Капельки вытекали из сосков, затем белая влага струилась по крупной полновесной груди, У нее снова молоко! Через многие-многие годы после родов!
Это чудо! Чудесно! В ее груди снова есть молоко! Воистину пути Университета неисповедимы. Чего Он только не может, чего Он только не придумает!
Брент с ухмылкой стал перед матерью на колени, взял ее левую грудь в руки и стал сосать ее.
Мать вскрикнула и дернулась всем телом. Но он хорошо привязал ее к стулу, со знанием дела, да и веревки были крепкие. Поэтому матери оставалось только дрожать. Теперь она в его полной власти.
Продолжая сосать левую грудь, Брент взял рукой правую и стал сжимать ее. Брызнула белая струйка. Он чуть отодвинулся, чтобы молоко не попало на его накрахмаленную сорочку. Молоко стекало на живот матери, растворяло запекшуюся кровь и смешивалось с ней.
Женщина рыдала, слезы струились по ее щекам. Он не обращал внимания, сосал еще интенсивнее. Рядом дергался на своем стуле и в бешенстве мычал отец. В конце концов он стал подпрыгивать на своем стуле, и продвинулся на несколько дюймов вперед, в сторону Брента. Сын оторвался от соска матери и встал, чтобы огреть старого козла кулаком по голове. От удара стул опрокинулся. Отец оказался на полу в позе перевернувшегося на спину жука, который бессильно сучит ножками. Как отец ни извивался и ни мычал, ничего сделать он не мог. Брент двинул его в живот для круглого счета и был вознагражден протяжным стоном. Окровавленный платок был хорошо вбит в рот отца - тому оставалось лишь мычать, кряхтеть и стонать.
Брент повернулся к матери и сказал с ласковой улыбкой:
- Растущим детям нужно материнское молоко. Он нагнулся и еще какое-то время сосал молоко - теплое и вкусное.
Сосал, пока тостер со щелчком не выбросил поджаренный хлеб.
После завтрака Брент поднял отца с пола, несколько раз полоснул его и мать бритвой - чтоб была свежая кровь - и пошел чистить зубы в ванную комнату.
Затем он вернулся в спальню, достал из шкафа портупею и надел ее. Нежно погладив лежащий на столе "ругер", Брент взял его и вложил в кобуру. После чего вынул из ящика стола опасную бритву и сунул ее в карман.
Молодой человек взглянул на себя в зеркало и довольно улыбнулся: вот теперь он готов к тому, чтобы идти в университет.
2
Джим окинул взглядом редакционную комнату. Рабочее место Шерил пустует, Эдди и Форд о чем-то яростно спорят, а Фарук молчком сидит в углу. Что происходит, черт возьми? В прошлом учебном году работы было ненамного меньше - такая же вечная напряженка. Однако все как-то справлялись, трудились мирно и никто ни на кого не наскакивал. А нынче словно с цепи сорвались - так и норовят оскорбить друг друга, все время ссорятся и грызутся. Дух товарищества, чувство локтя, полусемейная атмосфера - где все это? Где все, чем его так привлекала в прошлом студенческая газета? Пропало начисто.
Теперь "Сентинел" превратился в царство взаимной неприязни - все ябедничают, огрызаются на самые невинные замечания... Словом, кошмар какой-то! А ведь он никогда не был диктатором, никогда ни на кого не наезжал, советовался со своими сотрудниками, старался поддерживать в редакции дружескую атмосферу. Однако в последнее время ничто не срабатывает: ни кнут, ни пряник, ни доброе слово, ни окрик. Работа идет через пень колоду, а отношения между сотрудниками приводят его в ужас.
Да, в этом семестре редакцию не узнать.
А что можно узнать в этом семестре? Все кругом изменилось. Причем исключительно в худшую сторону.
Джим взглянул в сторону пустого кабинета, где прежде частенько сиживал куратор. Тяжко принимать все решения одному, без помощи и совета опытного взрослого человека.
Университет теперь не узнать. Редакцию не узнать. Да и сам он себя не узнавал.
Просто диву даешься, как быстро необычное становится обычным, как скоро привыкаешь к вещам, к которым привыкнуть, казалось, невозможно.
Скажем, массовое самоубийство вьетнамских студентов на прошлой неделе практически никого в редакции не взволновало. Университетская жизнь поворачивается так, что самоубийства стали банальностью, обыденным делом. Ничья душа не всколыхнулась. Или они все уже устали от ужасов, внутренне перегорели?
Возможно, в войну у людей возникает такая же реакция - апатия, равнодушие? Быть может, это и есть единственный способ преодолеть полосу несчастий и не сойти с ума? Стать бесчувственной деревяшкой, чтобы твое сердце больше ни на что не отзывалось...
Джим всю сознательную жизнь слышал о том, что возможность продолжать существование людям дает надежда, что она - единственное противоядие против отчаяния. Но сейчас он начинал задумываться над тем, до какой степени это верно.
Писатели и философы неизменно приписывают человеку способность надеяться; именно наличие надежды, по мнению великих мыслителей, отличает хомо сапиенс от животных, именно пресловутая надежда позволяет женщинам и мужчинам не сломаться при неблагоприятных обстоятельствах, выжить в чудовищных условиях, преодолеть страшные испытания.
Полноте! Вполне возможно, что эта двигающая горами "надежда" не более чем измышленное романтиками понятие, надуманная концепция. А на самом деле человеку позволяют справиться с самыми дикими обстоятельствами именно простейшие животные качества - инстинкт самосохранения, звериный эгоизм и умение адаптироваться к непредсказуемому миру или на время впадать в тупую апатию, этакую духовную спячку.
Отчего бы не допустить, что люди могут существовать среди насилия, смерти и прочих ужасов просто потому, что способны достаточно быстро приспособиться к ним?
Некоторые амфибии живут в воде и вроде бы немыслимы вне ее. Но вот наступает страшная засуха, все водоемы высыхают. Однако эти амфибии не погибают. Они способны дышать воздухом, эта возможность заложена в них природой и при необходимости каждый раз срабатывает.
Так и люди, живя в нормальных условиях, плещутся в водах добра. Но вот наступает духовная засуха - война, мор или еще что-то не менее страшное, и все источники добра пересыхают. А люди в большинстве своем не гибнут, не сходят с ума. Природа заложила в них способность дышать воздухом зла, свыкаться с миазмами насилия и смерти - и эта способность при необходимости непременно срабатывает..
Боже, Боже, что за мысли! Джим ощущал себя крохотным островком разума в океане хаоса и чувствовал, как волны лупят по его берегам и размывают, размывают их - так что скоро пучина поглотит его всего.
Джим повернулся к окну. Со своего места он видел орды студентов, идущих через площадь. Каждый спешит по делам: кто на занятия, кто в библиотеку, кто в спортивный зал... И похоже, по меньшей мере половине студентов и преподавателей совсем невдомек, что происходит вокруг них, какие зловещие силы стянуты на пространство университетского городка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Это чудо! Чудесно! В ее груди снова есть молоко! Воистину пути Университета неисповедимы. Чего Он только не может, чего Он только не придумает!
Брент с ухмылкой стал перед матерью на колени, взял ее левую грудь в руки и стал сосать ее.
Мать вскрикнула и дернулась всем телом. Но он хорошо привязал ее к стулу, со знанием дела, да и веревки были крепкие. Поэтому матери оставалось только дрожать. Теперь она в его полной власти.
Продолжая сосать левую грудь, Брент взял рукой правую и стал сжимать ее. Брызнула белая струйка. Он чуть отодвинулся, чтобы молоко не попало на его накрахмаленную сорочку. Молоко стекало на живот матери, растворяло запекшуюся кровь и смешивалось с ней.
Женщина рыдала, слезы струились по ее щекам. Он не обращал внимания, сосал еще интенсивнее. Рядом дергался на своем стуле и в бешенстве мычал отец. В конце концов он стал подпрыгивать на своем стуле, и продвинулся на несколько дюймов вперед, в сторону Брента. Сын оторвался от соска матери и встал, чтобы огреть старого козла кулаком по голове. От удара стул опрокинулся. Отец оказался на полу в позе перевернувшегося на спину жука, который бессильно сучит ножками. Как отец ни извивался и ни мычал, ничего сделать он не мог. Брент двинул его в живот для круглого счета и был вознагражден протяжным стоном. Окровавленный платок был хорошо вбит в рот отца - тому оставалось лишь мычать, кряхтеть и стонать.
Брент повернулся к матери и сказал с ласковой улыбкой:
- Растущим детям нужно материнское молоко. Он нагнулся и еще какое-то время сосал молоко - теплое и вкусное.
Сосал, пока тостер со щелчком не выбросил поджаренный хлеб.
После завтрака Брент поднял отца с пола, несколько раз полоснул его и мать бритвой - чтоб была свежая кровь - и пошел чистить зубы в ванную комнату.
Затем он вернулся в спальню, достал из шкафа портупею и надел ее. Нежно погладив лежащий на столе "ругер", Брент взял его и вложил в кобуру. После чего вынул из ящика стола опасную бритву и сунул ее в карман.
Молодой человек взглянул на себя в зеркало и довольно улыбнулся: вот теперь он готов к тому, чтобы идти в университет.
2
Джим окинул взглядом редакционную комнату. Рабочее место Шерил пустует, Эдди и Форд о чем-то яростно спорят, а Фарук молчком сидит в углу. Что происходит, черт возьми? В прошлом учебном году работы было ненамного меньше - такая же вечная напряженка. Однако все как-то справлялись, трудились мирно и никто ни на кого не наскакивал. А нынче словно с цепи сорвались - так и норовят оскорбить друг друга, все время ссорятся и грызутся. Дух товарищества, чувство локтя, полусемейная атмосфера - где все это? Где все, чем его так привлекала в прошлом студенческая газета? Пропало начисто.
Теперь "Сентинел" превратился в царство взаимной неприязни - все ябедничают, огрызаются на самые невинные замечания... Словом, кошмар какой-то! А ведь он никогда не был диктатором, никогда ни на кого не наезжал, советовался со своими сотрудниками, старался поддерживать в редакции дружескую атмосферу. Однако в последнее время ничто не срабатывает: ни кнут, ни пряник, ни доброе слово, ни окрик. Работа идет через пень колоду, а отношения между сотрудниками приводят его в ужас.
Да, в этом семестре редакцию не узнать.
А что можно узнать в этом семестре? Все кругом изменилось. Причем исключительно в худшую сторону.
Джим взглянул в сторону пустого кабинета, где прежде частенько сиживал куратор. Тяжко принимать все решения одному, без помощи и совета опытного взрослого человека.
Университет теперь не узнать. Редакцию не узнать. Да и сам он себя не узнавал.
Просто диву даешься, как быстро необычное становится обычным, как скоро привыкаешь к вещам, к которым привыкнуть, казалось, невозможно.
Скажем, массовое самоубийство вьетнамских студентов на прошлой неделе практически никого в редакции не взволновало. Университетская жизнь поворачивается так, что самоубийства стали банальностью, обыденным делом. Ничья душа не всколыхнулась. Или они все уже устали от ужасов, внутренне перегорели?
Возможно, в войну у людей возникает такая же реакция - апатия, равнодушие? Быть может, это и есть единственный способ преодолеть полосу несчастий и не сойти с ума? Стать бесчувственной деревяшкой, чтобы твое сердце больше ни на что не отзывалось...
Джим всю сознательную жизнь слышал о том, что возможность продолжать существование людям дает надежда, что она - единственное противоядие против отчаяния. Но сейчас он начинал задумываться над тем, до какой степени это верно.
Писатели и философы неизменно приписывают человеку способность надеяться; именно наличие надежды, по мнению великих мыслителей, отличает хомо сапиенс от животных, именно пресловутая надежда позволяет женщинам и мужчинам не сломаться при неблагоприятных обстоятельствах, выжить в чудовищных условиях, преодолеть страшные испытания.
Полноте! Вполне возможно, что эта двигающая горами "надежда" не более чем измышленное романтиками понятие, надуманная концепция. А на самом деле человеку позволяют справиться с самыми дикими обстоятельствами именно простейшие животные качества - инстинкт самосохранения, звериный эгоизм и умение адаптироваться к непредсказуемому миру или на время впадать в тупую апатию, этакую духовную спячку.
Отчего бы не допустить, что люди могут существовать среди насилия, смерти и прочих ужасов просто потому, что способны достаточно быстро приспособиться к ним?
Некоторые амфибии живут в воде и вроде бы немыслимы вне ее. Но вот наступает страшная засуха, все водоемы высыхают. Однако эти амфибии не погибают. Они способны дышать воздухом, эта возможность заложена в них природой и при необходимости каждый раз срабатывает.
Так и люди, живя в нормальных условиях, плещутся в водах добра. Но вот наступает духовная засуха - война, мор или еще что-то не менее страшное, и все источники добра пересыхают. А люди в большинстве своем не гибнут, не сходят с ума. Природа заложила в них способность дышать воздухом зла, свыкаться с миазмами насилия и смерти - и эта способность при необходимости непременно срабатывает..
Боже, Боже, что за мысли! Джим ощущал себя крохотным островком разума в океане хаоса и чувствовал, как волны лупят по его берегам и размывают, размывают их - так что скоро пучина поглотит его всего.
Джим повернулся к окну. Со своего места он видел орды студентов, идущих через площадь. Каждый спешит по делам: кто на занятия, кто в библиотеку, кто в спортивный зал... И похоже, по меньшей мере половине студентов и преподавателей совсем невдомек, что происходит вокруг них, какие зловещие силы стянуты на пространство университетского городка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145