Что теперь делать? Повернуться и бежать в надежде, что ее сочтут недостойной даже упоминания, или остаться?
Глядя на Филиппа, она сгорала от ненависти к этому худому коротышке, напоминавшему ей злобного гнома с уродливыми ногами, реденькими волосами, ледяной физиономией и темными кругами под глазами – следствием безудержного разврата.
Какое право имеет это ничтожество изгонять ее? Подобное право есть только у Марии, но вряд ли именно Мария велела удалиться ей с глаз долой только потому, что тоже беременна и хочет оставаться в центре внимания! Должно быть, это муж настроил королеву, каким-то образом убедил, что преданность леди Нилсон Елизавете – куда более опасная угроза, чем они предполагали.
А вот в этом они правы. Пиппа вспомнила о своей переписке с Елизаветой, и зеленовато-карие глаза зажглись вызовом.
Выступив из своего укрытия, она величественно поплыла вперед и с высоко поднятой головой приблизилась к мужчинам.
– Простите, ваше величество, – начала она, низко приседая, – но мистер Аштон предложил мне привести лошадь сюда, если я пожелаю прокатиться верхом сегодня утром. Вряд ли он подумал о том, что ваше величество найдет причину прийти в столь неподходящее место, как кузнечный двор. Я не хотела бы намеренно оскорбить ваш взор.
Она поднялась, хотя король не дал на это разрешения, и прижала хлыст к юбкам. Глаза на каменном, без всякого выражения лице смотрели в стену, поверх головы Филиппа.
Тот ничего не отвечал, глядя сквозь нее.
Лайонел поспешно встал между ними, словно пытаясь оградить обоих от нежеланной стычки.
– Ошибка целиком моя, – объявил он спокойным, рассудительным тоном и, положив руку на плечо Пиппы, повернул ее к себе спиной и закутал в складки своего плаща.
Только тогда король круто развернулся и в сопровождении Руя Гомеса удалился туда, откуда пришел, оставив то намерение, с которым явился сюда.
– Моя лошадь вон та, гнедая, – пояснила Пиппа, ткнув хлыстом в направлении кобылы. – Прогуляетесь со мной, мистер Аштон?
Она старалась говорить сдержанно и равнодушно, но голос слегка дрожал: сказывалось напряжение только что закончившейся схватки.
– Я поеду с вами, – сказал он так же отчужденно, как раньше.
– Я не могла знать, что Филипп окажется здесь, – с тихой яростью пробормотала она. – До чего же не повезло!
Лайонел не ответил и, подождав, пока она с помощью конюха сядет в седло, взялся за поводья конька.
– Можешь возвращаться на конюшню, – обратился он к Фреду. – Я сам провожу леди Нилсон.
Фред удалился, и Лайонел в суровом молчании уселся на крепкого мерина.
– Совершенно неэлегантный конь для придворного, – с легкой улыбкой заметила Пиппа.
– Ничего, и такой сойдет, – равнодушно обронил Лайонел и, тронув каблуками бока животного, поехал со двора. Пиппа поравнялась с ним.
– Куда мы отправимся?
– В парк.
Оба не обменялись ни словом, пока не добрались до широкой, заросшей травой аллеи для верховой езды. Осенние листья похрустывали под копытами лошадей и оранжево-желтым водопадом слетали с ветвей.
– Что еще может сделать мне Филипп? – не выдержала она наконец, выведенная из себя упорным молчанием Лайонела. – Упрятать меня в Тауэр?
– Сомневаюсь, но злить его не стоит. Это опасно. И я советовал бы вам больше не повторять подобных выходок.
Ах, он казался таким отрешенным… сухим… прозаичным… черствым…
– Все произошло ненамеренно, – пояснила она. – Но мне так нестерпимо хотелось покататься, и я не знала, когда вы придете ко мне.
Лайонел повернул голову и внимательно посмотрел на нее.
– Сегодня вы выглядите по-другому.
– Я и чувствую себя по-другому. Полной жизни… какое верное высказывание!
Она рассмеялась, но Лайонел не улыбнулся. Может, она рассердила его и, несмотря на равнодушный вид, он сильно разозлен?
– Я расстроила вас, – констатировала она.
– Нет, – покачал он головой.
Не Пиппа расстроила его, а вид ее, гордо стоящей перед Филиппом с надменно поднятой головой и вызывающим блеском в глазах. Контраст между живой, отважной, умной женщиной, не пожелавшей склониться перед волей короля, и бесчувственным хрупким телом, которое он уносил каждый вечер после насилия, учиняемого Филиппом, наполнял его безумной, тошнотворной яростью.
– Но вы гневаетесь на меня, – настаивала она.
Лайонел резко натянул поводья.
– Нет! – свирепо прошипел он. – Нет, Пиппа! – Перегнувшись, он сжал ее лицо ладонями. – Верь мне, умоляю.
Лошади тревожно переминались, и Лайонел, едва не потеряв равновесия, тихо выругался.
– Давай спешимся! – предложил он и спрыгнул на землю.
Пиппа, радуясь столь внезапной смене его настроения, соскользнула с седла, прежде чем он успел помочь ей спешиться.
– Похоже, нам судьбой предназначено любить друг друга под открытым небом, – заметила она, бросаясь в его объятия, кладя голову на плечо и глядя в прозрачные серые глаза, в которых светилось отчаянное желание, смешанное с чем-то еще, тревожившим ее. Чем-то угнетающим.
Она коснулась его лица кончиками пальцев. Нежно, нерешительно провела по векам. Встала на цыпочки и поцеловала уголок губ, желая прогнать все печали, видеть в его взгляде одну лишь страсть, ту самую страсть, которая пылала в ее лоне.
Он схватил ее в охапку, стал целовать, медленно опускаясь на ковер листьев, потрескивавших и хрустевших под их телами, пока они катались по земле в ворохе одежд.
Пиппа приподнялась, чтобы принять его в себя. Его худые бедра вдавливались в ее мягкую плоть. С каждым выпадом он все глубже проникал в нее. Все это время они не сводили глаз друг с друга. Она поймала тот момент, когда прилив поднялся, чтобы унести их. Он увидел то же самое в ее лице, застыл на миг, не дыша, и когда по ее лицу разлилось предчувствие чуда, вошел еще раз. Последний.
Пиппа вскрикнула, до крови кусая губы, и прижала его к себе, впиваясь ногтями в спину, словно пыталась навечно удержать его рядом и навсегда остаться в этом ослепительно сияющем мгновении телесной радости.
Но все проходит, прошло и это, оставив ощущение опустошенности. Лайонел откатился вбок, тяжело дыша. Она наклонилась над ним, опираясь на локоть, и снова поцеловала. Лайонел, смеясь, притянул ее к себе, уложил на спину и навис над ней.
Неподвижные губы, серые глаза, в которых читались одновременно сострадание и горечь. Выражение такое знакомое… мрачное, страдальческое и в то же время ободряющее. Такого она раньше не видела. Или видела?
Видела. Это лицо вот так же склонялось над ней…
Несмотря на то что стояло ясное осеннее утро, вокруг сгущался мрак.
Она посмотрела на Лайонела снизу вверх, нашла глазами брошь-змею у шеи… ту брошь, которая так встревожила ее прошлой ночью… Теперь она смертельно ее пугала.
Пиппа порывисто села, оттолкнув его, и провела рукой по губам, словно стирая мерзкий вкус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Глядя на Филиппа, она сгорала от ненависти к этому худому коротышке, напоминавшему ей злобного гнома с уродливыми ногами, реденькими волосами, ледяной физиономией и темными кругами под глазами – следствием безудержного разврата.
Какое право имеет это ничтожество изгонять ее? Подобное право есть только у Марии, но вряд ли именно Мария велела удалиться ей с глаз долой только потому, что тоже беременна и хочет оставаться в центре внимания! Должно быть, это муж настроил королеву, каким-то образом убедил, что преданность леди Нилсон Елизавете – куда более опасная угроза, чем они предполагали.
А вот в этом они правы. Пиппа вспомнила о своей переписке с Елизаветой, и зеленовато-карие глаза зажглись вызовом.
Выступив из своего укрытия, она величественно поплыла вперед и с высоко поднятой головой приблизилась к мужчинам.
– Простите, ваше величество, – начала она, низко приседая, – но мистер Аштон предложил мне привести лошадь сюда, если я пожелаю прокатиться верхом сегодня утром. Вряд ли он подумал о том, что ваше величество найдет причину прийти в столь неподходящее место, как кузнечный двор. Я не хотела бы намеренно оскорбить ваш взор.
Она поднялась, хотя король не дал на это разрешения, и прижала хлыст к юбкам. Глаза на каменном, без всякого выражения лице смотрели в стену, поверх головы Филиппа.
Тот ничего не отвечал, глядя сквозь нее.
Лайонел поспешно встал между ними, словно пытаясь оградить обоих от нежеланной стычки.
– Ошибка целиком моя, – объявил он спокойным, рассудительным тоном и, положив руку на плечо Пиппы, повернул ее к себе спиной и закутал в складки своего плаща.
Только тогда король круто развернулся и в сопровождении Руя Гомеса удалился туда, откуда пришел, оставив то намерение, с которым явился сюда.
– Моя лошадь вон та, гнедая, – пояснила Пиппа, ткнув хлыстом в направлении кобылы. – Прогуляетесь со мной, мистер Аштон?
Она старалась говорить сдержанно и равнодушно, но голос слегка дрожал: сказывалось напряжение только что закончившейся схватки.
– Я поеду с вами, – сказал он так же отчужденно, как раньше.
– Я не могла знать, что Филипп окажется здесь, – с тихой яростью пробормотала она. – До чего же не повезло!
Лайонел не ответил и, подождав, пока она с помощью конюха сядет в седло, взялся за поводья конька.
– Можешь возвращаться на конюшню, – обратился он к Фреду. – Я сам провожу леди Нилсон.
Фред удалился, и Лайонел в суровом молчании уселся на крепкого мерина.
– Совершенно неэлегантный конь для придворного, – с легкой улыбкой заметила Пиппа.
– Ничего, и такой сойдет, – равнодушно обронил Лайонел и, тронув каблуками бока животного, поехал со двора. Пиппа поравнялась с ним.
– Куда мы отправимся?
– В парк.
Оба не обменялись ни словом, пока не добрались до широкой, заросшей травой аллеи для верховой езды. Осенние листья похрустывали под копытами лошадей и оранжево-желтым водопадом слетали с ветвей.
– Что еще может сделать мне Филипп? – не выдержала она наконец, выведенная из себя упорным молчанием Лайонела. – Упрятать меня в Тауэр?
– Сомневаюсь, но злить его не стоит. Это опасно. И я советовал бы вам больше не повторять подобных выходок.
Ах, он казался таким отрешенным… сухим… прозаичным… черствым…
– Все произошло ненамеренно, – пояснила она. – Но мне так нестерпимо хотелось покататься, и я не знала, когда вы придете ко мне.
Лайонел повернул голову и внимательно посмотрел на нее.
– Сегодня вы выглядите по-другому.
– Я и чувствую себя по-другому. Полной жизни… какое верное высказывание!
Она рассмеялась, но Лайонел не улыбнулся. Может, она рассердила его и, несмотря на равнодушный вид, он сильно разозлен?
– Я расстроила вас, – констатировала она.
– Нет, – покачал он головой.
Не Пиппа расстроила его, а вид ее, гордо стоящей перед Филиппом с надменно поднятой головой и вызывающим блеском в глазах. Контраст между живой, отважной, умной женщиной, не пожелавшей склониться перед волей короля, и бесчувственным хрупким телом, которое он уносил каждый вечер после насилия, учиняемого Филиппом, наполнял его безумной, тошнотворной яростью.
– Но вы гневаетесь на меня, – настаивала она.
Лайонел резко натянул поводья.
– Нет! – свирепо прошипел он. – Нет, Пиппа! – Перегнувшись, он сжал ее лицо ладонями. – Верь мне, умоляю.
Лошади тревожно переминались, и Лайонел, едва не потеряв равновесия, тихо выругался.
– Давай спешимся! – предложил он и спрыгнул на землю.
Пиппа, радуясь столь внезапной смене его настроения, соскользнула с седла, прежде чем он успел помочь ей спешиться.
– Похоже, нам судьбой предназначено любить друг друга под открытым небом, – заметила она, бросаясь в его объятия, кладя голову на плечо и глядя в прозрачные серые глаза, в которых светилось отчаянное желание, смешанное с чем-то еще, тревожившим ее. Чем-то угнетающим.
Она коснулась его лица кончиками пальцев. Нежно, нерешительно провела по векам. Встала на цыпочки и поцеловала уголок губ, желая прогнать все печали, видеть в его взгляде одну лишь страсть, ту самую страсть, которая пылала в ее лоне.
Он схватил ее в охапку, стал целовать, медленно опускаясь на ковер листьев, потрескивавших и хрустевших под их телами, пока они катались по земле в ворохе одежд.
Пиппа приподнялась, чтобы принять его в себя. Его худые бедра вдавливались в ее мягкую плоть. С каждым выпадом он все глубже проникал в нее. Все это время они не сводили глаз друг с друга. Она поймала тот момент, когда прилив поднялся, чтобы унести их. Он увидел то же самое в ее лице, застыл на миг, не дыша, и когда по ее лицу разлилось предчувствие чуда, вошел еще раз. Последний.
Пиппа вскрикнула, до крови кусая губы, и прижала его к себе, впиваясь ногтями в спину, словно пыталась навечно удержать его рядом и навсегда остаться в этом ослепительно сияющем мгновении телесной радости.
Но все проходит, прошло и это, оставив ощущение опустошенности. Лайонел откатился вбок, тяжело дыша. Она наклонилась над ним, опираясь на локоть, и снова поцеловала. Лайонел, смеясь, притянул ее к себе, уложил на спину и навис над ней.
Неподвижные губы, серые глаза, в которых читались одновременно сострадание и горечь. Выражение такое знакомое… мрачное, страдальческое и в то же время ободряющее. Такого она раньше не видела. Или видела?
Видела. Это лицо вот так же склонялось над ней…
Несмотря на то что стояло ясное осеннее утро, вокруг сгущался мрак.
Она посмотрела на Лайонела снизу вверх, нашла глазами брошь-змею у шеи… ту брошь, которая так встревожила ее прошлой ночью… Теперь она смертельно ее пугала.
Пиппа порывисто села, оттолкнув его, и провела рукой по губам, словно стирая мерзкий вкус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103