Подбежал Марсак, держа в руке окровавленный топор.
– Князь! – обратился он к Раданфиру. – Надо отступить! Понтийцы превосходят нас и числом и вооружением! Эх, если бы царь не увел за собою лучших воинов, мы не дали бы заморским воинам ступить на землю отцов наших!
Диофант спрыгнул на землю, сразу оценил обстановку. Сам повел левое крыло пехоты, крича и указывая направление мечом.
– Окружайте! Окружайте ишкузов, не давайте им отступить от города!
Ошеломленные скифы отхлынули; началось повальное бегство. Раданфир с трудом собрал около себя конников. К нему примкнул Фарзой. Пифодор, не имея коня, вышел из затруднительного положения, вскочив в седло, с которого на его глазах замертво свалился воин, пораженный камнем. Не желая попасть в плен понтийцам, он ударил лошадь ножнами меча и поскакал вслед за остальными.
Херсонес был освобожден.
3
Диофанта встречали с пением и зажженными факелами.
Многоэтажные понтийские корабли стали в гавани Херсонеса. Стройные колонны Митридатовых войск бодро вступили в город вслед за своим воеводой.
Навстречу вышли все члены совета во главе с Минием и Агелой. Архонты горячо приветствовали своего избавителя, подняв руки вверх. Поднесли Диофанту чашу прекрасного вина на золотом блюде и, когда он отпил, приветливо заулыбались и отвесили общий поклон.
Не только магистраты города, но и все граждане знали этого человека, который второй раз являлся в Херсонес как избавитель от скифского нашествия.
Он шагал по каменным плитам херсонесских улиц и поглядывал по сторонам жгучими агатово-черными глазами. Кое-кому его глаза напоминали шарики из каменного угля, применяемые как украшение для женщин. Воевода был невысок ростом, с волнистой смоляной бородой, очень энергичен, подвижен и скор на ногах. Что-то ассирийское и вместе эллинское отражал его выразительный профиль – горбатый восточный нос и полуоткрытые мясистые губы, выдающиеся из-под усов. В его жилах текла смешанная кровь греко-перса. Говорил он на особом жаргоне, принятом в Армене, предместье Синопы, мешая греческие слова с персидскими и каппадокийскими. Он и поклонялся на равных началах Зевсу и Ормузду, являя собою представителя того смешанного народа, который заселял многие понтийские города и происходил от слияния нескольких народов под решающим влиянием эллинского начала.
Когда-то Александр Великий мечтал о создании всемирного государства, населенного народами, одинаково признававшими за образец греко-македонский образ жизни и мыслей, получившими в передовой эллинской культуре то новое мощное движущее начало, которое впоследствии было определено понятием «эллинизма».
Давно Александр стал величавой тенью прошлого, царство его распалось, но его мечта не умерла. Она продолжала жить и развиваться из того семени, что было брошено им на восточную почву. Греческие колонии стали подобны могучим стержням, около которых завязывались узлы новых государств «эллинистического» типа, такие, как Пергам, Вифиния, Гераклея, Боспор, а также империя Митридата. Эти государства были созданы из местного человеческого материала, оплодотворенного кипучей эллинской энергией и скрепленного эллинской культурой. Эллины привнесли в них свой способ ведения хозяйства, свои правовые нормы, свои философию и науку.
Не это ли думал получить Палак у таврических греков, страстно стремясь к захвату Херсонеса, а за ним и Боспора? Весьма вероятно. Только скифский царь хотел полного подчинения эллинских колоний своей власти, отрыва их от гераклейского и понтийского влияния. Он стремился сам стать главою могущественного северопонтийского царства и противопоставить его как сарматским ордам, так и южнопонтийской эллинистической империи Митридата.
В этом заключалось величие замыслов Скилура – Палака, в этом была и их слабость.
Вступив в город, Диофант сразу наткнулся на следы ужасных лишений. Изнуренные, голодные люди походили на тени умерших. Пройдя к площади, он увидел нескончаемые очереди у продуктовых складов, где распределялись жалкие остатки рыбных запасов и вино, в три раза разбавленное водою. Слышались крики и плач. Матери совали в рот детям комочки зловонной рыбной мязги. Тяжелое чувство вызывал вид пожарищ на месте хлебных складов, сожженных злоумышленниками. Голодающие копались в золе, выбирали обуглившиеся пшеничные зерна и тут же набивали ими рты.
Отощавшие херсонесцы толпами шли навстречу понтийцам. Чуткое ухо полководца уловило в приветственных кликах народа жалобную просьбу:
– Хлеба!.. Хлеба!..
Постепенно горделивое выражение лица Митридатова воеводы стало таять и сменяться миной внутренней озабоченности.
Не удивительно, что, войдя в храм Обожествленного города, Диофант без особого подъема выслушал льстивые речи архонтов.
Все выражали изумление и восхищение тем, что флот Диофанта пересек Черный Понт поперек. Это был не отчаянный подвиг какого-то одиночки морехода, которому терять нечего, кроме своей головы, но передвижение целой армады, несущей на себе тысячи людей. Плавание беспримерное в истории античного мира!
– Сами боги руководили твоим плаванием, – говорили архонты, – ты и твои спутники подобны аргонавтам, сумевшим проплыть между Сциллой и Харибдой! Ты, Диофант, подобен бесстрашному Язону!
– Славьте и благодарите царя Митридата, – ответил им полководец, – это он рискнул впервые в истории навигации предпринять плавание через Понт, да еще в осенние штормы, когда все корабли должны быть поставлены на зимовку.
– Слава Митридату Великому!
– Слава Диофанту Асклепиодору, второй раз спасающему Херсонес от варваров!..
– Мы уже принесли богам благодарственные моления, – заявил Миний, – но не могли принести благодарственных жертв, ибо все домашние животные и птицы, все хлебные и рыбные запасы, вина и напитки из солода потреблены полностью. Многие граждане умерли от истощения, а оставшиеся в живых нуждаются в срочной помощи.
– Так вы не собрали хлеб этого урожая? – быстро спросил Диофант.
– Варвары захватили наши склады в западных портах. Мы успели перевезти в Херсонес лишь малую часть зерновых запасов.
– И уже все съели?
– Частью съели, частью хлеб сгорел… Предатели подожгли склады…
Отцы города умолчали, что немалая доля зерна была отправлена в Понт как подарок Митридату.
Трудно передать ту мину, которую изобразил Диофант на своем лице. Он прищурил один глаз в какой-то не то брезгливой, не то презрительной гримасе, сморщился, словно от зубной боли или чего-то кислого, внезапно попавшего в рот. Крупные губы, упрямо выпяченные из-под усов, скривились досадливо и надменно. Полководец не мог скрыть своего разочарования.
– Так и западные порты сданы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202