Но я не хочу скандала, мне неприятно, если бы даже тень тех грязных сплетен, о которых ты говоришь, легла на священный храм Девы и ее жриц!.. И я обещаю тебе, Никерат, и тебе, Орик, что вы не понесете наказания за утерю састера!..
– Как так?.. Да народ никогда не простит этого! Потеря састера – смерть города!
Мата опустила глаза, ее тонкие губы дрогнули.
– Если я говорю, то это не пустые слова… Не так, как ты, пустослов! И если я не права, вы можете меня обвинять в чем вам угодно. Но, – Мата сдвинула брови, – вы оба должны поклясться, что проглотите ту скверну, что сейчас изрыгнул на меня ты, Никерат, и никогда не раскроете рта для ее произнесения! Иначе горе вам! Вы еще не знаете, на что способна женщина, если она решила мстить!..
– Хорошо, хорошо, – проворчал Никерат, – я готов дать клятву, только не думай, хитрая баба, что меня можно обмануть! Мы тоже примем свои меры!
Клятва была принесена круговая, на крови, по-скифски.
Мата ушла, держась рукой за ушибленную щеку.
Орик еле пришел в себя от изумления. Он никогда не думал, что можно действовать так грубо, как Никерат, да еще по отношению к уважаемой всеми старшей жрице Девы, близко стоящей к тайному совету.
– Теперь она не посмеет бросать нам в лицо обвинения и выть перед народом во весь голос, что ее не защитили! Хотя мне не совсем понятно – почему она так просто смотрит на потерю ксоана и даже смеет надеяться на безнаказанность.
– Она уверена, что Агела поддержит ее.
Никерат наклонился к огню и снял с крючка котелок. Размешивая горячую кашу ложкой, он продолжал:
– Обещаний Маты недостаточно. Она не всесильна, так же как и Агела. Нужно публично обвинить Скимна и Биона, предать их суду!.. Они должны принять на себя всю тяжесть народного гнева!..
2
Уже два дня сидят Скимн и Бион в холодном подвале на окраине Керкинитиды. Оба закованы в колодки с тремя отверстиями: для головы и обеих рук. Их охраняет старый знакомец Главк. Он поддерживает в очаге огонь и варит для них жидкую кашу из горелых круп.
К концу второго дня дверь тюрьмы широко распахнулась, ледяной холод дохнул на продрогших колодников. На пороге появилась растрепанная фигура старика. Он дышал тяжело, с сипением, как запаленная лошадь. Его шаровары были затерты конской шерстью и потом. Было видно, что человек только что слез с седла после утомительного перехода.
Старик стремительно вошел в полутемное помещение, и свет очага упал на его сморщенное, птичье лицо. Это был Херемон. Но какой-то необычный. Странное оживление проглядывало во всех его движениях. Он словно помолодел. Даже мутные глаза стали смотреть определеннее и осмысленнее. Страшное горе подстегнуло его точно кнутом. Он собрал остатки всех сил и не переводя духа прискакал на лошади в Керкинитиду. Угасавший огонь его душевной и физической энергии вдруг вспыхнул ярким пламенем. Последнее человеческое чувство, еще согревавшее его, – любовь к дочери – явилось тем факелом, который сначала расплавил его душу, смерзшуюся в мертвый ком, а потом заставил ее вспыхнуть пожаром. И сейчас он был переполнен небывалым внутренним светом, жаром, волнением.
Верхом на лошади в сопровождении двух рабов он мчался сломя голову из Херсонеса в Керкинитиду, устремив свои по-былому заблестевшие глаза во мглу осенних туманов, покрывших снежные дали скифских степей.
– Гедия!.. Гедия!.. Голубица моя непорочная!.. – шептал он запекшимися губами.
Слуги ехали рядом и следили, как бы старик не слетел с седла на мерзлый грунт. Но он выдержал тяжелый переезд и въехал в Керкинитиду на всем скаку, не обращая внимания на оклики часовых.
Увидя в подвале архитектора и его ученого друга, Херемон вскричал, задыхаясь:
– Скимн, Бион!.. Я пришел к вам не с проклятием, хотя вы его заслужили трижды. И не хочу обвинять и упрекать вас. Пусть вас судят и казнят совет и народ… если только само войско не догадается посадить вас на колья!.. В недобрый час твоя семья, Скимн, и ты сам стали близки к храму Девы. Целая гора несчастий свалилась на нашу святыню, начиная с попытки похищения Девы таврами, кончая тем, что ты сам отдал ее скифам. Да, сын тьмы, служитель злых духов, ты отдал Деву врагам, а свою жизнь сохранил! Ты спас свою никому не нужную шкуру, а Гедию мою, радость мою и наследницу, отдал варварам! Однако не дрожи от страха, я не ударю тебя мечом в грудь, хотя имею на это право…
Заключенные молчали. Херемон уселся против них на камень, врытый в земляной пол, и теперь лишь разглядел, что они обременены тяжкими цепями и колодками, редко применяемыми для наказания свободных граждан.
– Скажи мне, Скимн, – протянул Херемон, неожиданно снижая тон; в его скрипучем голосе послышались умоляющие нотки, – ты хорошо видел нападающих из-за того укрытия, куда вы спрятался во время скифского налета?
– Я не прятался в укрытие, – угрюмо, с раздражением ответил Скимн, – я сражался с врагами!
– И я тоже, – добавил Бион.
– Хорошо, я готов вам поверить, хотя вы не получили ни одной ссадины от оружия врагов и вам нечем подтвердить вашу доблесть. Но кто на вас напал – скифы или роксоланы?
– Скифы. Один из них был одет в катафракту.
– Я угодил копьем в глаз коню этого всадника и метнул ему в бок дротик, – живо добавил Бион, загремев цепями. – Но получил удар секирой по шлему и потерял сознание… Конь скифского князя после ранения споткнулся и упал.
– Правильно, – подтвердил Скимн, – скифы задержались благодаря Биону. Мы побили их лошадей, а потом и их самих. У меня и сейчас вся одежда стоит коробом от засохшей крови… Мы бились насмерть! А теперь остались виноватыми…
Архитектор хотел сделать энергичный жест рукой, толкнул колодку и ударился подбородком о шершавое дерево.
– Ой, ой! – застонал он от боли.
– Правы вы или виноваты – разберет суд, – поморщился Херемон, нетерпеливо топнув ногою. – Может быть, гелиасты смягчат приговор и не присудят вам ничего, кроме лишения имущества и гражданства с изгнанием вас из города… Я же хочу знать, кто увез Деву и мою несчастную дочь!
Скимн вздохнул.
– Мне некогда было смотреть по сторонам, я сражался. Но мне сдается, что Деву выхватил из рук Гедии бритый варвар на очень злом коне, а саму Гедию подцепил другой… Я его не разглядел, но он, видимо, большой силач. Слабому мужчине не втащить Гедию на седло, разве лишь с помощью блока… Мне очень жаль девушку и тебя, Херемон, я сам отец своих детей и понимаю…
Херемон стал дышать шумно, чмокать губами, стараясь удержаться от подступавших слез. С усилием продолжил свой опрос:
– Так, кроме двух варваров, что увезли в степь мою дочь и богиню, никто из нападавших не остался в живых?
– Как не остался, – равнодушно ответил Скимн, – всадник в катафракте оказался князем Фарзоем. Его взяли в плен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202