. – Разве вы все еще намерены ехать в Лондон?
– Ну да! – сказала она. – Почему бы и нет?
Я не ответил. Безусловно, она имеет право съездить в Лондон, если ей так угодно. Возможно, она хочет походить по магазинам, сделать покупки, тем более теперь, когда деньги в ее распоряжении, и все же… конечно, она могла бы немного подождать, и мы бы поехали вместе. Нам надо обсудить столько вопросов… но я колебался. И вдруг меня неожиданно пронзила мысль, которая до сих пор не приходила мне в голову. Со смерти Эмброза прошло только девять месяцев. Нас все осудят, если мы обвенчаемся раньше июля. Так или иначе, день поставил передо мной вопросы, которых не было в полночь, но я не хотел думать о них.
– Давайте не поедем сразу домой, – сказал я. – Погуляйте со мной в лесу.
– Хорошо, – согласилась она.
Мы остановились у домика лесничего в долине, вышли из экипажа и, отпустив Веллингтона, пошли по тропинке, которая пролегала вдоль ручья, затем круто сворачивала и, петляя, взбегала по склону холма. Здесь и там под деревьями виднелись островки первоцвета, и она всякий раз наклонялась, срывала цветы и вдруг, словно ненароком вспомнив о Луизе, сказала, что эта девушка знает толк в садовом искусстве, а со временем и немного поучившись будет разбираться в нем еще лучше. По мне, так Луиза могла отправляться хоть на край света и всласть наслаждаться тамошними садами. Я привел Рейчел в лес совсем не для того, чтобы разговаривать с ней о Луизе.
Я взял цветы у нее из рук, положил их на землю и, разостлав куртку, попросил ее сесть.
– Я не устала, – сказала она. – Я час, а то и больше, просидела в экипаже.
– И я тоже, – сказал я, – четыре часа у двери, поджидая вас.
Я снял с нее перчатки и поцеловал ей руки, положил капор и вуаль на цветы и всю ее осыпал поцелуями. Я сделал то, о чем мечтал весь этот долгий, томительный день, и она вновь была беззащитна.
– Таков, – сказал я, – и был мой план, который вы разбили, оставшись на ленч у Кендаллов.
– Я так и думала, – сказала она. – Это одна из причин, почему я уехала.
– В мой день рождения вы обещали ни в чем мне не отказывать, Рейчел.
– Снисходительность тоже имеет пределы, – сказала она.
Я так не считал. Все мои тревоги рассеялись; я снова был счастлив.
– Если лесничий часто ходит по этой тропинке, мы будем выглядеть несколько глупо, – заметила она.
– А он – еще глупее, – возразил я, – когда в среду придет ко мне за жалованьем. Или это вы тоже возьмете в свои руки, как и все остальное? Ведь теперь я ваш слуга, второй Сиком, и жду ваших дальнейших приказаний.
Я лежал, положив голову ей на колени, и ее пальцы перебирали мои волосы. Я закрыл глаза. Как я желал, чтобы так было всегда! До скончания веков. Этот миг – и ничего больше…
– Вы недоумеваете, почему я не поблагодарила вас, – сказала она. – В экипаже я заметила ваш озадаченный взгляд. Я ничего не могу сказать. Я всегда считала себя импульсивной, но мне далеко до вас. Видите ли, мне понадобится время, чтобы в полной мере осознать ваше великодушие.
– Это не великодушие, – возразил я. – Я вернул вам то, что принадлежит вам по праву. Позвольте мне еще раз поцеловать вас. Я несколько часов просидел на ступеньках перед домом, и мне надо наверстать упущенное.
И тут она сказала:
– По крайней мере, одно я поняла. Больше нельзя ходить с вами гулять в лес. Разрешите мне встать, Филипп.
Я с поклоном помог ей подняться, подал перчатки и капор. Она пошарила в сумочке, вынула небольшой пакетик и развернула его.
– Вот, – сказала она, – мой подарок вам на день рождения, который мне следовало отдать раньше. Если бы я знала, что получу наследство, жемчужина была бы крупнее.
И она вдела булавку в мой галстук.
– А теперь разрешите мне пойти домой, – сказала она.
Рейчел подала мне руку; я вспомнил, что ничего не ел с самого утра, и сразу почувствовал изрядный аппетит. Поворачивая то вправо, то влево, мы шли по петляющей между деревьями тропе – меня не покидали мысли о вареной курице, беконе и приближающейся ночи – и вдруг оказались в нескольких шагах от возвышавшейся над долиной гранитной плиты, которая, о чем я совсем позабыл, ждала нас в конце тропы. Чтобы избежать встречи с ней, я поспешно свернул к деревьям, но было слишком поздно. Рейчел уже увидела прямоугольную массивную глыбу, темневшую впереди. Она выпустила мою руку и, устремив на нее взгляд, застыла на месте.
– Что там такое, Филипп? – спросила она. – По очертаниям похоже на надгробный камень, выросший из земли.
– Ничего, – быстро ответил я. – Просто кусок гранита. Нечто вроде межевого столба. Между деревьями здесь есть тропинка, она не такая крутая.
Вот сюда, налево. Нет-нет, не за камнем.
– Подождите немного, – сказала она, – я хочу взглянуть на него. Я никогда не ходила этой дорогой.
Рейчел поднялась к плите и остановилась. Я видел, как шевелились ее губы, пока она читала надпись на камне. Я с тревогой наблюдал за ней.
Возможно, это не более чем игра воображения, но мне показалось, что тело ее напряглось и она задержалась там дольше, чем было необходимо. Должно быть, она прочла надпись дважды. Затем она вернулась ко мне, но не взяла меня за руку, а пошла отдельно. Ни она, ни я не заговаривали о памятнике, но его зловещая тень преследовала нас. У меня перед глазами стояли нацарапанные на камне вирши, инициалы Эмброза и то, чего она не могла видеть, – записная книжка и его письмо, похороненные в сырой земле под гранитной глыбой. С отвращением к самому себе я чувствовал, что предал их обоих – Эмброза и Рейчел. Само ее молчание говорило, как глубоко она взволнована. И я подумал, что, если сейчас же не заговорю, гранитная глыба грозным, неодолимым барьером встанет между нами.
– Я хотел сводить вас туда раньше. – После долгого молчания мой голос звучал громко и неестественно. – С того места открывается вид, который Эмброз любил больше всего в целом имении. Поэтому там и стоит этот камень.
– Но показывать его мне не входило в планы, намеченные вами на свой день рождения.
Жесткие, чеканные слова, слова постороннего.
– Нет, – спокойно ответил я, – не входило.
И, не возобновляя беседы, мы молча прошли подъездную аллею, и, как только переступили порог дома, она сразу поднялась в свои комнаты.
Я принял ванну и переоделся; от былой легкости не осталось и следа, ее сменили уныние и подавленность. Какой демон привел нас к гранитной плите, какой провал памяти?
Она не знала, но я ведь знал, как часто стоял там Эмброз, улыбаясь и опершись на трость; нелепый стишок способен привести лишь в то настроение, которое его подсказало, – полушутливое-полуностальгическое… доброе чувство за насмешливыми глазами Эмброза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94