– Всего лишь о том, что увидела своего мужа в постели с другим мужчиной, – медленно, подчеркивая каждое слово, сообщила она. – Только это я и хотела сказать. И еще, что мой брак – сплошное притворство, фальшь, маскирующие извращенные склонности моего супруга. И в довершение всего я ношу его ребенка: что может быть убедительнее? – У нее перехватило горло. – Теперь у него вообще нет причин приходить в мою постель и делать то, что так ему отвратительно. Вот и все, что я хотела сказать.
Она замолчала, часто, неглубоко дыша; краска то отливала от щек, то вновь вспыхивала, едкие слезы по-прежнему жгли глаза.
Лайонел медленно выдохнул. За возмущенными, недоумевающими словами он расслышал страх, что чудовищный обман мужа каким-то образом принизил ее, низвел почти до уровня животного. Он понимал этот страх и сам испытал его однажды, когда был вынужден признать собственное бессилие. Этот унизительный, лишающий разума кошмар поражал воображение.
Тот самый кошмар, который иногда все еще наполнял его, обычно возникал вместе с запахом тлеющего сырого дерева или треском огня.
Лайонел признавал, что едва ли не больше остальных виновен в том, что сделали с этой женщиной. Но он не несет ответственности за ее брак и за вероломство Стюарта Нилсона, предавшего жену. Поэтому теперь может помочь ей преодолеть тот ужас, который слишком хорошо ему знаком. Помочь ей вернуть достоинство и уверенность в себе.
Он накрыл ее щеку ладонью, нагнулся и поцеловал эти мокрые ресницы, кончик носа, уголки губ. Пиппа не шевельнулась. Глаза оставались открытыми, только дрожь пробегала по натянутому как струна телу.
Лайонел скользнул губами по нежному местечку за ухом, шее, тонкой коже под подбородком. Голова Пиппы откинулась, обнажая шею, где неистово бился пульс. Груди нервно вздымались над глубоким квадратным вырезом платья.
Желание поднялось в нем, закрутило вихрем, унесло рассудок и осторожность. Он не нуждался в предлогах. И дело не в миссии исцеления и возрождения. Он хотел эту женщину. С самого первого момента его тянуло к ней. Он делал вид, что все это не так, пытался отрицать те силы, которые бросали их друг к другу, но больше так продолжаться не может.
– Я хочу тебя, – тихо признался он, овевая горячим дыханием ее кожу. – Хочу держать тебя в объятиях, любить, владеть до конца, каждым клочком кожи, каждой частичкой существа. Касаться тебя так, чтобы заставить твое тело петь, погрузить язык в самые потаенные пещерки, утонуть в твоем благоухании.
Изливая свои страсть и желание, он продолжал целовать ее. Пиппа прижалась к нему так, словно хотела вобрать в себя. Она не могла и не хотела думать. Только ощущала его язык, солоноватый вкус кожи, обнимала, пытаясь обволочь его собой, как он обволакивал ее.
Его слова, все еще висевшие в горячем воздухе, влили жидкое тепло в ее живот, иголочками покалывали спину, вызвали дрожь в напряженных мышцах бедер. И когда он поднял ее на руки, Пиппа изогнулась, обвив руками его шею, прижавшись губами к губам. Глаза все еще были широко открыты, как будто она боялась потерять малейший оттенок ощущения.
Он куда-то понес ее. Пиппа не помнила, чтобы кто-то носил ее на руках, с самого детства, и сама мысль об этом забавляла ее, выведя на мгновение из сладостного забытья. Она даже умудрилась хихикнуть, по-прежнему не отнимая губ от его рта.
Они очутились на тенистой лужайке, напоенной запахами скошенной травы. Но Пиппа уже ни на что не обращала внимания. Лайонел, не выпуская ее, встал на колени и уложил на мягкую травяную груду.
Пиппа пошевелилась, пробормотала что-то, когда он стал расстегивать ее корсаж, и дала ему груди, придерживая их под ласками его губ. Соски мгновенно затвердели и сладко заныли, посылая томительный отклик в ее лоно.
Она откинулась на постель из травы, не сводя глаз с его потрясенного, очарованного лица. Его пальцы скользнули по ее плоти, раскрывая тугие лепестки ее женского естества. Касаясь, гладя, раздвигая.
Пиппа пошевелилась. Легкий шепот восторга сорвался с губ. Она и не подозревала, что такое возможно.
Лайонел улыбнулся ей, прекрасно представляя, что она сейчас испытывает. Зная, что это для нее внове. Он снова поцеловал ее, сжимая теплый венерин холмик. Истекая влагой, она переживала почти болезненные ощущения. Прикусила губу и почувствовала вкус крови.
Пока она содрогалась в пароксизме наслаждения, он приподнялся, спустил шоссы и с неожиданной грубостью задрал ее юбки. Стиснув упругие ягодицы, он поднял ее бедра и скользнул во влажное гостеприимное тело легко, как рука в лайковую перчатку.
Теперь ощущения стали иными. Пиппа, не сводя с него зеленовато-карих глаз, затаила дыхание, жадно впитывая все, что с ней происходило. Она много раз соединялась со Стюартом, но такого с ней еще не происходило. Все ее существо было поглощено тем, что он с ней делал. Его ласками, движениями рук, губ, языка.
И наслаждение тоже отличалось от пережитого минуту назад. Теперь удовольствие, переживаемое Лайонелом, стало частью се собственного. Она буквально купалась в его любви, ощущении заполненности, алкала каждого мощного выпада, погружения его плоти в ее лоно. Она пыталась обхватить его ногами, сильнее прижать к себе, но мешала смятая груда их одежды. Юбки стягивали колени, мешая двигаться.
– Чертовы тряпки, – выдохнула она. – Нам следовало бы раздеться!
Лайонел лениво улыбнулся ей.
– Это не всегда обязательно. Бывает, что одежда добавляет остроты ощущениям.
Он отстранился, и она почувствовала, как он выскальзывает из нее. Разочарованный стон еще трепетал на ее губах, когда он вернулся, медленно, так медленно, что она нетерпеливо подняла бедра, венерин холмик надавил на низ его живота, и глаза ее наконец закрылись, и остались только их тела и этот поразительный, невероятный экстаз, качавший ее на волнах, сжимавший мускулы ног, живота, возносивший все выше и выше в неоглядные вершины. Но тут все рассыпалось мириадами звезд, и наступил отлив, выбросивший ее на берег и оставившей ее мягкое, бесформенное, как расплавленный воск, тело, лежавшее на перине из скошенной травы.
Пиппе не хотелось открывать глаза. Спать, спать… повернуться на бок и спать, вспоминая во сне то чудо, что только сейчас случилось с ней, чудо, которое теперь медленно ускользало.
Лайонел поднялся, зашнуровал шоссы, не сводя взгляда с неподвижной фигуры с разметавшимися юбками. До чего трогательны ее худые щиколотки, белоснежные икры и бедра. Похоже, она спит. Ее песочного цвета ресницы лежали полумесяцами на бледных веснушчатых щеках, еще хранивших отсвет его ласк. Ее капюшон сбился, черный бархат и изумруды валялись рядом на траве. Отягощенные перстнями пальцы беспомощно лежали на груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103