Люди скандируют, толпы ревут, все требуют всеобщего блага. Будто Беркли, Колумбия, Венсенн. Мы все были такими красивыми. Потом - хлоп! - булочкой. Все было так распахнуто и просто. Будем ли мы такими еще когда-нибудь?
- Это случилось всего пару недель назад, Мелисса, - говорит Говард.
- Знаешь присловье, - говорит Мелисса, - в политике неделя - до-олгое время. Фантастика. Тогда были активные действия. Люди действительно что-то чувствовали. Но что с этим произошло?
- Это по-прежнему тут, - говорит Говард.
- Знаешь, в чем беда с людьми теперь? - говорит Мелисса с глубокой серьезностью. - Они просто больше ничего не чувствуют.
- Да, не так, как на прошлой неделе, - говорит Говард.
- Во всяком случае, меня не щупают, чтобы почувствовать, - говорит Мелисса.
- Ночь еще молода, - говорит Говард.
- Но не так молода, как бывало прежде, - говорит Мелисса. - А если серьезно, кто сейчас где-либо добирается до реальных, коренных, радикальных проблем этого века?
- Кто? - спрашивает Говард.
- Я тебе скажу кто, - говорит Мелисса, - никто, вот кто. Кто теперь все еще аутентичен?
- Вы кажетесь очень и очень аутентичной, - говорит Говард, нарезая хлеб.
- О Господи, нет, черт, неужели кажусь? - говорит Мелисса Тодорофф в агонии. - Неужели я реально кажусь тебе такой? Это не так, Гов, это просто ширма. Я более аутентична, чем все эти другие сукины дети, но я не аутентична так, как я определяю аутентичность.
- Вы именно такая, Мелисса, - говорит Говард.
- Ты кормишь меня дерьмом, - говорит Мелисса Тодорофф, - ты хороший парень, но ты кормишь меня дерьмом.
Мелисса Тодорофф идет к двери, кое-как держа стакан с вином; она говорит:
- Я возвращаюсь на эту вечеринку и уж держитесь! - У двери она останавливается. - Мне все равно, что про тебя говорят твои друзья, ты хороший парень, - говорит она, - радикальный радикал. А если приналяжешь, так можешь стать радикально радикальным радикалом.
Говард еще некоторое время стоит в кухне, нарезая свой хлеб радушия. Затем, завершив долг гостеприимного хозяина, он возвращается на свою вечеринку. Она изменилась, ослабела в центре, активна на периферии. В гостиной, освещенной главным образом мигающими лампочками гирлянды на детской елке, - вялая сонность; там и сям лежат люди, переговариваясь в разнообразии интимности. В викторианской оранжерее спорадические ритмичные танцы; младшие преподаватели факультета прыгают и раскачиваются в густой полутьме. В столовой груды хлеба и сыра пребывают в полном небрежении; исполнять долг гостеприимного хозяина Говарду более не требуется. Вечерника явно переместилась - в укромные уголки, в верхнюю часть дома, в сад, быть может, даже в развалины за ним. Несколько человек движутся в холле; там, в холле, стоит фигурка в анораке и с большим оранжевым рюкзаком, из которого торчат различные большие предметы.
- Ну, я пошла, Говард, - говорит Фелисити Фий. - Кто-то там подвезет меня до Лондона. Я забрала все мои манатки.
- Увидимся в следующем семестре, - говорит Говард.
- Не знаю, увидишь ли ты меня в следующем семестре, - говорит Фелисити. - Ты же вроде со мной покончил.
- Встретимся на семинаре, - говорит Говард.
- Сомневаюсь, - говорит Фелисити. - Я сегодня сходила к профессору Марвину и попросила его перевести меня к другому преподавателю.
- Не думаю, что он это сделает, - говорит Говард, - после всех неприятностей с Джорджем Кармоди.
Фелисити смотрит на него; она говорит:
- Я правда не думаю, что тебе стоит становиться у меня на дороге. Я ведь не меньше всех других знаю, что произошло с Джорджем Кармоди. Ты задумал избавиться и от меня?
- Конечно, нет, - говорит Говард.
- Конечно, нет, - говорит Фелисити, - я знаю о тебе все.
- Что это значит? - спрашивает Говард.
- Я хотела помочь тебе, - говорит Фелисити. - Я хотела, чтобы ты признал меня.
- Ты мне очень помогла, - говорит Говард.
- Ладно, только для меня из этого ничего хорошего не вышло, так? - говорит Фелисити. - Ты выиграл, а я нет. Так что теперь оставь меня в покое.
- Оставлю, - говорит Говард.
- Не забудь, - говорит Фелисити. - Попрощайся за меня с Барбарой. Если сможешь ее найти.
Вечеринка теперь обходится без своего гостеприимного хозяина, став совершенно самодостаточной, как и положено хорошим вечеринкам; чуть позднее Говард спускается вниз в свой полуподвальный кабинет. Натриевый фонарь светит над верхом полуразрушенных домов, добирается до четких оранжевых узоров на стенах, до книжных шкафов, африканских масок. Улица безлюдна. Говард задергивает занавески.
- Так вот это место стольких побед, - говорит кто-то, спускаясь по лестнице.
- Все в порядке, Энни, - говорит Говард, - нас никто увидеть не может. Его здесь больше нет.
- А я бы, пожалуй, предпочла, чтобы он был, - говорит Энни Каллендар, входя в кабинет. - Критический глаз.
- Странно оказаться внутри? - спрашивает Говард.
- Да, - говорит Энни, - полагаю, мне следовало бы порыться в рукописи твоей книги.
- А ее тут нет, - говорит Говард, - она в типографии.
Попозже на подушках под Говардом Энни Каллендар говорит:
- Не могу не думать о нем там.
- Его больше нет тут, больше нет, - говорит Говард, и действительно, Кармоди здесь больше нет, он бежал несколько недель назад, когда короткая сидячая студенческая забастовка - плакаты гласили: «Отстоим академическую свободу» и «Стойте за Кэрка» - потребовала его исключения, после того, как история его кампании против Говарда обрела широкую известность.
- Я так и не знаю, поверил ли ты мне, Говард, - говорит Энни Каллендар. - Я ему правда ничего не сказала.
- Не сказала ему что? - спрашивает Говард лениво. - Не сказала ему что?
- Я не сказала ему о том, что видела в тот вечер, - говорит Энни. - Как ты лежал тут с маленькой мисс Фий.
- Конечно, я тебе поверил, - говорит Говард.
- Почему?
- Я знал, кто ему сказал.
Энни шевелится под ним; она говорит:
- Так кто сказал? Кто же? Говард смеется и говорит:
- А по-твоему, кто? Кто еще знал?
- Маленькая мисс Фий? - говорит Энни Каллендар.
- Вот именно, - говорит Говард. - Ты умница.
- Но зачем она это сделала? - спрашивает Энни. - Чтобы устроить тебе неприятности?
- Видишь ли, она хотела помочь, - говорит Говард.
- Странный способ помогать тебе, - говорит Энни. - Я тебе так помогать не буду.
- Таков образ ее мышления, - говорит Говард. - Она сказала, что хотела защитить меня от нападок либеральных реакционных сил, а им требовалось что-нибудь, с чем напасть на меня, чтобы она могла защитить меня по-настоящему.
- Какая-то сумасшедшая логика, - говорит мисс Каллендар.
- А она немного сумасшедшая, - говорит Говард. Шум вечеринки гремит над их головами. Энни Каллендар говорит:
- А когда ты это узнал?
- Не помню, - говорит Говард.
- До того, как он уехал?
- Да, - говорит Говард.
- И в силу этого ты от него избавился, - говорит Энни Каллендар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
- Это случилось всего пару недель назад, Мелисса, - говорит Говард.
- Знаешь присловье, - говорит Мелисса, - в политике неделя - до-олгое время. Фантастика. Тогда были активные действия. Люди действительно что-то чувствовали. Но что с этим произошло?
- Это по-прежнему тут, - говорит Говард.
- Знаешь, в чем беда с людьми теперь? - говорит Мелисса с глубокой серьезностью. - Они просто больше ничего не чувствуют.
- Да, не так, как на прошлой неделе, - говорит Говард.
- Во всяком случае, меня не щупают, чтобы почувствовать, - говорит Мелисса.
- Ночь еще молода, - говорит Говард.
- Но не так молода, как бывало прежде, - говорит Мелисса. - А если серьезно, кто сейчас где-либо добирается до реальных, коренных, радикальных проблем этого века?
- Кто? - спрашивает Говард.
- Я тебе скажу кто, - говорит Мелисса, - никто, вот кто. Кто теперь все еще аутентичен?
- Вы кажетесь очень и очень аутентичной, - говорит Говард, нарезая хлеб.
- О Господи, нет, черт, неужели кажусь? - говорит Мелисса Тодорофф в агонии. - Неужели я реально кажусь тебе такой? Это не так, Гов, это просто ширма. Я более аутентична, чем все эти другие сукины дети, но я не аутентична так, как я определяю аутентичность.
- Вы именно такая, Мелисса, - говорит Говард.
- Ты кормишь меня дерьмом, - говорит Мелисса Тодорофф, - ты хороший парень, но ты кормишь меня дерьмом.
Мелисса Тодорофф идет к двери, кое-как держа стакан с вином; она говорит:
- Я возвращаюсь на эту вечеринку и уж держитесь! - У двери она останавливается. - Мне все равно, что про тебя говорят твои друзья, ты хороший парень, - говорит она, - радикальный радикал. А если приналяжешь, так можешь стать радикально радикальным радикалом.
Говард еще некоторое время стоит в кухне, нарезая свой хлеб радушия. Затем, завершив долг гостеприимного хозяина, он возвращается на свою вечеринку. Она изменилась, ослабела в центре, активна на периферии. В гостиной, освещенной главным образом мигающими лампочками гирлянды на детской елке, - вялая сонность; там и сям лежат люди, переговариваясь в разнообразии интимности. В викторианской оранжерее спорадические ритмичные танцы; младшие преподаватели факультета прыгают и раскачиваются в густой полутьме. В столовой груды хлеба и сыра пребывают в полном небрежении; исполнять долг гостеприимного хозяина Говарду более не требуется. Вечерника явно переместилась - в укромные уголки, в верхнюю часть дома, в сад, быть может, даже в развалины за ним. Несколько человек движутся в холле; там, в холле, стоит фигурка в анораке и с большим оранжевым рюкзаком, из которого торчат различные большие предметы.
- Ну, я пошла, Говард, - говорит Фелисити Фий. - Кто-то там подвезет меня до Лондона. Я забрала все мои манатки.
- Увидимся в следующем семестре, - говорит Говард.
- Не знаю, увидишь ли ты меня в следующем семестре, - говорит Фелисити. - Ты же вроде со мной покончил.
- Встретимся на семинаре, - говорит Говард.
- Сомневаюсь, - говорит Фелисити. - Я сегодня сходила к профессору Марвину и попросила его перевести меня к другому преподавателю.
- Не думаю, что он это сделает, - говорит Говард, - после всех неприятностей с Джорджем Кармоди.
Фелисити смотрит на него; она говорит:
- Я правда не думаю, что тебе стоит становиться у меня на дороге. Я ведь не меньше всех других знаю, что произошло с Джорджем Кармоди. Ты задумал избавиться и от меня?
- Конечно, нет, - говорит Говард.
- Конечно, нет, - говорит Фелисити, - я знаю о тебе все.
- Что это значит? - спрашивает Говард.
- Я хотела помочь тебе, - говорит Фелисити. - Я хотела, чтобы ты признал меня.
- Ты мне очень помогла, - говорит Говард.
- Ладно, только для меня из этого ничего хорошего не вышло, так? - говорит Фелисити. - Ты выиграл, а я нет. Так что теперь оставь меня в покое.
- Оставлю, - говорит Говард.
- Не забудь, - говорит Фелисити. - Попрощайся за меня с Барбарой. Если сможешь ее найти.
Вечеринка теперь обходится без своего гостеприимного хозяина, став совершенно самодостаточной, как и положено хорошим вечеринкам; чуть позднее Говард спускается вниз в свой полуподвальный кабинет. Натриевый фонарь светит над верхом полуразрушенных домов, добирается до четких оранжевых узоров на стенах, до книжных шкафов, африканских масок. Улица безлюдна. Говард задергивает занавески.
- Так вот это место стольких побед, - говорит кто-то, спускаясь по лестнице.
- Все в порядке, Энни, - говорит Говард, - нас никто увидеть не может. Его здесь больше нет.
- А я бы, пожалуй, предпочла, чтобы он был, - говорит Энни Каллендар, входя в кабинет. - Критический глаз.
- Странно оказаться внутри? - спрашивает Говард.
- Да, - говорит Энни, - полагаю, мне следовало бы порыться в рукописи твоей книги.
- А ее тут нет, - говорит Говард, - она в типографии.
Попозже на подушках под Говардом Энни Каллендар говорит:
- Не могу не думать о нем там.
- Его больше нет тут, больше нет, - говорит Говард, и действительно, Кармоди здесь больше нет, он бежал несколько недель назад, когда короткая сидячая студенческая забастовка - плакаты гласили: «Отстоим академическую свободу» и «Стойте за Кэрка» - потребовала его исключения, после того, как история его кампании против Говарда обрела широкую известность.
- Я так и не знаю, поверил ли ты мне, Говард, - говорит Энни Каллендар. - Я ему правда ничего не сказала.
- Не сказала ему что? - спрашивает Говард лениво. - Не сказала ему что?
- Я не сказала ему о том, что видела в тот вечер, - говорит Энни. - Как ты лежал тут с маленькой мисс Фий.
- Конечно, я тебе поверил, - говорит Говард.
- Почему?
- Я знал, кто ему сказал.
Энни шевелится под ним; она говорит:
- Так кто сказал? Кто же? Говард смеется и говорит:
- А по-твоему, кто? Кто еще знал?
- Маленькая мисс Фий? - говорит Энни Каллендар.
- Вот именно, - говорит Говард. - Ты умница.
- Но зачем она это сделала? - спрашивает Энни. - Чтобы устроить тебе неприятности?
- Видишь ли, она хотела помочь, - говорит Говард.
- Странный способ помогать тебе, - говорит Энни. - Я тебе так помогать не буду.
- Таков образ ее мышления, - говорит Говард. - Она сказала, что хотела защитить меня от нападок либеральных реакционных сил, а им требовалось что-нибудь, с чем напасть на меня, чтобы она могла защитить меня по-настоящему.
- Какая-то сумасшедшая логика, - говорит мисс Каллендар.
- А она немного сумасшедшая, - говорит Говард. Шум вечеринки гремит над их головами. Энни Каллендар говорит:
- А когда ты это узнал?
- Не помню, - говорит Говард.
- До того, как он уехал?
- Да, - говорит Говард.
- И в силу этого ты от него избавился, - говорит Энни Каллендар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85