этот мальчик выиграет конкурс двойников как нечего делать. Все остальные даже в сравнение с ним не идут. Он получит роль. Даже если он не умеет петь и танцевать... они пустят синхронную фонограмму, найдут танцоров-дублеров... они сделают все ради нескольких крупных планов этих глаз.
Надо прекращать думать о сыне. Может быть, позже я съезжу в Форест-Лоун и положу еще цветов на его могилу. Например, после обеда — между «банкетом знакомства» и пресс-конференцией.
* * *
Джонатан Бэр:
Но даже при том, что он мне очень не нравится, у нас с ним есть что-то общее. Может, поэтому мы с ним и держимся в состоянии полной взаимной боеготовности.
* * *
Брайен Дзоттоли:
В первый раз я увидел Эйнджела Тодда по телевизору, на МТУ. Я был в глубокой депрессии. Наглотался таблеток, чтобы было не так противно. В тот день ко мне должны были прийти — забрать декодер кабельного телевидения и отключить телефон.
Я помню, как я подумал: «Что это за хренотень! Если им надо знать, каким Тимми Валентайн был на самом деле, почему они не обратились ко мне? Блин, я мог бы с пользой потратить деньги, продал бы права и переехал бы из этой однокомнатной задницы над магазином игрушек».
Эйнджелу Тодду в жизни не сыграть Тимми Валентайна. Спросите меня почему. Спросите.
Я его знал. Я был близок к нему.
По-настоящему близко.
Так близко, что мог бы вогнать кол ему в сердце.
* * *
Габриэла Муньос:
Некоторые детишки, когда ты им это скажешь, начинают краснеть и бледнеть, что-то бессвязно бормочут и задыхаются. Некоторые — но только не Эйнджел Тодд.
Зато мамаша выдала по полной программе: и краснела, и бледнела, и ходила по комнате из угла в угол, и смотрела в окно, и курила, как гребаный паровоз.
Эйнджел посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я очень рад, правда».
* * *
Тимми Валентайн:
Когда я увидел его в первый раз, я ему позавидовал.
В нем уже проступала зарождающаяся сексуальность. Он был теплый, и полнокровный, и весь такой воодушевленный. Он был живой.
За все это я бы, не думая, отдал свое бессмертие.
2
Сеанс в песках
• ищущие видений •
Несмотря на свои скандальные участия в телевизионных ток-шоу и на частые появления на страницах «Enquirer», Симона Арлета, по слухам, считала себя женщиной замкнутой, любящей уединение. У нее не было ни дворца в Голливуде, ни шикарного офиса на Родео-драйв. Тем, кто хотел ее видеть, надо было проехать миль пятьдесят — шестьдесят, и отнюдь не по скоростной автостраде. Но Петру Шилох не пугала такая поездка — ее не пугали ни дорога в каньоне, ни обжигающее солнце пустыни Мохаве. В последнее время Петру вообще мало что волновало. Со смертью Джейсона все изменилось.
На ее серебристом «ниссане» стоял двигатель средней мощности; и каждый раз, когда дорога шла в гору, мотор натужно рычал. Кондиционер работал на пределе, двигатель работал на пределе, и сама Петра была на пределе. Она едва поборола в себе искушение остановиться на ближайшей заправке, если таковая вообще обнаружится, позвонить оттуда в поместье и отменить интервью.
Впрочем, заправки так и не обнаружилось, да Симона Арлета — особа весьма эксцентричная, властная и надменная, профессиональная гостья дневных ток-шоу, провозгласившая себя некоронованной королевой медиумов — никому не позволит указывать ей, что делать. Петра старалась сохранять спокойствие, хотя пот уже тек по лицу в три ручья и заливал глаза.
Если бы было возможно хотя бы перенести эту встречу... на другой день, на следующую неделю. Голова раскалывалась от боли. Петра пошарила в бардачке — где-то там должен быть адвил. Для предменструального синдрома вроде бы еще рановато, но опять же в последнее время месячные приходят крайне нерегулярно. Она покрутила настройки радио. Электронная музыка в стиле New Age приглушенно заиграла за гулом кондиционера. Музыка не успокаивала. Петра поставила радио на автопоиск станций. Дикторы монотонно бубнили. Проповедники пламенно проповедовали. «Metallica» била по ушам. А потом, словно выкристаллизовавшись из плотного воздуха, зазвучал голос Тимми Валентайна. Почему именно эта песня? Петра попыталась переключиться. В конце концов ее статья — и о Валентайне тоже. На самом деле больше всего — о Валентайне. Собственно, именно из-за него она и взялась за статью. Ответ, на ее горе, лежит где-то в музыке этого мальчика, который взорвался, как суперновая, в начале восьмидесятых, ослепил всех своим светом и вскоре исчез без следа при таинственных обстоятельствах, и это исчезновение восприняли как самый сенсационный и самый эффектный публичный трюк последнего десятилетия. Что с ним стало? Он умер? Или прячется где-нибудь — вместе с Элвисом, в пещерах Марса или в туманах Венеры? Осталась только музыка.
Петра вцепилась в руль. Нездешний, почти неземной голос мальчика заставлял забыть и о слащавой мелодии, и о банальном тексте. В его музыке было что-то такое, что было как бы за пределами музыки... ошеломляющее ощущение развращенной невинности, всепоглощающая трагедия. Наконец песня закончилась. Финальная каденция задержалась в сознании, как память о незабываемом сексуальном переживании.
Машина с натужным рычанием поднялась на вершину холма. Потом дорога резко пошла под уклон, и «ниссан» набрал скорость на спуске, по самому краю отвесного обрыва над морем песка и колючего кустарника. Солнце светило прямо в глаза. Петра на миг ослепла. «О Господи, — подумала она, — дорога трясется, раскачивается, как кобра под дудочку заклинателя змей, а я ничего не вижу. О Господи, я ничего не вижу...»
Мальчик стоял на дороге. Мальчик с наушниками в ушах.
Она отчаянно просигналила, чтобы он убрался с дороги.
Он посмотрел на нее голодными глазами. Мальчик с соломенно-желтыми волосами, в футболке и грязных джинсах. Она просигналила еще раз. Он не сдвинулся с места.
"Господи, он хочет, чтобы я его сбила", — подумала Петра, а потом солнце опять ослепило ее на миг, и она вдарилась в панику...
Петра вдарила по тормозам. В лобовое стекло полетели камушки. Удар, и мальчик, раскинув руки, упал на капот. Его лицо вжалось в стекло... мальчик, повесившийся на дереве... язык вывалился изо рта... кожа сине-зеленого цвета... глаза вылезли из орбит... Джейсон.
Машина остановилась посреди дороги. Вдалеке что-то грохнуло. Грохот отдался дрожью во всем теле. Что это — землетрясение? Петра не знала: то ли это трясется земля, то ли это трясет ее.
— Джейсон, — сказала она вслух.
Джейсон исчез. Это был просто еще один призрак. И не было никакого землетрясения. Как и в тот черный день, когда она нашла сына мертвым. Никакого землетрясения. Никакой зловещей кометы на небесах, знаменующей его уход. Пара строк в местной газете. Очередное самоубийство подростка, связанное с оккультизмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Надо прекращать думать о сыне. Может быть, позже я съезжу в Форест-Лоун и положу еще цветов на его могилу. Например, после обеда — между «банкетом знакомства» и пресс-конференцией.
* * *
Джонатан Бэр:
Но даже при том, что он мне очень не нравится, у нас с ним есть что-то общее. Может, поэтому мы с ним и держимся в состоянии полной взаимной боеготовности.
* * *
Брайен Дзоттоли:
В первый раз я увидел Эйнджела Тодда по телевизору, на МТУ. Я был в глубокой депрессии. Наглотался таблеток, чтобы было не так противно. В тот день ко мне должны были прийти — забрать декодер кабельного телевидения и отключить телефон.
Я помню, как я подумал: «Что это за хренотень! Если им надо знать, каким Тимми Валентайн был на самом деле, почему они не обратились ко мне? Блин, я мог бы с пользой потратить деньги, продал бы права и переехал бы из этой однокомнатной задницы над магазином игрушек».
Эйнджелу Тодду в жизни не сыграть Тимми Валентайна. Спросите меня почему. Спросите.
Я его знал. Я был близок к нему.
По-настоящему близко.
Так близко, что мог бы вогнать кол ему в сердце.
* * *
Габриэла Муньос:
Некоторые детишки, когда ты им это скажешь, начинают краснеть и бледнеть, что-то бессвязно бормочут и задыхаются. Некоторые — но только не Эйнджел Тодд.
Зато мамаша выдала по полной программе: и краснела, и бледнела, и ходила по комнате из угла в угол, и смотрела в окно, и курила, как гребаный паровоз.
Эйнджел посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Я очень рад, правда».
* * *
Тимми Валентайн:
Когда я увидел его в первый раз, я ему позавидовал.
В нем уже проступала зарождающаяся сексуальность. Он был теплый, и полнокровный, и весь такой воодушевленный. Он был живой.
За все это я бы, не думая, отдал свое бессмертие.
2
Сеанс в песках
• ищущие видений •
Несмотря на свои скандальные участия в телевизионных ток-шоу и на частые появления на страницах «Enquirer», Симона Арлета, по слухам, считала себя женщиной замкнутой, любящей уединение. У нее не было ни дворца в Голливуде, ни шикарного офиса на Родео-драйв. Тем, кто хотел ее видеть, надо было проехать миль пятьдесят — шестьдесят, и отнюдь не по скоростной автостраде. Но Петру Шилох не пугала такая поездка — ее не пугали ни дорога в каньоне, ни обжигающее солнце пустыни Мохаве. В последнее время Петру вообще мало что волновало. Со смертью Джейсона все изменилось.
На ее серебристом «ниссане» стоял двигатель средней мощности; и каждый раз, когда дорога шла в гору, мотор натужно рычал. Кондиционер работал на пределе, двигатель работал на пределе, и сама Петра была на пределе. Она едва поборола в себе искушение остановиться на ближайшей заправке, если таковая вообще обнаружится, позвонить оттуда в поместье и отменить интервью.
Впрочем, заправки так и не обнаружилось, да Симона Арлета — особа весьма эксцентричная, властная и надменная, профессиональная гостья дневных ток-шоу, провозгласившая себя некоронованной королевой медиумов — никому не позволит указывать ей, что делать. Петра старалась сохранять спокойствие, хотя пот уже тек по лицу в три ручья и заливал глаза.
Если бы было возможно хотя бы перенести эту встречу... на другой день, на следующую неделю. Голова раскалывалась от боли. Петра пошарила в бардачке — где-то там должен быть адвил. Для предменструального синдрома вроде бы еще рановато, но опять же в последнее время месячные приходят крайне нерегулярно. Она покрутила настройки радио. Электронная музыка в стиле New Age приглушенно заиграла за гулом кондиционера. Музыка не успокаивала. Петра поставила радио на автопоиск станций. Дикторы монотонно бубнили. Проповедники пламенно проповедовали. «Metallica» била по ушам. А потом, словно выкристаллизовавшись из плотного воздуха, зазвучал голос Тимми Валентайна. Почему именно эта песня? Петра попыталась переключиться. В конце концов ее статья — и о Валентайне тоже. На самом деле больше всего — о Валентайне. Собственно, именно из-за него она и взялась за статью. Ответ, на ее горе, лежит где-то в музыке этого мальчика, который взорвался, как суперновая, в начале восьмидесятых, ослепил всех своим светом и вскоре исчез без следа при таинственных обстоятельствах, и это исчезновение восприняли как самый сенсационный и самый эффектный публичный трюк последнего десятилетия. Что с ним стало? Он умер? Или прячется где-нибудь — вместе с Элвисом, в пещерах Марса или в туманах Венеры? Осталась только музыка.
Петра вцепилась в руль. Нездешний, почти неземной голос мальчика заставлял забыть и о слащавой мелодии, и о банальном тексте. В его музыке было что-то такое, что было как бы за пределами музыки... ошеломляющее ощущение развращенной невинности, всепоглощающая трагедия. Наконец песня закончилась. Финальная каденция задержалась в сознании, как память о незабываемом сексуальном переживании.
Машина с натужным рычанием поднялась на вершину холма. Потом дорога резко пошла под уклон, и «ниссан» набрал скорость на спуске, по самому краю отвесного обрыва над морем песка и колючего кустарника. Солнце светило прямо в глаза. Петра на миг ослепла. «О Господи, — подумала она, — дорога трясется, раскачивается, как кобра под дудочку заклинателя змей, а я ничего не вижу. О Господи, я ничего не вижу...»
Мальчик стоял на дороге. Мальчик с наушниками в ушах.
Она отчаянно просигналила, чтобы он убрался с дороги.
Он посмотрел на нее голодными глазами. Мальчик с соломенно-желтыми волосами, в футболке и грязных джинсах. Она просигналила еще раз. Он не сдвинулся с места.
"Господи, он хочет, чтобы я его сбила", — подумала Петра, а потом солнце опять ослепило ее на миг, и она вдарилась в панику...
Петра вдарила по тормозам. В лобовое стекло полетели камушки. Удар, и мальчик, раскинув руки, упал на капот. Его лицо вжалось в стекло... мальчик, повесившийся на дереве... язык вывалился изо рта... кожа сине-зеленого цвета... глаза вылезли из орбит... Джейсон.
Машина остановилась посреди дороги. Вдалеке что-то грохнуло. Грохот отдался дрожью во всем теле. Что это — землетрясение? Петра не знала: то ли это трясется земля, то ли это трясет ее.
— Джейсон, — сказала она вслух.
Джейсон исчез. Это был просто еще один призрак. И не было никакого землетрясения. Как и в тот черный день, когда она нашла сына мертвым. Никакого землетрясения. Никакой зловещей кометы на небесах, знаменующей его уход. Пара строк в местной газете. Очередное самоубийство подростка, связанное с оккультизмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116