У нее много друзей, которые совсем не хотят терять ее, я – в их числе.
– При нашей первой встрече, – сказал я, – вы говорили, что кузина Рейчел – женщина импульсивная. Без сомнения, она такой и останется и, следовательно, будет жить там, где пожелает.
– Без сомнения, – подтвердил Райнальди, – но природа ее импульсов такова, что они не всегда ведут ее к счастью.
Думаю, он хотел сказать, что брак с Эмброзом, за которого она вышла под влиянием порыва, не принес ей счастья и что ее приезд в Англию объясняется таким же порывом, и он отнюдь не уверен в его исходе. Он вел ее дела, а потому обладал над ней определенной властью, которая могла вернуть ее во Флоренцию. Я был уверен, что именно в этом и состоит цель его визита – убедить ее в непререкаемости своей власти, а возможно, и сказать, что выплачиваемое содержание недостаточно для того, чтобы обеспечить ее и в будущем. Но у меня на руках была козырная карта, и он не знал этого. Через три недели Рейчел перестанет зависеть от Райнальди до конца дней своих. Я не улыбнулся лишь потому, что не мог позволить себе этого в присутствии человека, к которому питал неодолимую неприязнь.
– Человек вашего воспитания, вынужденный в течение нескольких месяцев принимать в своем доме женщину, наверное, чувствует себя довольно странно, – проговорил Райнальди, не сводя с меня глаз. – Должно быть, это выбивает вас из привычной колеи?
– Напротив, – сказал я. – Я нахожу это весьма приятным.
– И тем не менее для такого молодого и неопытного человека, как вы, это сильное лекарство, – заметил он. – Будучи принято в столь большой дозе, оно способно причинить вред.
– Полагаю, что почти в двадцать пять лет я достаточно хорошо знаю, какое лекарство мне подходит, а какое нет.
– Так думал и ваш кузен в сорок три года, – сказал Райнальди, – но, как выяснилось, он ошибался.
– Это предупреждение или совет? – спросил я.
– И то и другое, – ответил он, – если вы их правильно поймете. А теперь прошу извинить меня, но я должен переодеться к обеду.
Скорее всего, его план заключался в следующем: вбить клин между мной и Рейчел, обронив слово, едва ли ядовитое, но жалящее весьма больно. Если мне он давал понять, чтобы я остерегался ее, то какие намеки отпускал он по моему адресу? Однажды, не успел я появиться в гостиной, где они сидели, как он заявил, что у всех молодых англичан длинные ноги и короткие мозги… Чем объяснить эти слова? Желанием одним движением плеча избавиться от меня или чрезмерной легкостью в общении? Он располагал обширным арсеналом критических замечаний, всегда готовых сорваться с языка и кого-нибудь очернить.
– Беда всех очень высоких людей в том, – как-то сказал он, – что они роковым образом расположены к сутулости (когда он говорил это, я, нагнув голову, стоял под притолокой в дверях, отдавая распоряжения Сикому). К тому же более мускулистые из них со временем очень толстеют.
– Эмброз никогда не был толстым, – поспешно сказала Рейчел.
– Он не увлекался упражнениями, какими увлекается этот юноша.
Неумеренная ходьба, езда верхом и плавание развивают не те части тела, которые нуждаются в развитии. Я очень часто это замечал. Особенно у англичан. Видите ли, в Италии мы не так костисты и ведем менее подвижный образ жизни. Поэтому мы и сохраняем фигуру. К тому же наша пища легче для печени и крови. Не так много тяжелой для желудка говядины, баранины. А что до пирожных, тортов… – Он сделал протестующий жест. – Этот мальчик постоянно ест пирожные. Я видел, как вчера за обедом он уничтожил целый пирог.
– Вы слышите, Филипп? – спросила Рейчел. – Синьор Райнальди уверяет, что вы слишком много едите. Сиком, нам придется поменьше кормить мистера Филиппа.
– Ни в коем случае, мадам, – ответил потрясенный Сиком. – Если он будет меньше есть, то повредит своему здоровью. Мы должны помнить, мадам, что мистер Филипп еще растет.
– Боже праведный! – пробормотал Райнальди. – Если в двадцать четыре года он еще растет, следует опасаться серьезного заболевания желез.
С задумчивым видом потягивая коньяк, который Рейчел позволила ему принести в гостиную, Райнальди пристально разглядывал меня, пока мне и впрямь не стало казаться, будто во мне семь футов роста, как в бедном слабоумном Джеке Тревозе, которого мать таскала по бодминской ярмарке, чтобы люди глазели на него и подавали мелкие монеты.
– Надеюсь, – сказал Райнальди, – вы действительно не жалуетесь на здоровье? И не перенесли в детстве серьезной болезни, которая могла бы способствовать возникновению опухоли?
– Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь болел, – ответил я.
– Что само по себе уже плохо, – сказал он. – Тот, кто не перенес никаких заболеваний, становится жертвой первого же удара, который наносит ему Природа. Разве я не прав, Сиком?
– Очень возможно, что и правы, сэр. Откуда мне знать? – ответил Сиком, но я заметил, что, выходя из комнаты, он взглянул на меня с некоторым сомнением, как будто я уже заболел оспой.
– Этот коньяк, – сказал Райнальди, – надо выдерживать по крайней мере еще лет тридцать. Он будет годен к употреблению не раньше, чем дети Филиппа достигнут совершеннолетия. Рейчел, вы помните тот вечер на вилле, когда Козимо принимал всю Флоренцию – во всяком случае, у многих создалось именно такое впечатление – и настоял, чтобы мы надели домино и маски, как на венецианском карнавале? А ваша матушка, да будет ей земля пухом, дурно обошлась с князем… как его там… ах, кажется, вспомнил – с Лоренцо Амманати, не так ли?
– Я не могла быть повсюду одновременно, – ответила Рейчел, – но это был не Лоренцо, он слишком усердно ухаживал за мной.
– О, эти ночи безумств… – мечтательно проговорил Райнальди. – Все мы были до смешного молоды и крайне легкомысленны. Куда лучше быть степенным и спокойным, как сейчас. Думаю, в Англии никогда не дают таких балов.
Конечно, виною тому климат. Если бы не он, возможно, юный Филипп и счел бы забавным, облачившись в домино и надев маску, обшаривать кусты в поисках мисс Луизы.
– Уверена, что Луиза лучшего не могла бы и желать, – сказала Рейчел.
Я поймал на себе ее взгляд и заметил, что губы ее подрагивают.
Я вышел из гостиной и почти сразу услышал, что они перешли на итальянский; в его голосе звучал вопрос, она ответила и весело рассмеялась.
Я догадался, что они обсуждают меня, может быть, Луизу и, уж конечно, эти проклятые сплетни о нашей будущей помолвке, которые, по словам Рейчел, ходят по всей округе. Господи! Сколько еще он намерен здесь пробыть? Сколько дней и ночей предстоит мне терпеть все это?!
В конце концов в последний вечер визита Райнальди крестный и Луиза приехали к нам на обед. Вечер прошел гладко, во всяком случае внешне.
Райнальди проявил по отношению к крестному редкостную учтивость, что стоило ему немалого труда, и эта троица – он, крестный и Рейчел, – увлекшись общим разговором, предоставили нам с Луизой занимать друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
– При нашей первой встрече, – сказал я, – вы говорили, что кузина Рейчел – женщина импульсивная. Без сомнения, она такой и останется и, следовательно, будет жить там, где пожелает.
– Без сомнения, – подтвердил Райнальди, – но природа ее импульсов такова, что они не всегда ведут ее к счастью.
Думаю, он хотел сказать, что брак с Эмброзом, за которого она вышла под влиянием порыва, не принес ей счастья и что ее приезд в Англию объясняется таким же порывом, и он отнюдь не уверен в его исходе. Он вел ее дела, а потому обладал над ней определенной властью, которая могла вернуть ее во Флоренцию. Я был уверен, что именно в этом и состоит цель его визита – убедить ее в непререкаемости своей власти, а возможно, и сказать, что выплачиваемое содержание недостаточно для того, чтобы обеспечить ее и в будущем. Но у меня на руках была козырная карта, и он не знал этого. Через три недели Рейчел перестанет зависеть от Райнальди до конца дней своих. Я не улыбнулся лишь потому, что не мог позволить себе этого в присутствии человека, к которому питал неодолимую неприязнь.
– Человек вашего воспитания, вынужденный в течение нескольких месяцев принимать в своем доме женщину, наверное, чувствует себя довольно странно, – проговорил Райнальди, не сводя с меня глаз. – Должно быть, это выбивает вас из привычной колеи?
– Напротив, – сказал я. – Я нахожу это весьма приятным.
– И тем не менее для такого молодого и неопытного человека, как вы, это сильное лекарство, – заметил он. – Будучи принято в столь большой дозе, оно способно причинить вред.
– Полагаю, что почти в двадцать пять лет я достаточно хорошо знаю, какое лекарство мне подходит, а какое нет.
– Так думал и ваш кузен в сорок три года, – сказал Райнальди, – но, как выяснилось, он ошибался.
– Это предупреждение или совет? – спросил я.
– И то и другое, – ответил он, – если вы их правильно поймете. А теперь прошу извинить меня, но я должен переодеться к обеду.
Скорее всего, его план заключался в следующем: вбить клин между мной и Рейчел, обронив слово, едва ли ядовитое, но жалящее весьма больно. Если мне он давал понять, чтобы я остерегался ее, то какие намеки отпускал он по моему адресу? Однажды, не успел я появиться в гостиной, где они сидели, как он заявил, что у всех молодых англичан длинные ноги и короткие мозги… Чем объяснить эти слова? Желанием одним движением плеча избавиться от меня или чрезмерной легкостью в общении? Он располагал обширным арсеналом критических замечаний, всегда готовых сорваться с языка и кого-нибудь очернить.
– Беда всех очень высоких людей в том, – как-то сказал он, – что они роковым образом расположены к сутулости (когда он говорил это, я, нагнув голову, стоял под притолокой в дверях, отдавая распоряжения Сикому). К тому же более мускулистые из них со временем очень толстеют.
– Эмброз никогда не был толстым, – поспешно сказала Рейчел.
– Он не увлекался упражнениями, какими увлекается этот юноша.
Неумеренная ходьба, езда верхом и плавание развивают не те части тела, которые нуждаются в развитии. Я очень часто это замечал. Особенно у англичан. Видите ли, в Италии мы не так костисты и ведем менее подвижный образ жизни. Поэтому мы и сохраняем фигуру. К тому же наша пища легче для печени и крови. Не так много тяжелой для желудка говядины, баранины. А что до пирожных, тортов… – Он сделал протестующий жест. – Этот мальчик постоянно ест пирожные. Я видел, как вчера за обедом он уничтожил целый пирог.
– Вы слышите, Филипп? – спросила Рейчел. – Синьор Райнальди уверяет, что вы слишком много едите. Сиком, нам придется поменьше кормить мистера Филиппа.
– Ни в коем случае, мадам, – ответил потрясенный Сиком. – Если он будет меньше есть, то повредит своему здоровью. Мы должны помнить, мадам, что мистер Филипп еще растет.
– Боже праведный! – пробормотал Райнальди. – Если в двадцать четыре года он еще растет, следует опасаться серьезного заболевания желез.
С задумчивым видом потягивая коньяк, который Рейчел позволила ему принести в гостиную, Райнальди пристально разглядывал меня, пока мне и впрямь не стало казаться, будто во мне семь футов роста, как в бедном слабоумном Джеке Тревозе, которого мать таскала по бодминской ярмарке, чтобы люди глазели на него и подавали мелкие монеты.
– Надеюсь, – сказал Райнальди, – вы действительно не жалуетесь на здоровье? И не перенесли в детстве серьезной болезни, которая могла бы способствовать возникновению опухоли?
– Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь болел, – ответил я.
– Что само по себе уже плохо, – сказал он. – Тот, кто не перенес никаких заболеваний, становится жертвой первого же удара, который наносит ему Природа. Разве я не прав, Сиком?
– Очень возможно, что и правы, сэр. Откуда мне знать? – ответил Сиком, но я заметил, что, выходя из комнаты, он взглянул на меня с некоторым сомнением, как будто я уже заболел оспой.
– Этот коньяк, – сказал Райнальди, – надо выдерживать по крайней мере еще лет тридцать. Он будет годен к употреблению не раньше, чем дети Филиппа достигнут совершеннолетия. Рейчел, вы помните тот вечер на вилле, когда Козимо принимал всю Флоренцию – во всяком случае, у многих создалось именно такое впечатление – и настоял, чтобы мы надели домино и маски, как на венецианском карнавале? А ваша матушка, да будет ей земля пухом, дурно обошлась с князем… как его там… ах, кажется, вспомнил – с Лоренцо Амманати, не так ли?
– Я не могла быть повсюду одновременно, – ответила Рейчел, – но это был не Лоренцо, он слишком усердно ухаживал за мной.
– О, эти ночи безумств… – мечтательно проговорил Райнальди. – Все мы были до смешного молоды и крайне легкомысленны. Куда лучше быть степенным и спокойным, как сейчас. Думаю, в Англии никогда не дают таких балов.
Конечно, виною тому климат. Если бы не он, возможно, юный Филипп и счел бы забавным, облачившись в домино и надев маску, обшаривать кусты в поисках мисс Луизы.
– Уверена, что Луиза лучшего не могла бы и желать, – сказала Рейчел.
Я поймал на себе ее взгляд и заметил, что губы ее подрагивают.
Я вышел из гостиной и почти сразу услышал, что они перешли на итальянский; в его голосе звучал вопрос, она ответила и весело рассмеялась.
Я догадался, что они обсуждают меня, может быть, Луизу и, уж конечно, эти проклятые сплетни о нашей будущей помолвке, которые, по словам Рейчел, ходят по всей округе. Господи! Сколько еще он намерен здесь пробыть? Сколько дней и ночей предстоит мне терпеть все это?!
В конце концов в последний вечер визита Райнальди крестный и Луиза приехали к нам на обед. Вечер прошел гладко, во всяком случае внешне.
Райнальди проявил по отношению к крестному редкостную учтивость, что стоило ему немалого труда, и эта троица – он, крестный и Рейчел, – увлекшись общим разговором, предоставили нам с Луизой занимать друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94