Послание это от мистера X. Он передал, чтобы вы выходили сейчас, сэр.
— Что?
— Это все, что он велел передать, сэр. Я лично с ним разговаривал. С мистером X. Вам надо выходить прямо сейчас. Вот что он велел вам сказать.
У Кесслера перехватило дыхание. Внезапно, неожиданно ему все стало ясно. Холкрофт решил использовать его в качестве приманки.
С точки зрения американца, тот, кто убил в Берлине человека в черной кожаной куртке, знал, что Ноэль Холкрофт должен встречаться с Эрихом Кесслером.
Замысел был простым, но гениальным: засветить Эриха Кесслера, заставив его прилюдно выслушать сообщение от мистера X. и выйти из отеля на темные женевские улицы.
Если же за ним не будет хвоста, то такое несовпадение причины и следствия будет трудно объяснить. Настолько трудно, что Холкрофт, возможно, решит устроить избранной им приманке повторную проверку. У него могут возникнуть вопросы, способные разнести в клочья всю их операцию.
Нет, все-таки Ноэль Холкрофт потенциально являлся одним из «детей Солнца».
Глава 40
Хелден пробиралась ползком по дому Герхарда, среди обломков мебели и кровяных луж, выдвигая подряд все ящики и распахивая дверцы, — покуда не обнаружила небольшую жестянку с медикаментами для оказания первой помощи. Отчаянно пытаясь думать лишь о том, что нужно привести себя в транспортабельное состояние, и подавляя боль как ненужную слабость, она насколько могла плотно заклеила свою рану и с трудом поднялась на ноги. Опираясь на трость Герхарда, ей удалось пройти три километра вверх по дороге и на север, до развилки.
Проезжавший на своем допотопном автомобиле фермер подобрал ее. Не может ли он отвезти ее к некоему доктору Литваку, живущему на холме, рядом с клиникой? Может, это ему почти по пути. Не будет ли он так любезен ехать побыстрее?
Вальтеру Литваку было под пятьдесят. Это был лысеющий мужчина со светлыми глазами и склонностью к лаконичным, точным формулировкам. Благодаря своей подтянутости он перемещался стремительно, тратя движений столько же, сколько слов; благодаря высоким умственным способностям предпочитал все взвесить, прежде чем дать ответ; и, наконец, будучи евреем, спрятанным в детстве голландскими католиками и выросшим среди участливых лютеран, был страшно нетерпим к нетерпимости.
У него был один пунктик, который вполне можно было объяснить. Его отец, мать, двое сестер и брат были удушены газом в Аушвице. И если бы не страстный призыв швейцарского доктора, поведавшего о районе в горах Невшателя, где не имелось никакого медицинского обслуживания, Вальтер Литвак жил бы в киббуце Хар-Шхаалаф, в пустыне Негев. Он намеревался провести в клинике три года. Было это пять лет назад. Спустя несколько месяцев после приезда в Невшатель ему довелось узнать, кто был его нанимателем: один из людей, боровшихся с возрождающимся нацизмом. Им было известно многое, неведомое другим. Они знали о тысячах уже выросших детишек, рассеянных повсеместно, и о бессчетных миллионах, которые могли попасть в руки этих безвестных наследников. Предстояла большая работа, не имевшая ничего общего с медициной. Его связным стал человек по имени Вернер Герхард, а сама группа называлась «Нахрихтендинст».
Вальтер Литвак остался в Невшателе.
— Заходите скорей, — сказал он Хелден. — Я помогу вам, у меня здесь есть кабинет.
Он снял с нее пальто и почти волоком втащил в комнату, где стоял операционный стол.
— В меня стреляли, — это все, что пришло на ум сказать Хелден.
Литвак уложил ее на стол, снял с нее юбку и приспустил трусы.
— Не тратьте сил на разговоры. — Он разрезал ножницами повязку и осмотрел рану, затем взял из стерилизатора иглу для шприца. — Я усыплю вас на несколько минут.
— Нет. Некогда! Я должна вам рассказать...
— Я же сказал, всего на несколько минут, — оборвал ее доктор, вводя иглу в руку Хелден.
Она открыла глаза, увидела вокруг какие-то расплывчатые очертания и ощутила, как затекла нога. Когда в глазах у нее прояснилось, она заметила доктора в другом конце комнаты. Хелден попыталась сесть. Литвак услышал и обернулся.
— Здесь антибиотики, — произнес он, показывая ей пузырек с таблетками. — Первые сутки принимать каждые два часа. Затем — каждые четыре часа. Итак, что произошло? Расскажите покороче. Я съезжу в коттедж и обо всем позабочусь.
— В коттедж?.. Значит, вам известно?
— Вы разговаривали, будучи под наркозом. Так бывает с большинством людей после ранения. Несколько раз вы повторили «Нахрихтендинст». Затем «Иоганн». Видимо, подразумевался фон Тибольт, и тогда, стало быть, вы его сестра — одна из тех, кто был с Фалькенгеймом. Так что, началось? Наследники слетелись в Женеву?
—Да.
— Именно к этому выводу я пришел сегодня утром. Сводки новостей, поступающих из Негева, ужасны. Одному Богу известно — как, но им удалось обо всем проведать.
— Какие сводки?
— О событиях в Хар-Шхаалаф. — Доктор с такой силой сжал находившийся у него в руках пузырек, что на руке его вздулись вены. — На киббуц совершен налет. Разрушены дома, истреблено население, выжжены поля. Подсчет жертв еще не завершен, но по предварительным оценкам — убитых свыше ста семидесяти. В основном мужчины, но есть женщины и дети.
Хелден зажмурилась. Слов не было. Литвак продолжал:
— Взрослые все до единого убиты, вырезаны в садах. Утверждают, будто это дело рук террористов из «Возмездия». Но это не так. Там поработали «Вольфшанце». Боевики из «Возмездия» никогда не напали бы на Хар-Шхаалаф, так как знают, что последовало бы за этим. Евреи из всех киббуцев, все отряды самообороны поднялись бы, чтобы отомстить им.
— Герхард сказал, вы должны были телеграфировать в Хар-Шхаалаф, — прошептала Хелден. Глаза Литвака затуманились слезами:
— Теперь уже не о чем и некому телеграфировать. Там никого не осталось в живых. А теперь рассказывайте, что стряслось на озере.
Она повиновалась. Выслушав рассказ Хелден, доктор помог ей спуститься с операционного стола, перенес в большую, в альпийском стиле, жилую комнату и уложил на кушетку. После чего подвел итог:
— Поле боя сейчас — Женева, и нельзя терять ни единого часа. Если даже с Хар-Шхаалаф удастся связаться, это будет совершенно бесполезно. Но в Лондоне есть один человек из Хар-Шхаалаф. Ему приказано было оставаться там. Он следил за Холкрофтом. До самого Портсмута. Именно он вынул фотографию у Холкрофта из кармана.
— На снимке был Бомонт, — произнесла Хелден, — из «Одессы».
— Из «Вольфшанце», — поправил Литвак. — «Дитя Солнца». Один из тысяч. И один из немногих, кому довелось работать с фон Тибольтом.
Хелден приподнялась, нахмурившись:
— Записи. Записи Бомонта - они были совершенно бессмысленные.
— Какие записи?
Она поведала доктору о темных и противоречивых сведениях, обнаруженных в навигационном журнале Бомонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
— Что?
— Это все, что он велел передать, сэр. Я лично с ним разговаривал. С мистером X. Вам надо выходить прямо сейчас. Вот что он велел вам сказать.
У Кесслера перехватило дыхание. Внезапно, неожиданно ему все стало ясно. Холкрофт решил использовать его в качестве приманки.
С точки зрения американца, тот, кто убил в Берлине человека в черной кожаной куртке, знал, что Ноэль Холкрофт должен встречаться с Эрихом Кесслером.
Замысел был простым, но гениальным: засветить Эриха Кесслера, заставив его прилюдно выслушать сообщение от мистера X. и выйти из отеля на темные женевские улицы.
Если же за ним не будет хвоста, то такое несовпадение причины и следствия будет трудно объяснить. Настолько трудно, что Холкрофт, возможно, решит устроить избранной им приманке повторную проверку. У него могут возникнуть вопросы, способные разнести в клочья всю их операцию.
Нет, все-таки Ноэль Холкрофт потенциально являлся одним из «детей Солнца».
Глава 40
Хелден пробиралась ползком по дому Герхарда, среди обломков мебели и кровяных луж, выдвигая подряд все ящики и распахивая дверцы, — покуда не обнаружила небольшую жестянку с медикаментами для оказания первой помощи. Отчаянно пытаясь думать лишь о том, что нужно привести себя в транспортабельное состояние, и подавляя боль как ненужную слабость, она насколько могла плотно заклеила свою рану и с трудом поднялась на ноги. Опираясь на трость Герхарда, ей удалось пройти три километра вверх по дороге и на север, до развилки.
Проезжавший на своем допотопном автомобиле фермер подобрал ее. Не может ли он отвезти ее к некоему доктору Литваку, живущему на холме, рядом с клиникой? Может, это ему почти по пути. Не будет ли он так любезен ехать побыстрее?
Вальтеру Литваку было под пятьдесят. Это был лысеющий мужчина со светлыми глазами и склонностью к лаконичным, точным формулировкам. Благодаря своей подтянутости он перемещался стремительно, тратя движений столько же, сколько слов; благодаря высоким умственным способностям предпочитал все взвесить, прежде чем дать ответ; и, наконец, будучи евреем, спрятанным в детстве голландскими католиками и выросшим среди участливых лютеран, был страшно нетерпим к нетерпимости.
У него был один пунктик, который вполне можно было объяснить. Его отец, мать, двое сестер и брат были удушены газом в Аушвице. И если бы не страстный призыв швейцарского доктора, поведавшего о районе в горах Невшателя, где не имелось никакого медицинского обслуживания, Вальтер Литвак жил бы в киббуце Хар-Шхаалаф, в пустыне Негев. Он намеревался провести в клинике три года. Было это пять лет назад. Спустя несколько месяцев после приезда в Невшатель ему довелось узнать, кто был его нанимателем: один из людей, боровшихся с возрождающимся нацизмом. Им было известно многое, неведомое другим. Они знали о тысячах уже выросших детишек, рассеянных повсеместно, и о бессчетных миллионах, которые могли попасть в руки этих безвестных наследников. Предстояла большая работа, не имевшая ничего общего с медициной. Его связным стал человек по имени Вернер Герхард, а сама группа называлась «Нахрихтендинст».
Вальтер Литвак остался в Невшателе.
— Заходите скорей, — сказал он Хелден. — Я помогу вам, у меня здесь есть кабинет.
Он снял с нее пальто и почти волоком втащил в комнату, где стоял операционный стол.
— В меня стреляли, — это все, что пришло на ум сказать Хелден.
Литвак уложил ее на стол, снял с нее юбку и приспустил трусы.
— Не тратьте сил на разговоры. — Он разрезал ножницами повязку и осмотрел рану, затем взял из стерилизатора иглу для шприца. — Я усыплю вас на несколько минут.
— Нет. Некогда! Я должна вам рассказать...
— Я же сказал, всего на несколько минут, — оборвал ее доктор, вводя иглу в руку Хелден.
Она открыла глаза, увидела вокруг какие-то расплывчатые очертания и ощутила, как затекла нога. Когда в глазах у нее прояснилось, она заметила доктора в другом конце комнаты. Хелден попыталась сесть. Литвак услышал и обернулся.
— Здесь антибиотики, — произнес он, показывая ей пузырек с таблетками. — Первые сутки принимать каждые два часа. Затем — каждые четыре часа. Итак, что произошло? Расскажите покороче. Я съезжу в коттедж и обо всем позабочусь.
— В коттедж?.. Значит, вам известно?
— Вы разговаривали, будучи под наркозом. Так бывает с большинством людей после ранения. Несколько раз вы повторили «Нахрихтендинст». Затем «Иоганн». Видимо, подразумевался фон Тибольт, и тогда, стало быть, вы его сестра — одна из тех, кто был с Фалькенгеймом. Так что, началось? Наследники слетелись в Женеву?
—Да.
— Именно к этому выводу я пришел сегодня утром. Сводки новостей, поступающих из Негева, ужасны. Одному Богу известно — как, но им удалось обо всем проведать.
— Какие сводки?
— О событиях в Хар-Шхаалаф. — Доктор с такой силой сжал находившийся у него в руках пузырек, что на руке его вздулись вены. — На киббуц совершен налет. Разрушены дома, истреблено население, выжжены поля. Подсчет жертв еще не завершен, но по предварительным оценкам — убитых свыше ста семидесяти. В основном мужчины, но есть женщины и дети.
Хелден зажмурилась. Слов не было. Литвак продолжал:
— Взрослые все до единого убиты, вырезаны в садах. Утверждают, будто это дело рук террористов из «Возмездия». Но это не так. Там поработали «Вольфшанце». Боевики из «Возмездия» никогда не напали бы на Хар-Шхаалаф, так как знают, что последовало бы за этим. Евреи из всех киббуцев, все отряды самообороны поднялись бы, чтобы отомстить им.
— Герхард сказал, вы должны были телеграфировать в Хар-Шхаалаф, — прошептала Хелден. Глаза Литвака затуманились слезами:
— Теперь уже не о чем и некому телеграфировать. Там никого не осталось в живых. А теперь рассказывайте, что стряслось на озере.
Она повиновалась. Выслушав рассказ Хелден, доктор помог ей спуститься с операционного стола, перенес в большую, в альпийском стиле, жилую комнату и уложил на кушетку. После чего подвел итог:
— Поле боя сейчас — Женева, и нельзя терять ни единого часа. Если даже с Хар-Шхаалаф удастся связаться, это будет совершенно бесполезно. Но в Лондоне есть один человек из Хар-Шхаалаф. Ему приказано было оставаться там. Он следил за Холкрофтом. До самого Портсмута. Именно он вынул фотографию у Холкрофта из кармана.
— На снимке был Бомонт, — произнесла Хелден, — из «Одессы».
— Из «Вольфшанце», — поправил Литвак. — «Дитя Солнца». Один из тысяч. И один из немногих, кому довелось работать с фон Тибольтом.
Хелден приподнялась, нахмурившись:
— Записи. Записи Бомонта - они были совершенно бессмысленные.
— Какие записи?
Она поведала доктору о темных и противоречивых сведениях, обнаруженных в навигационном журнале Бомонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144