Не попытался повернуться к смерти спиной.
Но какое значение все это имело теперь?
Возможно, ему не хватило сил что-то предпринять в последние секунды. Он оцепенел при появлении первых лучей, а потом они ослепили его и заставили закрыть веки. Осмелюсь ли я дотронуться до хрупкой почерневшей плоти? Осмелюсь ли убедиться, не опустели ли его глазницы?
Я целиком отдался этим жутким мыслям, желая только услышать какой-то другой звук, кроме тихого плача Меррик, потом подошел к железным ступеням винтовой лестницы, ведущей с балкона, опустился на ступеньку, показавшуюся мне в то мгновение самым удобным креслом, и закрыл лицо руками.
– Развеять останки... – прошептал я. – Ну почему здесь больше никого нет?
И тут, словно в ответ на мою жалкую молитву, послышался скрип каретных ворот. Тихо заныли старые петли, а потом щелкнул замок – ворота снова закрылись.
По запаху я понял, что к нам вторгся не смертный. А по шагам сразу узнал гостя: слишком часто в своей жизни я слышал эту поступь – неестественную и смертоносную. И все же я не осмеливался поверить в такое чудо, в спасение, пришедшее в минуту горя, пока во дворе не возникла фигура в бархатном пыльном камзоле. Светлые волосы были по-прежнему спутанными, фиалковые глаза сразу устремились на зловещие, отталкивающие останки.
Лестат!
Неловко ступая, словно после столь долгого бездействия тело отказывалось повиноваться своему хозяину, он приблизился к Меррик, поднявшей к нему заплаканное лицо. Такое впечатление, будто она тоже увидела Спасителя, явившегося в ответ на ее ни к кому не обращенные молитвы.
Меррик чуть отпрянула, из ее груди вырвался тихий вздох.
– Значит, вот до чего дошло, – произнес Лестат.
Голос его звучал хрипло, как в тот последний раз, когда он очнулся от своей бесконечной спячки под звуки музыки Сибил.
Лестат обернулся и взглянул на меня. Его гладкое лицо было лишено какого-либо выражения, жиденький свет с далекой улицы отразился в глазах, когда Лестат вновь посмотрел на тело в гробу. Кажется, веки его дрогнули. Точнее, мне показалось, что содрогнулось все тело, словно простейшее движение было изнурительным, словно Лестату хотелось поспешно ретироваться.
Но он не собирался нас покидать.
– Иди сюда, Дэвид, – приказал он все тем же хриплым шепотом. – Иди сюда и послушай. Я не могу ничего услышать, раз я его создал. Послушай и скажи, есть ли он там, внутри.
Я подчинился. Подошел к гробу и остановился рядом с Лестатом.
– Он как уголь, Лестат, – быстро ответил я. – Я не осмелился дотронуться до него. Может, вместе попробуем?
Медленно, как бы нехотя, Лестат наклонил голову, чтобы еще раз взглянуть на душераздирающее зрелище.
– Говорю же, кожа у него твердая, – скороговоркой произнесла Меррик. Она выпрямилась и отошла от гроба, приглашая Лестата занять ее место. – Проверь сам, Лестат. Иди дотронься до него. – В ее голосе слышалась боль.
– А ты? – спросил Лестат и, протянув руку, схватил ее за плечо. – Что ты слышишь, cherie? – хрипло спросил он.
Меррик покачала головой.
– Абсолютно ничего, – ответила она, губы ее дрожали, кровавые слезы оставляли на бледных щеках длинные полоски. – Иначе и быть не может. Как я могу что-то слышать, если он дал мне свою кровь. Я его околдовала, соблазнила. У него не было ни единого шанса нарушить мои планы. И вот результат моего вмешательства. Я могу разобрать, о чем шепчутся смертные в ближайших домах, но не слышу ни звука из этого гроба.
– Меррик, – сказал Лестат твердо, – слушай так, как ты всегда умела слушать. Побудь сейчас не вампиром, а колдуньей. Да, я знаю, он дал тебе свою кровь. Но ведь до этого ты занималась магией. – Лестат переводил взгляд то на нее, то на меня, и было видно, как растет его нетерпение. – Ну скажите же мне, хочет он вернуться или нет?
Меррик снова расплакалась. Несчастная, убитая горем, она смотрела на то, что осталось от красавца Луи.
– Быть может, он кричит, моля о жизни, – сказала она, – но я ничего не слышу. Колдунья во мне слышит только тишину. А смертная Меррик, пока оставшаяся во мне, чувствует только раскаяние. Лестат, дай ему свою кровь. Верни его.
Лестат отвернулся от нее и посмотрел на меня. Тогда Меррик схватила его руку и вновь повернула лицом к себе.
– Воспользуйся своей магией, – настойчиво потребовала она, хотя голоса не повышала, – Воспользуйся своей магией и верь в нее, как верила я, когда колдовала.
Он кивнул и успокаивающим жестом прикрыл ее руку ладонью.
– Скажи мне, Дэвид, – заговорил он все тем же скрипучим голосом. – Чего хочет он? Неужели он поступил так потому, что даровал Меррик свою кровь, а потом решил расплатиться за это жизнью?
Что я мог ответить? Разве я мог предать доверие своего друга, поведав Лестату те сокровенные мысли, которыми он делился со мной в течение многих ночей?
– Я ничего не слышу, – сказал я. – Впрочем, возможно, все дело в старой привычке – не читать его мысли, не копаться в душе, привычка позволять ему делать то, что он желает, и лишь время от времени предлагать вкусить более сильной крови, при этом не насмехаясь никогда над его слабостями. Я ничего не слышу. Ничего, но разве это имеет какое-то значение? Ночами я брожу по городским кладбищам и тоже ничего не слышу. Иногда, оказавшись в толпе смертных, я тоже ничего не слышу. И если брожу один, то бывает, не слышу даже собственного внутреннего голоса.
Я вновь взглянул на почерневшее лицо Луи. Разглядел четкую линию рта, каждую оставшуюся нетронутой волосинку на голове.
– Я ничего не слышу, – повторил я. – Однако вижу духов. Они часто приходят ко мне. Но скрыт ли дух где-то в глубине этих останков, не знаю.
Лестат покачнулся, словно от слабости, но заставил себя выпрямиться. Меня обжег стыд, когда я увидел налет серой пыли на бархатных рукавах его камзола, спутанные пряди и грязь в густых мягких волосах.
Но сейчас Лестату было не до того.
Для него имела значение только фигура в гробу. Меррик продолжала плакать, а он рассеянно обнял ее правой рукой, прижал к своему сильному телу и хрипло зашептал:
– Полно, полно, cherie. Он поступил так, как хотел.
– Но вышло все не так! – вырвалось у Меррик. – Он слишком стар, чтобы огонь одного дня прикончил его. Может быть, он сейчас заперт внутри этих обугленных останков и страшится того, что грядет. Возможно, он, как умирающий человек, слышит нас в этом смертельном трансе и не может ответить. – Она жалобно застонала и продолжила: – Он, может быть, плачет, прося нас о помощи, а мы стоим здесь и только спорим и сетуем.
– Но если я сейчас пролью свою кровь в этот гроб, что, по-твоему, случится? – спросил Лестат. – Думаешь, из этих обгорелых тряпок поднимется наш Луи? А что, если нет, cherie? Что, если мы увидим какого-нибудь искалеченного призрака, которого придется уничтожить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Но какое значение все это имело теперь?
Возможно, ему не хватило сил что-то предпринять в последние секунды. Он оцепенел при появлении первых лучей, а потом они ослепили его и заставили закрыть веки. Осмелюсь ли я дотронуться до хрупкой почерневшей плоти? Осмелюсь ли убедиться, не опустели ли его глазницы?
Я целиком отдался этим жутким мыслям, желая только услышать какой-то другой звук, кроме тихого плача Меррик, потом подошел к железным ступеням винтовой лестницы, ведущей с балкона, опустился на ступеньку, показавшуюся мне в то мгновение самым удобным креслом, и закрыл лицо руками.
– Развеять останки... – прошептал я. – Ну почему здесь больше никого нет?
И тут, словно в ответ на мою жалкую молитву, послышался скрип каретных ворот. Тихо заныли старые петли, а потом щелкнул замок – ворота снова закрылись.
По запаху я понял, что к нам вторгся не смертный. А по шагам сразу узнал гостя: слишком часто в своей жизни я слышал эту поступь – неестественную и смертоносную. И все же я не осмеливался поверить в такое чудо, в спасение, пришедшее в минуту горя, пока во дворе не возникла фигура в бархатном пыльном камзоле. Светлые волосы были по-прежнему спутанными, фиалковые глаза сразу устремились на зловещие, отталкивающие останки.
Лестат!
Неловко ступая, словно после столь долгого бездействия тело отказывалось повиноваться своему хозяину, он приблизился к Меррик, поднявшей к нему заплаканное лицо. Такое впечатление, будто она тоже увидела Спасителя, явившегося в ответ на ее ни к кому не обращенные молитвы.
Меррик чуть отпрянула, из ее груди вырвался тихий вздох.
– Значит, вот до чего дошло, – произнес Лестат.
Голос его звучал хрипло, как в тот последний раз, когда он очнулся от своей бесконечной спячки под звуки музыки Сибил.
Лестат обернулся и взглянул на меня. Его гладкое лицо было лишено какого-либо выражения, жиденький свет с далекой улицы отразился в глазах, когда Лестат вновь посмотрел на тело в гробу. Кажется, веки его дрогнули. Точнее, мне показалось, что содрогнулось все тело, словно простейшее движение было изнурительным, словно Лестату хотелось поспешно ретироваться.
Но он не собирался нас покидать.
– Иди сюда, Дэвид, – приказал он все тем же хриплым шепотом. – Иди сюда и послушай. Я не могу ничего услышать, раз я его создал. Послушай и скажи, есть ли он там, внутри.
Я подчинился. Подошел к гробу и остановился рядом с Лестатом.
– Он как уголь, Лестат, – быстро ответил я. – Я не осмелился дотронуться до него. Может, вместе попробуем?
Медленно, как бы нехотя, Лестат наклонил голову, чтобы еще раз взглянуть на душераздирающее зрелище.
– Говорю же, кожа у него твердая, – скороговоркой произнесла Меррик. Она выпрямилась и отошла от гроба, приглашая Лестата занять ее место. – Проверь сам, Лестат. Иди дотронься до него. – В ее голосе слышалась боль.
– А ты? – спросил Лестат и, протянув руку, схватил ее за плечо. – Что ты слышишь, cherie? – хрипло спросил он.
Меррик покачала головой.
– Абсолютно ничего, – ответила она, губы ее дрожали, кровавые слезы оставляли на бледных щеках длинные полоски. – Иначе и быть не может. Как я могу что-то слышать, если он дал мне свою кровь. Я его околдовала, соблазнила. У него не было ни единого шанса нарушить мои планы. И вот результат моего вмешательства. Я могу разобрать, о чем шепчутся смертные в ближайших домах, но не слышу ни звука из этого гроба.
– Меррик, – сказал Лестат твердо, – слушай так, как ты всегда умела слушать. Побудь сейчас не вампиром, а колдуньей. Да, я знаю, он дал тебе свою кровь. Но ведь до этого ты занималась магией. – Лестат переводил взгляд то на нее, то на меня, и было видно, как растет его нетерпение. – Ну скажите же мне, хочет он вернуться или нет?
Меррик снова расплакалась. Несчастная, убитая горем, она смотрела на то, что осталось от красавца Луи.
– Быть может, он кричит, моля о жизни, – сказала она, – но я ничего не слышу. Колдунья во мне слышит только тишину. А смертная Меррик, пока оставшаяся во мне, чувствует только раскаяние. Лестат, дай ему свою кровь. Верни его.
Лестат отвернулся от нее и посмотрел на меня. Тогда Меррик схватила его руку и вновь повернула лицом к себе.
– Воспользуйся своей магией, – настойчиво потребовала она, хотя голоса не повышала, – Воспользуйся своей магией и верь в нее, как верила я, когда колдовала.
Он кивнул и успокаивающим жестом прикрыл ее руку ладонью.
– Скажи мне, Дэвид, – заговорил он все тем же скрипучим голосом. – Чего хочет он? Неужели он поступил так потому, что даровал Меррик свою кровь, а потом решил расплатиться за это жизнью?
Что я мог ответить? Разве я мог предать доверие своего друга, поведав Лестату те сокровенные мысли, которыми он делился со мной в течение многих ночей?
– Я ничего не слышу, – сказал я. – Впрочем, возможно, все дело в старой привычке – не читать его мысли, не копаться в душе, привычка позволять ему делать то, что он желает, и лишь время от времени предлагать вкусить более сильной крови, при этом не насмехаясь никогда над его слабостями. Я ничего не слышу. Ничего, но разве это имеет какое-то значение? Ночами я брожу по городским кладбищам и тоже ничего не слышу. Иногда, оказавшись в толпе смертных, я тоже ничего не слышу. И если брожу один, то бывает, не слышу даже собственного внутреннего голоса.
Я вновь взглянул на почерневшее лицо Луи. Разглядел четкую линию рта, каждую оставшуюся нетронутой волосинку на голове.
– Я ничего не слышу, – повторил я. – Однако вижу духов. Они часто приходят ко мне. Но скрыт ли дух где-то в глубине этих останков, не знаю.
Лестат покачнулся, словно от слабости, но заставил себя выпрямиться. Меня обжег стыд, когда я увидел налет серой пыли на бархатных рукавах его камзола, спутанные пряди и грязь в густых мягких волосах.
Но сейчас Лестату было не до того.
Для него имела значение только фигура в гробу. Меррик продолжала плакать, а он рассеянно обнял ее правой рукой, прижал к своему сильному телу и хрипло зашептал:
– Полно, полно, cherie. Он поступил так, как хотел.
– Но вышло все не так! – вырвалось у Меррик. – Он слишком стар, чтобы огонь одного дня прикончил его. Может быть, он сейчас заперт внутри этих обугленных останков и страшится того, что грядет. Возможно, он, как умирающий человек, слышит нас в этом смертельном трансе и не может ответить. – Она жалобно застонала и продолжила: – Он, может быть, плачет, прося нас о помощи, а мы стоим здесь и только спорим и сетуем.
– Но если я сейчас пролью свою кровь в этот гроб, что, по-твоему, случится? – спросил Лестат. – Думаешь, из этих обгорелых тряпок поднимется наш Луи? А что, если нет, cherie? Что, если мы увидим какого-нибудь искалеченного призрака, которого придется уничтожить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101