Давай вставляй свою штуку могу поспорить ты никогда этого раньше не делал. Нет делал ну да конечно Я уже это делал делал ну и когда и с кем с кем ты это делал. Не скажу это секрет с кем с кем все погружается в темноту растворяется в темноте я в лесу я в пещере я выхожу не могу выйти дыши! Дыши! Ля-бемоль уже близко подкрадывается со спины дышит в затылок нет Беки я не могу не могу я обещал одному человеку ты что голубой? Я не могу потому что (иди спать, мой зайчик, иди к маме в постельку, иди к мамочке, мама устала, маме хочется, чтобы ты ее нежно потрогал за одно местечко, и) я не знал Беки что это то же самое я не знал ты с кем-то трахался и даже не знал что это такое?! Отпусти меня дай мне уйти дай мне выйти из леса дай мне дышать вот она ля-бемоль вырывается у меня изо рта и летит высоко-высоко из пещеры из черного леса до самого неба я чувствую как щекочется воздух звенит электричеством я чувствую зал они затаили дыхание Господи у меня получилось у меня получилось у меня получилось и, и, и...
Когда-нибудь ты придешь к Беки снова, ты слышишь? Когда станешь мужчиной.
Мать заставляла меня с ней трахаться.
Песня внезапно кончается.
[АПЛОДИСМЕНТЫ]
замирает последний аккорд.
[АПЛОДИСМЕНТЫ]
Я один посреди темноты в круге света — на гребне волны бешеных аплодисментов. Пятно света все расширяется и расширяется, и вот уже свет — повсюду.
Свет.
Свет.
Мы все. Четверо. Стоим в лучах света. На сцене включили большой вентилятор, и наши плащи развеваются на ветру, и мы танцуем под какую-то глупую музыку, трам-пам-пам, мы танцуем четверо маленьких Дракул наши плащи развеваются на ветру, а мы кружим и кружим и топаем ногами.
Члены жюри поднимаются с мест. Бабулька-ведьма смотрит мне прямо в глаза. Она вся мокрая от пота и дышит так тяжело — словно сейчас у нее внутри что-то взорвется. Мы должны танцевать, не обращая внимания на жюри. Я все думаю про Беки Слейк, потому что именно с ней я узнал, что это был секс, эта тайная вещь в темноте, тайная — потому что грязная. Именно с ней я понял, что не хочу становиться взрослым и смотреть людям в глаза и знать, что они тоже знают секрет. Лучше мне умереть маленьким. Мама дает тебе жизнь, а потом мама становится как вампир и пьет жизнь из тебя, и нельзя ничего сказать, потому что она подарила тебе эту жизнь. Вот она. Стоит рядом с Габриэлой. Обе бешено хлопают, подняв руки над головой, но за спиной у нее — чья-то тень. Мне кажется, это призрак Беки. Она такая же черная, непроницаемая. Она вроде бы не видна, но она всегда рядом, за каждой задвинутой занавеской, за дверью в ванную, под каждой кроватью — навсегда.
— И наш победитель — подождите минутку! — что-то у нас происходит загадочное! — Симона Арлета впадает в свой знаменитый транс! — похоже, нас сейчас посетит кто-то из обитателей потустороннего мира! — держите шляпы, леди и джентльмены — включите, пожалуйста, барабанную дробь — нет, лучше оркестр — крещендо! — по-моему, сейчас мы увидим явление духа!
О Боже, она выходит на середину. Это не предусмотрено сценарием. Операторы ошалело носятся туда-сюда, выбирая ракурс. Режиссер-постановщик вышел на сцену и отчаянно жестикулирует осветителям, чтобы те направляли свет на нее, и вот она уже — на середине сцены, и вся дрожит мелкой дрожью, ее глаза закатились, так что видны только одни белки, и она что-то мычит и стонет, и, и...
О Боже, ее разрывает надвое — на две продольные половинки! Мы уже не танцуем. Мы стоим в стороне и смотрим. Разделение началось с головы, как будто посередине лица раскрылась застежка-молния, показался череп, а потом он раскололся, и потекли мозги, кровь забрызгала прожекторы и объективы камер, лицо разлетелось ошметками, грудь раскрылась, за ней — живот, на пол упал комок внутренностей, осколки костей разлетелись в стороны, один из осколков чиркнул меня по щеке, и я закричал и хотел отступить, спрятаться за боковую кулису, но поскользнулся на луже крови и упал плашмя. И тут прямо передо мной приземлилась оторванная нога. Кровь брызнула мне в глаза. Забилась в ноздри. Я дышал кровью. Я дышу кровью. Никто не кричит. Все застыли на месте. Нет, это не может быть по-настоящему. Это — часть представления. Мы же все понимаем. Мы не станем паниковать, как идиоты. Лучше спокойно сидеть на месте, чтобы не выставить себя дураком.
Ее больше нет. Вместо нее — груда окровавленных частей тела. Руки тянутся, царапают воздух. Оторванная голова расколота на две части. Глаза вылезли из орбит и висят на ниточках нервов. Повсюду — алая дымка. Взвесь мелких капелек крови. Кровавый туман начинает сгущаться, и в его клубящемся мареве проступает фигура. Туман из крови загустевает человеческими очертаниями.
Это мальчик.
Очень тонкий и очень бледный. Глаза у него — огромные. Напоминают глаза оленя, которого вспугнули в лесу в охотничий сезон, на горной тропе где-нибудь в Вопле Висельника. На нем ничего не надето, он совсем голый и похож на те слайды, которые показывали чуть раньше, — слайды с древними произведениями искусства. Он весь собран и напряжен, как сжатая пружина. В нем чувствуется сила. Он берет плащ бабульки-ведьмы — который весь в звездах, и лунах, и каких-то непонятных значках — и укрывается им. Вентилятор по-прежнему включен, и плащ развевается на ветру, только на нем это смотрится по-настоящему, как будто это действительно ветер, а не поток воздуха от лопастей — на нем это смотрится так, как будто он только-только спустился с небес на грозовой туче, и горний ветер все еще дует ему в спину.
Он не улыбается. Он очень серьезно смотрит по сторонам, как будто он только проснулся от долгого-долгого сна. Он такой бледный, что, кажется, сделан из мрамора — как те мраморные ангелы, охраняющие покой мертвых на Форест-Лоун. Я даже не знаю, по-настоящему это все или нет — может быть, это сон. Может быть, я проиграл конкурс и убежал от всех, провалился в некую страну-фантазию у себя в голове.
В зале по-прежнему тихо. Ни звука. Зрители как будто околдованы. Задержали дыхание. Все, как один. Он тоже не дышит, но это, наверное, потому, что ему просто не нужно дышать. Крови уже нет, и разорванной ведьмы — тоже. Он всосал все в себя. Наверное, он вырвался у нее изнутри, как какой-нибудь монстр из фильма ужасов. А потом сделал так, чтобы она исчезла.
Он смотрит мне прямо в глаза. Его бескровные губы кривятся в подобии улыбки — он улыбается мне. Он говорит мне:
— В тебе больше страсти, чем было во мне.
— Ну... я бы так не сказал, ну, то есть... я изучил все твои альбомы, но видео у тебя было мало, два-три клипа, не больше, потому что ты ушел раньше, чем MTV по-настоящему раскрутилось... — Вот, блин, на фиг! Он — живая легенда, а ты просто мальчишка из горных штатов, и ты ему вешаешь на уши всякий бред!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Когда-нибудь ты придешь к Беки снова, ты слышишь? Когда станешь мужчиной.
Мать заставляла меня с ней трахаться.
Песня внезапно кончается.
[АПЛОДИСМЕНТЫ]
замирает последний аккорд.
[АПЛОДИСМЕНТЫ]
Я один посреди темноты в круге света — на гребне волны бешеных аплодисментов. Пятно света все расширяется и расширяется, и вот уже свет — повсюду.
Свет.
Свет.
Мы все. Четверо. Стоим в лучах света. На сцене включили большой вентилятор, и наши плащи развеваются на ветру, и мы танцуем под какую-то глупую музыку, трам-пам-пам, мы танцуем четверо маленьких Дракул наши плащи развеваются на ветру, а мы кружим и кружим и топаем ногами.
Члены жюри поднимаются с мест. Бабулька-ведьма смотрит мне прямо в глаза. Она вся мокрая от пота и дышит так тяжело — словно сейчас у нее внутри что-то взорвется. Мы должны танцевать, не обращая внимания на жюри. Я все думаю про Беки Слейк, потому что именно с ней я узнал, что это был секс, эта тайная вещь в темноте, тайная — потому что грязная. Именно с ней я понял, что не хочу становиться взрослым и смотреть людям в глаза и знать, что они тоже знают секрет. Лучше мне умереть маленьким. Мама дает тебе жизнь, а потом мама становится как вампир и пьет жизнь из тебя, и нельзя ничего сказать, потому что она подарила тебе эту жизнь. Вот она. Стоит рядом с Габриэлой. Обе бешено хлопают, подняв руки над головой, но за спиной у нее — чья-то тень. Мне кажется, это призрак Беки. Она такая же черная, непроницаемая. Она вроде бы не видна, но она всегда рядом, за каждой задвинутой занавеской, за дверью в ванную, под каждой кроватью — навсегда.
— И наш победитель — подождите минутку! — что-то у нас происходит загадочное! — Симона Арлета впадает в свой знаменитый транс! — похоже, нас сейчас посетит кто-то из обитателей потустороннего мира! — держите шляпы, леди и джентльмены — включите, пожалуйста, барабанную дробь — нет, лучше оркестр — крещендо! — по-моему, сейчас мы увидим явление духа!
О Боже, она выходит на середину. Это не предусмотрено сценарием. Операторы ошалело носятся туда-сюда, выбирая ракурс. Режиссер-постановщик вышел на сцену и отчаянно жестикулирует осветителям, чтобы те направляли свет на нее, и вот она уже — на середине сцены, и вся дрожит мелкой дрожью, ее глаза закатились, так что видны только одни белки, и она что-то мычит и стонет, и, и...
О Боже, ее разрывает надвое — на две продольные половинки! Мы уже не танцуем. Мы стоим в стороне и смотрим. Разделение началось с головы, как будто посередине лица раскрылась застежка-молния, показался череп, а потом он раскололся, и потекли мозги, кровь забрызгала прожекторы и объективы камер, лицо разлетелось ошметками, грудь раскрылась, за ней — живот, на пол упал комок внутренностей, осколки костей разлетелись в стороны, один из осколков чиркнул меня по щеке, и я закричал и хотел отступить, спрятаться за боковую кулису, но поскользнулся на луже крови и упал плашмя. И тут прямо передо мной приземлилась оторванная нога. Кровь брызнула мне в глаза. Забилась в ноздри. Я дышал кровью. Я дышу кровью. Никто не кричит. Все застыли на месте. Нет, это не может быть по-настоящему. Это — часть представления. Мы же все понимаем. Мы не станем паниковать, как идиоты. Лучше спокойно сидеть на месте, чтобы не выставить себя дураком.
Ее больше нет. Вместо нее — груда окровавленных частей тела. Руки тянутся, царапают воздух. Оторванная голова расколота на две части. Глаза вылезли из орбит и висят на ниточках нервов. Повсюду — алая дымка. Взвесь мелких капелек крови. Кровавый туман начинает сгущаться, и в его клубящемся мареве проступает фигура. Туман из крови загустевает человеческими очертаниями.
Это мальчик.
Очень тонкий и очень бледный. Глаза у него — огромные. Напоминают глаза оленя, которого вспугнули в лесу в охотничий сезон, на горной тропе где-нибудь в Вопле Висельника. На нем ничего не надето, он совсем голый и похож на те слайды, которые показывали чуть раньше, — слайды с древними произведениями искусства. Он весь собран и напряжен, как сжатая пружина. В нем чувствуется сила. Он берет плащ бабульки-ведьмы — который весь в звездах, и лунах, и каких-то непонятных значках — и укрывается им. Вентилятор по-прежнему включен, и плащ развевается на ветру, только на нем это смотрится по-настоящему, как будто это действительно ветер, а не поток воздуха от лопастей — на нем это смотрится так, как будто он только-только спустился с небес на грозовой туче, и горний ветер все еще дует ему в спину.
Он не улыбается. Он очень серьезно смотрит по сторонам, как будто он только проснулся от долгого-долгого сна. Он такой бледный, что, кажется, сделан из мрамора — как те мраморные ангелы, охраняющие покой мертвых на Форест-Лоун. Я даже не знаю, по-настоящему это все или нет — может быть, это сон. Может быть, я проиграл конкурс и убежал от всех, провалился в некую страну-фантазию у себя в голове.
В зале по-прежнему тихо. Ни звука. Зрители как будто околдованы. Задержали дыхание. Все, как один. Он тоже не дышит, но это, наверное, потому, что ему просто не нужно дышать. Крови уже нет, и разорванной ведьмы — тоже. Он всосал все в себя. Наверное, он вырвался у нее изнутри, как какой-нибудь монстр из фильма ужасов. А потом сделал так, чтобы она исчезла.
Он смотрит мне прямо в глаза. Его бескровные губы кривятся в подобии улыбки — он улыбается мне. Он говорит мне:
— В тебе больше страсти, чем было во мне.
— Ну... я бы так не сказал, ну, то есть... я изучил все твои альбомы, но видео у тебя было мало, два-три клипа, не больше, потому что ты ушел раньше, чем MTV по-настоящему раскрутилось... — Вот, блин, на фиг! Он — живая легенда, а ты просто мальчишка из горных штатов, и ты ему вешаешь на уши всякий бред!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116