— Она улыбнулась. Странно, как это он раньше не замечал, какие острые у нее зубы. — Я мертва, и мне одиноко, и теперь я уже навсегда отрезана от Бога... я все поняла, когда подавилась облаткой.
— Господи...
— Это забавно. Ты мне сразу понравился, с первого взгляда. Мне даже в голову не приходило, что мы с тобой встретимся в церкви. Я думала, ты не ходишь в церковь. Ты — большой человек в Голливуде и все такое, а у вас у всех только и разговоров, что о кокаине и извращенном сексе. Но теперь я тебя не боюсь. Я все чувствовала. Как ты занимался со мной любовью. Хотя и спала смертным сном. Именно так — сном смерти. Наверное, все мертвецы что-то чувствуют, если кто-то живой занимается с ними любовью. Так они прикасаются к тени жизни. О Арон, я хочу пить твою кровь.
— У тебя как с головой?
Да, наверное, в этом все дело. Ей надо бы показаться хорошему психиатру. Он попятился к двери.
— Не уходи.
Он отчаянно шарил рукой у себя за спиной, пытаясь нащупать дверную ручку, но почему-то не находил ее.
— Не уходи! — Она спрыгнула с кровати. Бесшумно и плавно, как кошка. Ее глаза были желтыми, с узкими прорезями зрачков. — Я не хочу причинять тебе боль... ты должен понять... но иначе нельзя... нельзя. — Она была уже рядом. Она двигалась с нечеловеческой скоростью. Она схватила его за плечи и буквально пригвоздила к двери. Он по-прежнему пытался нащупать дверную ручку. Есть! Вот она! Он попробовал открыть дверь, но она была на цепочке.
— Помогите, — выдавил он. То есть он хотел закричать, но получился лишь сдавленный стон. «Это все не на самом деле. Со мной не может произойти ничего такого. Господи Боже, я каждое воскресенье хожу на мессу. Шесть дней в неделю я испорченный и развращенный мудак, как и все, но в воскресенье — я по-прежнему милый, послушный золотоволосый мальчик, послушный сын своей мамочки, служка в церкви, который звонит в колокольчик, возвещая, что хлеб — это теперь плоть Христова, а вино — его кровь... кровь... кровь...»
Ее руки сомкнулись на его теле железным кольцом.
— Давай, милый, — проговорила Шеннон, и ее голос был как механическая пародия на страстные сексуальные завлекания, — ты весь день трахал мертвое тело... и теперь пришла очередь мертвеца... ночь — моя... и мне одиноко, мне так одиноко... мне нужно, чтобы кто-то был рядом... мама всегда говорила, что ей очень хочется, чтобы рядом со мной был приятный и добрый молодой человек, хороший католик, и ты — первый, кого я нашла, кому я действительно не безразлична...
Арон резко дернулся и вырвался из ее объятий. Но бежать было некуда. Он растерянно остановился посередине комнаты. Она рванулась за ним, схватила за плечи сзади и впечатала со всего маху лицом в зеркальную дверцу шкафа. Арон видел лишь собственное отражение — видел только себя, прижатого к зеркалу какой-то невидимой силой.
— Хочешь сбежать? — сказала она ему в ухо. — Да, есть одно место, куда ты можешь сбежать. Знаешь, где это место? Посмотри вперед... посмотри, посмотри, посмотри... и увидишь, откуда он вышел... где он сошел с...
Лоб был разбит. Арон это понял только теперь. Кровь затекала в глаза. Он чувствовал, как ее ногти вонзаются ему в спину. По спине текли пот и кровь.
— Господи! — простонал он. — Господи, Господи...
И тут он увидел Иисуса.
Или кого-то очень похожего. Сквозь завесу из собственной крови, в глубинах зеркала, за мерцанием отраженных сумерек... он увидел молоденького мальчика, распятого на кресте, рельефный силуэт на фоне солнца, которое только-только начало выходить из полного затмения.
Зеркало плавилось... зеркало таяло, обращаясь в туман... он вдруг почувствовал под ногами влажную землю и человеческие черепа... Шеннон прижалась к нему всем телом, и он понял — она пьет из него жизнь...
— Господи... — прошептал он.
И мальчик сошел с креста и раскрыл Арону объятия, и кровь текла из пяти священных ран. У мальчика было лицо Тимми Валентайна. На его дрожащих губах — пятна смазанной крови. В глазах — свет вечной несмерти.
Арон упал в объятия своего спасителя — он падал и падал... и это падение растянулось навечно.
* * *
• наплыв •
Что-то ударилось в дверь номера снизу, у самого пола. Из щели под дверью просочился противный запах. Пи-Джей и Хит переглянулись, и каждый без лишних слов сделал то, что диктовали традиции их культуры — у них у каждого был свой способ, чтобы защитить и себя, и другого. Хит достала из сумки веревку сайсин и прилепила ее поперек двери скотчем. Пи-Джей вытряхнул на пол свои священные камни и сложил из них круг, заключив в него себя и Хит.
В дверь продолжали ломиться. Пи-Джей с Хит ждали, что будет дальше.
— Премкхитра, — скрипучий старческий голос.
— Не сейчас, — сказал Пи-Джей Хит. — Он явился со злыми намерениями. Нам надо как-то его обмануть. Его послали за нами — кто-то желает нам зла.
— Но он же мой дедушка...
— Да. — Пи-Джей взял ее за руку и отвел на диван. — Но еще не время.
* * *
• наплыв: зеркала •
Брайен и Петра сидели в ресторане отеля. Просто сидели и даже не разговаривали. Ждали. Сами не знали — чего. Вскоре к ним присоединился и Эйнджел. Вошел в их кабинку, обитую красным винилом, и сел рядом с Петрой.
— А где твоя мама, Эйнджел? — спросил Брайен.
— Потерялась где-то в тумане, — ответил тот.
Подошла официантка, и Эйнджел заказал мороженое с горячей сливочной помадкой.
— Сначала надо поесть нормально, — сказала Петра. Он начал было возражать, но все-таки послушно изменил заказ на куриный салат. Брайен до сих пор поражался тому, как быстро Петра стала для Эйнджела почти как мама. Они нуждались друг в друге. Они были друг другу необходимы. И Брайен пока что не понял, как он сам вписывается во все это. Он пока был не готов к роли папы в этом странном союзе. Пока еще — нет. Он вообще был не из тех мужчин, из которых получаются хорошие папы.
В ресторан вошел Джонатан Бэр и направился прямиком к их кабинке.
— Привет, Эйнджел, — сказал он.
— Привет, — сказал Эйнджел.
— Это и есть твой друг-писатель?
— Ага.
— Дзоттоли, верно? Послушайте, а вы никогда не писали сценарии для кино?
— Пробовал, но так ничего и не сделал. — Про себя Брайен подумал, что, может быть, стоит с ним познакомиться ближе, с этим Бэром. Кто знает, как это отразится на его дальнейшей карьере.
— Только не говорите, что вы снова уволили сценариста, — сказал Эйнджел.
— Хуже.
Петра быстро взглянула на Брайена. Но он уже и сам все понял.
— Он умер, да? — Он посмотрел на Эйнджела. Эйнджел плакал. Как маленький. Он тоже понял, что произошло. Он не должен был ничего знать. Но, кажется, он все знал. — В каком он номере?
— В восемьсот пятом. Полицию уже вызвали, — сказал Джонатан. — Хотя приедут они не так скоро. Они из соседнего города едут. Можно сходить посмотреть. Не хотите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Господи...
— Это забавно. Ты мне сразу понравился, с первого взгляда. Мне даже в голову не приходило, что мы с тобой встретимся в церкви. Я думала, ты не ходишь в церковь. Ты — большой человек в Голливуде и все такое, а у вас у всех только и разговоров, что о кокаине и извращенном сексе. Но теперь я тебя не боюсь. Я все чувствовала. Как ты занимался со мной любовью. Хотя и спала смертным сном. Именно так — сном смерти. Наверное, все мертвецы что-то чувствуют, если кто-то живой занимается с ними любовью. Так они прикасаются к тени жизни. О Арон, я хочу пить твою кровь.
— У тебя как с головой?
Да, наверное, в этом все дело. Ей надо бы показаться хорошему психиатру. Он попятился к двери.
— Не уходи.
Он отчаянно шарил рукой у себя за спиной, пытаясь нащупать дверную ручку, но почему-то не находил ее.
— Не уходи! — Она спрыгнула с кровати. Бесшумно и плавно, как кошка. Ее глаза были желтыми, с узкими прорезями зрачков. — Я не хочу причинять тебе боль... ты должен понять... но иначе нельзя... нельзя. — Она была уже рядом. Она двигалась с нечеловеческой скоростью. Она схватила его за плечи и буквально пригвоздила к двери. Он по-прежнему пытался нащупать дверную ручку. Есть! Вот она! Он попробовал открыть дверь, но она была на цепочке.
— Помогите, — выдавил он. То есть он хотел закричать, но получился лишь сдавленный стон. «Это все не на самом деле. Со мной не может произойти ничего такого. Господи Боже, я каждое воскресенье хожу на мессу. Шесть дней в неделю я испорченный и развращенный мудак, как и все, но в воскресенье — я по-прежнему милый, послушный золотоволосый мальчик, послушный сын своей мамочки, служка в церкви, который звонит в колокольчик, возвещая, что хлеб — это теперь плоть Христова, а вино — его кровь... кровь... кровь...»
Ее руки сомкнулись на его теле железным кольцом.
— Давай, милый, — проговорила Шеннон, и ее голос был как механическая пародия на страстные сексуальные завлекания, — ты весь день трахал мертвое тело... и теперь пришла очередь мертвеца... ночь — моя... и мне одиноко, мне так одиноко... мне нужно, чтобы кто-то был рядом... мама всегда говорила, что ей очень хочется, чтобы рядом со мной был приятный и добрый молодой человек, хороший католик, и ты — первый, кого я нашла, кому я действительно не безразлична...
Арон резко дернулся и вырвался из ее объятий. Но бежать было некуда. Он растерянно остановился посередине комнаты. Она рванулась за ним, схватила за плечи сзади и впечатала со всего маху лицом в зеркальную дверцу шкафа. Арон видел лишь собственное отражение — видел только себя, прижатого к зеркалу какой-то невидимой силой.
— Хочешь сбежать? — сказала она ему в ухо. — Да, есть одно место, куда ты можешь сбежать. Знаешь, где это место? Посмотри вперед... посмотри, посмотри, посмотри... и увидишь, откуда он вышел... где он сошел с...
Лоб был разбит. Арон это понял только теперь. Кровь затекала в глаза. Он чувствовал, как ее ногти вонзаются ему в спину. По спине текли пот и кровь.
— Господи! — простонал он. — Господи, Господи...
И тут он увидел Иисуса.
Или кого-то очень похожего. Сквозь завесу из собственной крови, в глубинах зеркала, за мерцанием отраженных сумерек... он увидел молоденького мальчика, распятого на кресте, рельефный силуэт на фоне солнца, которое только-только начало выходить из полного затмения.
Зеркало плавилось... зеркало таяло, обращаясь в туман... он вдруг почувствовал под ногами влажную землю и человеческие черепа... Шеннон прижалась к нему всем телом, и он понял — она пьет из него жизнь...
— Господи... — прошептал он.
И мальчик сошел с креста и раскрыл Арону объятия, и кровь текла из пяти священных ран. У мальчика было лицо Тимми Валентайна. На его дрожащих губах — пятна смазанной крови. В глазах — свет вечной несмерти.
Арон упал в объятия своего спасителя — он падал и падал... и это падение растянулось навечно.
* * *
• наплыв •
Что-то ударилось в дверь номера снизу, у самого пола. Из щели под дверью просочился противный запах. Пи-Джей и Хит переглянулись, и каждый без лишних слов сделал то, что диктовали традиции их культуры — у них у каждого был свой способ, чтобы защитить и себя, и другого. Хит достала из сумки веревку сайсин и прилепила ее поперек двери скотчем. Пи-Джей вытряхнул на пол свои священные камни и сложил из них круг, заключив в него себя и Хит.
В дверь продолжали ломиться. Пи-Джей с Хит ждали, что будет дальше.
— Премкхитра, — скрипучий старческий голос.
— Не сейчас, — сказал Пи-Джей Хит. — Он явился со злыми намерениями. Нам надо как-то его обмануть. Его послали за нами — кто-то желает нам зла.
— Но он же мой дедушка...
— Да. — Пи-Джей взял ее за руку и отвел на диван. — Но еще не время.
* * *
• наплыв: зеркала •
Брайен и Петра сидели в ресторане отеля. Просто сидели и даже не разговаривали. Ждали. Сами не знали — чего. Вскоре к ним присоединился и Эйнджел. Вошел в их кабинку, обитую красным винилом, и сел рядом с Петрой.
— А где твоя мама, Эйнджел? — спросил Брайен.
— Потерялась где-то в тумане, — ответил тот.
Подошла официантка, и Эйнджел заказал мороженое с горячей сливочной помадкой.
— Сначала надо поесть нормально, — сказала Петра. Он начал было возражать, но все-таки послушно изменил заказ на куриный салат. Брайен до сих пор поражался тому, как быстро Петра стала для Эйнджела почти как мама. Они нуждались друг в друге. Они были друг другу необходимы. И Брайен пока что не понял, как он сам вписывается во все это. Он пока был не готов к роли папы в этом странном союзе. Пока еще — нет. Он вообще был не из тех мужчин, из которых получаются хорошие папы.
В ресторан вошел Джонатан Бэр и направился прямиком к их кабинке.
— Привет, Эйнджел, — сказал он.
— Привет, — сказал Эйнджел.
— Это и есть твой друг-писатель?
— Ага.
— Дзоттоли, верно? Послушайте, а вы никогда не писали сценарии для кино?
— Пробовал, но так ничего и не сделал. — Про себя Брайен подумал, что, может быть, стоит с ним познакомиться ближе, с этим Бэром. Кто знает, как это отразится на его дальнейшей карьере.
— Только не говорите, что вы снова уволили сценариста, — сказал Эйнджел.
— Хуже.
Петра быстро взглянула на Брайена. Но он уже и сам все понял.
— Он умер, да? — Он посмотрел на Эйнджела. Эйнджел плакал. Как маленький. Он тоже понял, что произошло. Он не должен был ничего знать. Но, кажется, он все знал. — В каком он номере?
— В восемьсот пятом. Полицию уже вызвали, — сказал Джонатан. — Хотя приедут они не так скоро. Они из соседнего города едут. Можно сходить посмотреть. Не хотите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116