Слова застряли у нее в горле. Она издала какой-то хриплый, сдавленный звук. И зубы ее застучали просто оглушительно.
Я хотел было крепко встряхнуть девушку, но побоялся до нее дотронуться. Мы стояли. Ничего не происходило. Мы стояли. И проку от меня было как от пятого колеса в телеге.
Потом она повернулась и бросилась прочь. Я слышал ее удаляющиеся по коридору шаги. Потом хлопнула дверь.
Я пошел к канцелярии. Она рыдала за дверью. Я стоял и слушал ее рыдания.
И ничего не мог поделать. И вряд ли кто-нибудь мог что-нибудь здесь поделать.
Я вернулся к застекленной двери, стукнул и просунул в нее голову. Миссис Мердок сидела в той же позе, в какой я ее оставил.
— Кто нагнал страху на девочку? — спросил я.
— Убирайтесь из моего дома, — процедила она, не разжимая толстых губ.
Я не пошевелился. Тогда она хрипло расхохоталась:
— Вы считаете себя умным человеком, мистер Марлоу?
— Я не задавался этим вопросом.
— Ну а если зададитесь?
— За ваш счет.
Она пожала мощными плечами:
— Возможно, и так.
— Вы ничего не добились, — сказал я. — Я все-таки должен буду все рассказать в полиции.
— Я ничего не добилась, но и ни за что не заплатила. А монета возвращена. Будем считать, это мне стоило тех денег, которые я отдала вам, — это меня устраивает. Теперь уходите. Вы мне надоели. До предела.
Я закрыл дверь и пошел обратно. За дверью канцелярии никто не рыдал. Было очень тихо. Я прошел мимо.
Я вышел из дома, остановился у двери и послушал, как солнечные лучи сжигают траву. Поодаль заработал мотор, и из-за угла показался серый «Меркурий». За рулем сидел мистер Лесли Мердок. Увидев меня, он остановился, вышел из машины и торопливо подошел ко мне. Он был премило одет — во все новенькое: габардиновые штаны кремового цвета, черно-белые ботинки с блестящими белыми носками, спортивную куртку в очень мелкую черную и белую клеточку, кремовую рубашку без галстука; из кармана рубашки торчал черно-белый носовой платок. На носу у мистера Мердока были зеленые солнцезащитные очки.
Он остановился рядом и сказал как-то тихо и застенчиво:
— Вы, наверное, думаете, что я страшный подлец.
— Из-за вашей истории с дублоном?
— Да.
— Эта история нисколько не повлияла на мое суждение о вас.
— Значит…
— Что вы хотите услышать от меня?
Он заискивающе пожал плечами. Его дурацкие рыжие усики просто сияли на солнце.
— Наверное, мне просто нравится всем нравиться.
— Виноват, мистер Мердок. Мне очень нравится ваша преданность жене. Вы это хотели услышать?
— О, вы полагаете, я лгал? Вы думаете, я рассказывал все это только для того, чтобы защитить ее?
— Я нахожу это возможным.
— Понимаю, — он вставил сигарету в длинный черный мундштук, который извлек из-за щегольского платка. — Значит… я могу понимать это как то, что я вам совсем не нравлюсь. — За зелеными стеклами очков было заметно смутное движение его зрачков — словно движение рыб в глубине пруда.
— Глупый разговор, — сказал я. — И чертовски бесполезный. Для нас обоих.
Он поднес спичку к сигарете и затянулся.
— Я понимаю, — сказал он. — Извините, я был настолько невежлив, что начал его.
Он повернулся на пятках и направился к машине. Я стоял неподвижно и наблюдал, как он отъезжает. Потом я пошел вдоль стены и на прощание потрепал по голове маленького нарисованного негритенка.
— Сынок, — сказал я ему, — ты единственный в этом доме, кто еще не спятил.
23
Следователь лейтенант Джесси Бриз высоко поднял руки, потянулся, зевнул и сказал:
— Ну что, припоздал на пару часиков, а?
— Да, — ответил я. — Но я просил передать вам, что задержусь. Мне нужно было сходить к зубному врачу.
— Садись.
Его заваленный хламом стол стоял в углу наискосок. Слева от Бриза находилось высокое окно без занавесок, а справа — пришпиленный к стене большой календарь. Дни, канувшие в небытие, были старательно зачеркнуты мягким черным карандашом, очевидно для того, чтобы Бриз, взглянув на календарь, всегда мог точно знать, какое сегодня число.
Спрэнглер сидел в стороне за столом значительно меньших размеров и значительно более аккуратном. На столе лежал зеленый регистрационный журнал, ониксовая подставка для ручек, настольный календарь и морская раковина, полная спичек, пепла и окурков. Спрэнглер швырял стальные перышки в прислоненное к противоположной стене войлочное сиденье от стула, беря их по одному из пригоршни, — настоящий мексиканский метатель ножей у мишени. Перышки втыкаться не хотели.
В комнате стоял какой-то нежилой, не то что бы затхлый, не то что бы свежий, но какой-то не человеческий запах — как правило, свойственный подобным помещениям. Дайте полицейскому управлению совершенно новое здание — и через три месяца оно насквозь будет пропитано этим запахом. В этом есть что-то символическое.
Один нью-йоркский репортер написал однажды, что, проезжая за зеленые огни полицейского участка, словно выезжаешь из этого мира в другой, находящийся по ту сторону закона.
Я сел. Бриз достал из кармана сигарету в целлофановой обертке и начал исполнять заведенный ритуал — жест за жестом, неизменно и педантично. Наконец он затянулся, помахал спичкой, аккуратно положил ее в черную пепельницу и сказал:
— Эй, Спрэнглер!
Спрэнглер повернул голову к Бризу, и Бриз повернул голову к Спрэнглеру. Они ухмыльнулись друг другу. Бриз указал на меня сигарой:
— Смотри, как он потеет.
Спрэнглер должен был развернуться всем телом в мою сторону, чтобы увидеть, как я потею. Если, конечно, я потел. Не могу сказать.
— Вы, ребята, остроумны, как пара стоптанных сандалий. Как это у вас, черт возьми, получается? — восхитился я.
— Кончай острить, — сказал Бриз. — Что, хлопотное было утречко?
— Точно.
Он все еще ухмылялся. И Спрэнглер все еще ухмылялся. И что бы там Бриз ни катал языком во рту — он явно не торопился это глотать.
Наконец он откашлялся, придал веснушчатому лицу серьезное выражение, чуть отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на меня в упор, но все-таки видеть боковым зрением, и сказал отсутствующим голосом:
— Хенч признался.
Спрэнглер резко развернулся, чтобы увидеть мою реакцию. Он подался вперед, чуть не упав со стула, и губы его приоткрылись в почти что неприличной экстатической улыбочке.
— Чем это вы на него воздействовали? — поинтересовался я. — Киркомотыгой?
Оба молчали, пожирая меня глазами.
— Этот итальяшка, — произнес, наконец, Бриз.
— Этот — что?
— Ты рад, парень?
— Вы собираетесь рассказать мне, в чем дело? Или собираетесь сидеть тут — жирные и самодовольные — и наблюдать за тем, как я радуюсь?
— Нам нравится наблюдать, как кто-то радуется, — сказал Бриз. — Нам не часто представляется такая возможность.
Я сунул сигарету в зубы и пожевал ее.
— Мы на него воздействовали итальяшкой, — сказал Бриз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54