– Не уверен, – холодно сказал я, – есть ли у нас дамское седло. Надо спросить Веллингтона, в конюшне оно мне ни разу не попадалось на глаза.
– Возможно, – сказала она, – тетушка Феба, потеряв своего викария, приохотилась к верховой езде. Может быть, это стало ее единственным утешением.
Все мои усилия пошли прахом. В ее голосе послышалось нечто похожее на легкое журчание, и я не выдержал. Она видела, что я смеюсь, и это было ужаснее всего.
– Хорошо, – сказал я, – утром я этим займусь. Как по-вашему, не попросить ли мне Сикома обследовать чуланы и посмотреть, не осталось ли после тетушки Фебы еще и амазонки?
– Амазонка мне не понадобится, – ответила она, – если, конечно, лошадь поведут осторожно и я смогу балансировать на луке.
В эту минуту в дверь постучали, и в комнату вошел Сиком, неся на огромном подносе серебряный чайник с кипятком, серебряный заварочный чайник и хлебницу – тоже серебряную. Никогда раньше я не видел этих вещей и про себя полюбопытствовал, из каких закромов комнаты дворецкого он их извлек. С какой целью принес? Кузина Рейчел заметила мое изумление. Я отнюдь не хотел обидеть Сикома, который с важным видом поставил свое приношение на стол, но меня так и подмывало расхохотаться. Я встал со стула и подошел к окну, как будто хотел взглянуть на дождь.
– Чай подан, мадам, – объявил Сиком.
– Благодарю вас, Сиком, – торжественно ответила она.
Собаки встали и, принюхиваясь, потянулись к подносу. Они были изумлены не меньше моего. Сиком цыкнул на них.
– Уходи, Дон, – сказал он, – все трое уходите. Я думаю, мадам, мне лучше убрать собак. Чего доброго, перевернут поднос.
– Да, Сиком, – ответила она, – чего доброго.
И опять это журчание в голосе. Я был рад, что стою к ней спиной.
– Какие распоряжения относительно завтрака, мадам? – спросил Сиком.
– Мистер Филипп завтракает в девять часов в столовой.
– Я хотела бы завтракать в своей комнате, – сказала она. – Мистер Эшли говаривал, что ни на одну женщину не следует смотреть до одиннадцати часов. Вас это не затруднит?
– Разумеется, нет, мадам.
– В таком случае – благодарю вас, Сиком, и спокойной ночи.
– Доброй ночи, мадам. Доброй ночи, сэр. Пошли, собаки!
Он щелкнул пальцами, и животные нехотя последовали за ним.
Несколько мгновений в комнате царило молчание, затем она тихо сказала:
– Хотите чаю? Насколько я понимаю, в Корнуолле так заведено.
Всю мою важность как рукой сняло. Сохранять ее и дальше было выше моих сил. Я вернулся к камину и сел на табурет у стола.
– Я вам кое-чю скажу, – проговорил я. – Я никогда не видел ни этого чайника, ни этой хлебницы.
– Я так и думала, – сказала она. – Я заметила ваш взгляд, когда Сиком принес их. Полагаю, он их тоже раньше не видел. Они из тайного клада.
Он раскопал их в каком-нибудь погребе.
– А это действительно так принято – пить чай после обеда? – спросил я.
– Конечно, – ответила она, – в высшем обществе, когда присутствуют дамы.
– По воскресеньям, когда Кендаллы и Паско приезжают к обеду, – сказал я, – мы никогда его не пьем.
– Вероятно, Сиком не считает, что они принадлежат к высшему обществу, – заметила она. – Очень польщена. Чай мне нравится. Съешьте бутерброд.
Еще одно новшество. Тонкие кусочки хлеба, свернутые в виде маленьких колбасок.
– Удивительно, что на кухне знают, как их делать, – сказал я, проглотив несколько штук. – Но это очень вкусно.
– Неожиданное вдохновение, – сказала кузина Рейчел. – И за завтраком вы, конечно, съедите то, что останется. Масло тает, и я бы предложила вам облизать пальцы.
Она пила чай, глядя на меня поверх краешка чашки.
– Если хотите, можете закурить трубку, – продолжала она.
Я удивленно воззрился на нее.
– В будуаре? – спросил я. – Вы уверены? Но по воскресеньям, когда с викарием приезжает миссис Паско, мы никогда не курим в гостиной.
– Здесь не гостиная, а я не миссис Паско, – возразила она.
Я пожал плечами и полез в карман за трубкой.
– Сиком подумает, что я поступаю крайне предосудительно. Утром он догадается по запаху.
– Перед тем как лечь спать, я открою окно. На дожде запах выветрится.
– Дождь попадет в окно и намочит ковер, – сказал я, – а это еще хуже, чем запах дыма.
– Ковер можно вычистить тряпкой, – ответила она. – Какой вы привередливый, совсем как старик.
– Я думал, женщины очень щепетильны в таких делах.
– Да, щепетильны, когда им больше нечего делать, – сказала она.
Сидя в будуаре тетушки Фебы и куря трубку, я вдруг вспомнил, что вовсе не так намеревался провести этот вечер. Я заготовил несколько холоднолюбезных фраз и сухое прощание, долженствующие отбить у непрошеной гостьи всякую охоту задерживаться в моем доме.
Я взглянул на нее. Она уже кончила пить чай и поставила чашку с блюдцем на поднос. Мое внимание снова привлекли ее руки, узкие, маленькие и очень белые; интересно, подумал я, считал ли их Эмброз руками горожанки? Она носила два кольца, оба с прекрасными камнями, однако они нисколько не нарушали траура и очень гармонировала с ее обликом. Держа в руке трубку и покусывая черенок, я чувствовал себя более уверенно и меньше напоминал одурманенного сном. Надо было что-то делать, что-то говорить, но я, как дурак, сидел у огня, не в силах разобраться в собственных мыслях и впечатлениях. Долгий, томительный день закончился, а я никак не мог решить, что он принес мне – победу или поражение. Если бы в ней было хоть отдаленное сходство с придуманными мною образами, я бы лучше знал, что делать; но вот она здесь, рядом, во плоти, и созданные моим воображением картины, словно бредовые фантастические видения, перемешались и растаяли в темноте.
Где-то далеко осталось злобное существо, старое, раздражительное, окруженное адвокатами; где-то далеко была вторая миссис Паско – с громким голосом, надменная; истаяла вдали взбалмошная, избалованная кукла с длинными локонами; исчезла змея, скользкая, коварная. Гнев, казалось, утратил смысл, ненависть тоже, страх… Но мог ли я бояться той, которая не доходила мне до плеча, в ком не было ничего особенного, кроме чувства юмора и маленьких рук?
Неужели ради этого один человек дрался на дуэли, а другой, умирая, написал:
«Она все же доконала меня, Рейчел, мука моя»? Я походил на человека, который выпустил мыльный пузырь и следил за его полетом, но пузырь вдруг лопнул.
Надо запомнить, подумал я, клюя носом перед мерцающим камином, и в следующий раз не пить коньяка после десятимильной прогулки под дождем: это только притупляет чувства, а вовсе не развязывает язык. Я пришел дать бой этой женщине, но так и не начал его. Что она там говорила про седло тетушки Фебы?
– Филипп, – прозвучал тихий, спокойный голос, – Филипп, вы, кажется, спите. Прошу вас, встаньте и отправляйтесь в кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94